Александр Елисеев - Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны?
Но левым консерваторам, с их инерцией мышления и догматизмом, такая гибкость была недоступна. Фашизм казался этим людям абсолютным злом, с которым нельзя было идти ни на какие тактические маневры. Они исходили из теории, согласно которой фашизм был открытой, террористической диктатурой монополий, гораздо худшей, чем буржуазная демократия. Эта формула, созданная, кстати говоря, Димитровым, была неверна. Да, Гитлер укрепил монополии (в том числе за счет среднего и мелкого капитала), но лишил их политической власти. Поэтому он был в принципе гораздо ближе к социализму, чем кто бы то ни было из буржуазных (либеральных или социальных) демократов, всегда подчинявшихся крупному монополистическому капиталу. Другое дело, что его непомерные геополитические амбиции представляли серьезную проблему. Сталин и подходил к этой проблеме геополитически, исходя не из идеологических схем, а из реальных национальных интересов. Согласно этому подходу можно было дружить и с фашизмом, лишь бы это отводило беду от твоей страны. Или, по крайней мере, давало ей время окрепнуть и подготовиться к серьезным схваткам.
Вот этот подход и не могли взять на вооружение левые консерваторы. К тому же многие из них были настроены крайне германофобски, чему, в определенной мере, способствовало этническое происхождение некоторых из них. Так, С. Косиор, этнический поляк, был ярым ненавистником немцев. Во время дискуссий, развернувшихся вокруг заключения мира в Бресте, он занял совершенно антиленинские позиции, при этом не будучи «левым коммунистом» (чей лидер Дзержинский, к слову сказать, тоже был поляком).
Приведу любопытный отрывок из воспоминания Косинова — помощника Косиора. Тому было поручено написать биографию своего босса. Старательный помощник решил собрать побольше материала из, так сказать, первоисточника. Он провел несколько вечеров в беседах с Косиором, который вспоминал вехи своей жизни. И вот разговор зашел о событиях 1918 года. Между начальником и подчиненным состоялся такой диалог:
«— Как вы, Станислав Викентьевич, могли не понять правильность позиции В. И. Ленина в этом вопросе? Ведь вы так близко к нему стояли, жили одними мыслями — и вдруг какое-то сомнение.
— Вам этого не понять, Косинчик, для вас история решается очень просто.
— Так вы же, Станислав Викентьевич, левым никогда не сочувствовали, и вдруг ваши позиции сошлись.
— Да что вы, Косинчик, понимаете в психологии человека? Не все в душе человека отображается так прямолинейно. Левые тут ни при чем. Дело происходило много сложнее. Очевидно, какое-то влияние на меня имело настроение Дзержинского, позицию которого я никак не связывал с позицией левых…
— А как Ленин воспринял вашу ошибку?
— Воспринял он правильно. Как всегда, Ленин был не примирим к любым колебаниям. Сначала был страшно возмущен. И лишь позже стал мягче. „Ненависть к немецким империалистам вас ослепила, — сказал он. — А в вопросах политики надо иметь трезвый ум и не идти на поводу у чувств. Ну что же, ненавидите немецких захватчиков, поедете на Украину!“»
Здесь сразу обращает внимание надменно-барское отношение Косиора к своему помощнику, которого он и называет-то как мальчишку — «Косинчиком». Хорошо хоть что на «вы». (Впрочем, «Косинчик» запросто мог и облагородить своего обожаемого шефа.) Косиор открыто, в глаза сомневается в умственных способностях человека, который тратит на него, на его биографию, свое личное время. Дескать, что вы можете понять… А чего тут особо понимать-то? Косиор так достал Ленина своей ненавистью к немецким (а почему не французским или английским?) империалистам, точнее, к немцам, что он просто вышвырнул «пламенного революционера» на Украину. Дескать, езжай отсюда подальше, может быть тебя, психа, подстрелят — к общему спокойствию.
Между прочим, ситуация на Украине была довольно специфической. Очень сильные позиции здесь имели выходцы из партии тамошних левых эсеров, именовавших себя «боротьбистами». Так, одно время бывший «боротьбист» Любченко возглавлял Совнарком республики. По многим данным, именно он был одним из самых ярых противников Сталина в Украинской компартии. А ведь левые эсеры были в свое время горячими поборниками революционной войны с кайзеровской Германией. В этом они сходились и с левыми коммунистами, на чьих позициях по отношению к Брестскому миру стоял и Косиор.
Явно не отличался любовью к немцам и латыш Эйхе. В 1934 году он сигнализировал в ЦК «о саботаже по хлебоуборке и активизации фашистских проявлений на почве получения гитлеровской помощи». «Саботаж» и «активизация» якобы имели место в колонии советских немцев, живущих в Западной Сибири. По собственной инициативе Эйхе направил на территорию проживания немцев спецвойска НКВД, устроившие там массовую резню.
Понятно, что красные бароны просто не были способны вместить в себя сталинскую диалектику международных отношений. Они думали-думали, да придумали (с подачи таких международных авантюристов, как Димитров) дополнить усилия по сближению России с Англией и Францией еще и усилиями по сближению с европейской социал-демократией. Последняя как раз и ориентировалась на страны западной демократии, будучи в восторге от тамошней политической и экономической системы. Сталин же предпочитал договариваться не со слугами, а с хозяевами — деловыми и военными кругами Англии и Франции. Он и от них-то не ожидал особых результатов, но объединение с эсдеками считал просто дохлым номером.
И был прав. В Испании, где победил Народный фронт, левые социал-демократы попытались немедленно скопировать опыт Ленина, а правые — просто-напросто сдали летом 1939 года Мадрид войскам генерала Франко. А во Франции, где также было создано правительство Народного фронта, сами социалисты уже в 1937 году разорвали пакт о единстве действий с коммунистами. Народный фронт возник еще в далекой Чили, но и там от него тоже не было особого прока.
Сталина частенько поругивают за его нелюбовь к социал-демократии. Вспоминают о том, как он отождествлял ее с фашизмом. Уверяют, что разреши вождь немецким коммунистам союз с социал-демократами, и не было бы Гитлера, а значит, не было бы и войны.
Эти «соображения», чрезвычайно распространенные в дурную эпоху перестройки, не учитывают многих исторических реалий. Начать хотя бы с того, что и сами европейские социал-демократы отождествляли коммунистов с фашистами. Так же, как и Сталин. Ими был даже изобретен термин — «коммуно-фашизм». Они отличались крайне антисоветским настроем и где только возможно мешали сближению с нашей страной. Особенно вредной была позиция немецких эсдеков, всячески пытающихся сорвать советско-немецкое военное сотрудничество. Их активисты даже подговорили в 20-е годы грузчиков Гамбургского порта разбить несколько ящиков с военными грузами, тайно доставляемыми из СССР. Когда ящики были разбиты и их содержимое стало достоянием публики, социал-демократы немедленно устроили скандал в парламенте.
С такими «союзничками» было бы очень сложно остановить Гитлера. Но представим себе даже, что в Германии возник бы Народный фронт и из него вышел бы какой-нибудь толк. Это означало бы гражданскую войну в Германии, где сильная нацистская партия никогда бы не смирилась с победой левого блока. И нам пришлось бы в эту войну вмешиваться. А Германия — не Испания, тут вся Европа стала бы на дыбы, завопив о коммунистической агрессии. И тогда против нас возник бы единый антисоветский фронт, создания которого всегда так опасался Сталин.
Война грянула бы намного раньше, где-нибудь в начале 30-х годов. И надо ли напоминать о состоянии нашей армии в то время? Вот мы и продули бы, оказавшись под оккупацией. А так приход Гитлера к власти запутал геополитическую ситуацию в Европе. Западные демократии оказались меж двух огней — национал-большевистской Россией и национал-социалистической Германией. Им пришлось маневрировать, сближаясь то с первой, то со второй, и при этом еще и науськивать их друг на друга. Эта сложность, по большому счету, и затянула развязку с мировой войной. Ведь не секрет, что западные демократии считали своим главным врагом именно красный Восток. Не будь фашистского блока, нечего было бы им и маневрировать, двинули бы на восход солнца, и вся недолга.
Но почему социал-демократы все же пошли на союз с коммунистами, одобрив идею Народного фронта? Просто им захотелось получить лишнюю политическую выгоду. Чем враждовать, сталкиваясь лоб в лоб, и получать шишки, рассуждали вожди Социалистического Интернационала, лучше уж коммунистов обмануть, войти с ними в союз, а потом и подчинить своей воле, используя собственное преимущество. Это и попытались сделать французские и испанские социалисты. У них, правда, ничего не получилось, тут Сталин был начеку. Но страны свои они подразвалить успели. В результате испанским социалистам дал пинка Франко, а французским — Гитлер. Финита ля комедия.
