Пол Мейсон - Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему
Быстрое развитие цифровых технологий, на котором основывался бум до 2007 года, лишь на мгновение взяло передышку во время экономического спада. В годы, последовавшие за крахом Lehman, мир завоевали iPhone, которых затем превзошли смартфоны на платформе Android. Стали популярны планшеты и электронные книги. Социальные сети, о которых тогда мало кто говорил, стали играть ключевую роль в жизни людей. У Facebook было 100 миллионов пользователей, когда Lehman разорился; сейчас, когда пишется эта книга, у него 1,3 миллиарда пользователей, что превышает количество тех, кто пользовался интернетом во всем мире в 2008 году[21].
А ведь технологический прогресс не ограничен лишь цифровой сферой. За эти семь лет, несмотря на финансовый кризис и на масштабное землетрясение, Toyota произвела 5 миллионов гибридных автомобилей – в 5 раз больше, чем за все время до кризиса. В 2008 году мощность солнечной генерации электроэнергии в мире составляла 15 тысяч мегаватт; к 2014 году она увеличилась в десять раз[22].
Это была ни с чем не сравнимая депрессия. На фоне кризиса и застоя новые технологии внедрялись быстрее, чем в 1930-е годы. А с политической точки зрения эта депрессия была полной противоположностью 1930-х годов. Вместо того чтобы усугублять кризис, как это было в 1930-е годы, мировая элита применила политические инструменты для того, чтобы поддержать реальную экономику, зачастую действуя вразрез с тем, чего требовали ее собственные экономические теории. А в ключевых развивающихся странах после 2008 года растущий спрос на сырьевые товары вкупе с монетарным стимулированием в глобальном масштабе обеспечил экономическое процветание.
Благодаря совокупному воздействию технологического прогресса, политических стимулов и устойчивости развивающихся рынков нынешняя депрессия в человеческом отношении оказалась намного более мягкой, чем та, что разразилась в 1930-е годы. Однако ее значение как переломного момента больше, чем значение депрессии 1930-х годов. Чтобы понять, почему это так, мы должны исследовать причинно-следственные связи.
И левые, и правые экономисты усматривают непосредственную причину кризиса в «дешевых деньгах», т. е. в решении о дерегулировании банковского сектора и ослаблении кредитных требований, которое западные государства приняли после краха интернет-компаний в 2001 году. Оно создало почву для пузыря структурированных финансов – и повод для всех преступлений: фактически политики сказали банкирам, что те обязаны богатеть посредством спекулятивных финансовых операций, благодаря чему их богатство будет стекать ко всем остальным.
Признание ключевой роли, которую играют дешевые деньги, ведет к более глубокой проблеме: «глобальным дисбалансам» – разделению труда, которое позволило таким странам, как США, жить в кредит, имея большой дефицит, в то время как другую сторону в игре представляли Германия, Китай и другие страны-экспортеры. Конечно, эти дисбалансы лежали в основе избыточного кредитования в западных странах. Но почему они существовали? Почему китайские домохозяйства сберегали 25 % своих заработков и одалживали их через глобальную финансовую систему американским работникам, которые не сберегали ничего?
В 2000-е годы экономисты вели споры вокруг противоречивших друг другу объяснений: вина возлагалась либо на избыточные сбережения экономных азиатов, либо на избыточные заимствования расточительных жителей Запада. Как бы то ни было, дисбалансы были суровой реальностью. Если начать копать глубже, натыкаешься на твердыню глобализации. В традиционной экономической науке глобализацию ставить под сомнение нельзя: она есть – и точка.
«Плохие банковские операции плюс несбалансированный рост» – этим тезисом стали объяснять кризис. Достаточно привести в порядок банки, снизить долги, восстановить равновесие в мире – и все наладится. Этим утверждением политика руководствовалась с 2008 года.
Однако теперь сохранение низких темпов роста развеяло благодушие даже традиционных экономистов. В 2013 году Ларри Саммерс, министр финансов США при Билле Клинтоне и архитектор дерегулирования банков, потряс мир экономистов своим предупреждением о том, что Западу предстоит «вековой застой», т. е. низкий рост в обозримом будущем. «К сожалению, – признавал он, – низкий рост имел место в течение долгого времени, однако его скрывала неустойчивая финансовая система»[23]. Маститый американский экономист Роберт Гордон пошел еще дальше, предсказав США в ближайшие двадцать пять лет низкие темпы роста как следствие более низкой производительности труда, старения населения, высоких долгов и растущего неравенства[24]. Неспособность капитализма восстановиться сместила фокус внимания со сценария десятилетнего застоя, вызванного нависающими долгами, к сценарию, по которому система никогда не сможет вернуть себе былой динамизм. Никогда.
Чтобы понять, насколько рациональны эти зловещие предостережения, мы должны критически проанализировать четыре фактора, которые сначала обеспечили неолиберализму процветание, а затем стали его разрушать. Вот они:
Декретные (фиатные) деньги, позволившие смягчать каждый спад за счет ослабления кредитной политики и обеспечившие всему западному миру возможность жить в долг.
Финансиализация, заменившая кредитами переставшие расти доходы рабочей силы на Западе.
Глобальные дисбалансы и риски, связанные с крупными долгами и денежными резервами ведущих стран.
Информационные технологии, которые позволили произойти всему остальному, но вклад которых в будущий рост вызывает сомнения.
Судьбы неолиберализма зависят от того, сохранят ли свое влияние эти четыре фактора. В долгосрочном плане судьбы капитализма зависят от того, что произойдет, если их влияние сойдет на нет. Рассмотрим их подробнее.
Фиатные (декретные) деньгиВ 1837 году только что провозглашенная Техасская республика выпустила свои первые банкноты. Некоторые из них, чистые и хрустящие, сохранились до наших дней в государственных музеях. Новая страна, не располагавшая золотым запасом, обещала выплачивать обладателям этих купюр доход в размере 10 % в год. К 1839 году стоимость техасского доллара упала до 40 центов доллара американского. К 1842 году купюры стали столь непопулярными, что техасское правительство отказалось принимать ими уплату налогов. Вскоре после этого народ начал требовать, чтобы США аннексировали Техас. К 1845 году, когда это, наконец, произошло, стоимость техасского доллара в значительной мере восстановилась. Затем, в 1850 году, США списали техасский государственный долг на сумму 10 миллионов долларов.
В учебниках эта история преподносится как пример того, что происходит с «фиатными деньгами», т. е. с деньгами, не обеспеченными золотом. Латинское слово fiat означает то же, что и в библейской фразе fiat lux – «да будет свет»; оно означает «да будут деньги», созданные из ничего. В Техасе были земля, скот и торговля, но их не хватало, чтобы обеспечить 4 миллиона напечатанных долларов и гарантировать 10 миллионов государственного долга. Бумажные деньги обесценились, а Техасская республика в конечном счете исчезла.
В августе 1971 года США решили повторить эксперимент, на этот раз использовав в качестве лаборатории весь мир. Ричард Никсон в одностороннем порядке разорвал договор, по которому все прочие валюты привязывались к доллару, а доллар – к золоту. С тех пор мировая валютная система основана на фиатных деньгах.
В конце 1960-х годов будущий глава Федеральной резервной системы Алан Гринспен выступил против предлагавшегося отхода от золота, назвав его заговором, который устроили «сторонники государства благоденствия» для того, чтобы финансировать правительственные расходы путем конфискации денег у народа[25]. Однако тогда он, как и вся остальная американская элита, понимал, что это в первую очередь позволит США конфисковать средства других стран – и подготовит почву для манипуляций валютой, которыми Вашингтон затем занимался в течение трех десятилетий. В результате Америка смогла накопить к моменту написания этой книги 6 триллионов долларов долга перед остальным миром[26].
Переход к чисто бумажным деньгам сделал возможной реализацию всех остальных стадий неолиберального проекта. Американским правым понадобилось много времени, чтобы заявить, что они им не нравятся. Однако сегодня правые экономисты в один голос яростно клеймят фиатные деньги. Их критики считают, что они стали главной причиной бума и краха – и отчасти они правы.
Благодаря отказу от золота и от фиксированных обменных ставок проявились три ключевые черты неолиберальной эры: расширенное создание денег банками, уверенность в том, что все кризисы можно решить, и представление о том, что доходы, получаемые от спекуляций, могут расти до бесконечности. Эти черты настолько укоренились в сознании миллионов людей, что, когда они перестали работать, это привело к полной беспомощности.
