Сергей Кара-Мурза - Кризисное обществоведение. Часть 2
Это уже и не гипостазирование, а что-то иное, в учебниках не описанное. Бывало, что некультурный человек упрекнет философа в очках и шляпе, что он «не является реальным производителем материальной продукции», но такого человека окружающие мягко пожурят, и ему самому будет стыдно. Но чтобы философ бросил такое обвинение рабочим — это прямо-таки новое мышление!
Никаких эмпирических признаков того, что СССР заполонили «символические работники», социолог не называет. Объем продукции промышленности рос непрерывно по 1989 г. и в этот последний год советского хозяйства превысил уровень 1950 года в 16,8 раз. Замечу, что промышленность производит именно материальную продукцию. За те же 40 лет число промышленных рабочих выросло в СССР в 2,63 раза. Значит, один рабочий в среднем стал производить материальных ценностей в 6,4 раза больше. Завод (и даже цех) — сложная система, вычленить вклад каждого рабочего в создание любого изделия невозможно, да такой нелепой задачи никто и не ставил. Почему же в головах советских социологов стал бродить этот странный призрак «дяди Васи, который ничего не производит, но получает всамделишную зарплату»? Ведь это — загадка нашей культуры. Мне кажется, просто дядя Вася им стал несимпатичен как антропологический тип. Ах, этот homo sovieticus!
В обоснование своего вывода А.И. Кравченко выдвигает целую концепцию:
«Как известно, человеческий труд выступает, с одной стороны, как преобразование вещества природы по заранее составленному плану, а с другой — как затраты физических и умственных сил человека, напряжение тех органов, с помощью которых осуществляется трудовая деятельность. Можно ли представить себе такой труд, в котором присутствовала бы только одна его сторона, допустим, усилия затрачиваются, а никакого выпуска продукции не происходит?
Если судить с точки зрения здравого смысла, то, конечно, нет. Труд потому и называют производительным, что он добавляет нечто новое: новые автомобили, жилые здания, радиоприемники или инженерные разработки. Но представить себе затраты физических и умственных усилий, ничем не завершающиеся, как-то сложно. Тем не менее, такой “труд” существует и его можно назвать непроизводительным. Как и производительный, он имеет множество конкретных форм и разновидностей» [80].
Примечательно предупреждение, что эта концепция противоречит здравому смыслу. Казалось бы, нормы рациональности должны были заставить автора выявить и разрешить это противоречие, примирить свою концепцию с реальностью. Но нет, пренебрежение здравым смыслом в 1990 году считалось признаком элитарности. А.И. Кравченко пишет: «Нет ничего удивительного в том, что в одной плоскости социализма существуют реальные достижения (пусть весьма скромные) и явные извращения… Сюда же следует отнести отчуждение труда, которое якобы совсем не характерно для социализма, скрытую эксплуатацию труда со стороны государства, содержащего раздутый бюрократический аппарат именно на вычеты, изъятия прибавочной (и в значительной мере основной) СТОИМОСТИ продукта труда рабочих. В том же ряду условий, порождающих превращенные формы, т. е. двойной мир ценностей, стоят и такие категории, как товарный характер рабочей силы и наемный труд, безработица и принудительный характер труда — и все это как реальные, а не мнимые “достижения социализма”…
Другой показатель превращенной формы социальной организации — “работа с прохладцей”, но не на индивидуальном, а на коллективном уровне… Рабочие, объединенные в бригаду, стремятся сделать не больше, а как можно меньше за день. С этой целью они приостанавливают работу еще до окончания смены. Нормальная же организация труда побуждает индивида давать максимум, а не минимум продукции» [80].
Это — умозрительная конструкция с нарушением меры. И люди, и коллективы переживают неудачи, моменты недомогания, даже болезни — лечатся, ищут новые формы. Так везде. Другое дело, что сильные мира сего решили уничтожить советский строй как тип жизнеустройства, и для этого надо было заполнить разум и чувства людей философской схоластикой.
Вдумайтесь в логику аргументов А.И. Кравченко:
«Превращенной формой безработицы на полном основании надо считать дефицит рабочей силы… Уничтожив безработицу,… социализм породил совсем иное явление — “превращенную безработицу в форме избытка рабочих мест”… Рабочей силы не хватает именно потому, что на большинстве предприятий раздутые штаты, а это, в свою очередь, вызвано недостаточной квалификацией их труда. Там, где на зарубежном предприятии трудятся двое, у нас — пятеро (официальный уровень производительности труда в советской промышленности ниже американской в 2,5 раза)» [80].
Ну как можно дефицит рабочей силы назвать формой безработицы, причем «на полном основании»? Ведь в следующей строке сам автор пишет, что рабочей силы не хватает потому, что «там, где на зарубежном предприятии трудятся двое, у нас — пятеро». А это, в свою очередь, вызвано недостаточной квалификацией наших рабочих (точнее сказать, отставанием в технологии). Подумайте, можно ли компенсировать это отставание, просто уволив трех рабочих из пяти? Так, чтобы в США было два рабочих — и у нас два. Догнали США по производительности труда! Собственно, реформаторы так и поступили — выбросили из промышленности России половину рабочих и инженеров, продали станки на металлолом и накупили яхт. Теперь у нас нет превращенной формы безработицы, она стала истинной (глядишь, философы назовут ее горней).
А дальше рассуждения об отчуждении и впрямь идут уже в стиле Кафки:
«Зависимость от безличной рыночной стихии психологически переносится легче, чем зависимость от вполне реальной личности бюрократа, узурпировавшего право распоряжаться общественной собственностью. Если с превращенной формой оперируют как с реальной, это очевидный признак того, что она приобрела черты какой-то квазисубстанциональности — самостоятельной, хотя и ложной первоосновы вещей. Превращенная безработица увеличивалась как раз в те годы (60-е), когда в стране был пик экстенсивного развития экономики. Пустые рабочие места создавались путем строительства новых предприятий… Появление “мертвых душ” — не просто возникновение несуществующих людей, а как бы недееспособных» [80].
Пустые рабочие места, несуществующие люди, квазисубстанциональность… И это — о 60-70-х годах XX века, когда было создано 80% промышленного потенциала страны, распродавая и проедая который мы еще худо-бедно существуем.
С момента публикации той статьи прошло 20 лет. Думаю, А.И. Кравченко за эти годы пересмотрел многие свои положения — эйфория перестройки угасла, мы все получили важные уроки тяжелого кризиса. Я читал много интересных статей А.И. Кравченко и не хотел бы, чтобы нынешнее обсуждение его идей 1990 года воспринималось как проявление личной неприязни. Но ведь невозможно критиковать идеи, не называя автора.
Конечно, было бы гораздо лучше, если бы видные идеологи перестройки сами подвергли рефлексии собственные заявления и объяснили читателям методологические установки, которые привели их к тем выводам. Но это у нас не принято, и мы так и не знаем, как получилось, что влиятельная часть нашей гуманитарной элиты помогла толкнуть общество на тропу, которая привела общество к бедствию и массовым страданиям. Если же идеологи того поворота и сегодня считают те свои установки верными, результаты их рефлексии были бы вдвойне важными и интересными.
Приложение
Вот сходные суждения А. Тарасова, В.Н. Воловича и И.И. Кального с М.Б. Сапуновым и Э.Н. Фетисовым [136]:
«При «реальном социализме» мы имели… эксплуатацию и отчуждение, по интенсивности и тотальности не уступавшие эксплуатации и отчуждению в капиталистических странах».
«… Требование, которое Маркс предъявлял к общественной собственности — чтобы она одновременно была и индивидуальной. Без этого, по Марксу, невозможно преодоление отчуждения, не произойдет диалектического снятия частной собственности».
Тарасов А.
«Распад СССР, крушение экономической и социальной систем в бывших социалистических странах Европы наряду с ярко выраженными субъективными причинами были обусловлены и объективными причинами — в первую очередь, экономическими. Важнейшей экономической причиной указанного распада является (как это ни странно может показаться) имевшее место в условиях социализма отчуждение непосредственных производителей (как и других членов социалистического общества) от собственности на средства производства и на продукты труда».
Волович В.Н.
«Лишь спустя 70 лет после революции было, наконец, признано, что «общественная» собственность лишена реального хозяина, что человек труда — номинальный «хозяин» собственности — отчужден от нее, что государственная собственность стала вотчиной аппарата, номенклатуры как «нового» класса».
