Вадим Роговин - Была ли альтернатива? («Троцкизм»: взгляд через годы)
Далее Ларин критиковал Бухарина за то, что он «требует от нас признания, что мы никогда, т. е. ни через 15, ни через 20 лет, не конфискуем, не экспроприируем кулаков, полупомещиков, буржуазные верхи, которые начинают в деревне образовываться и образуются, у которых насчитывается 4—5—10 и больше рабочих… Такую присягу дать мы можем так же мало, как мы можем дать её и частному капиталисту в городе. Мы разрешили фабриканту иметь фабрику, но и мы, и он великолепно знаем, что со временем будет социалистический строй до конца и мы его фабрику конфискуем» [492].
Эти положения Ларина вызвали критику со стороны Рыкова, который заявил: «Если стремиться к максимально быстрому развитию производительных сил сельского хозяйства, производя существенные изменения в положении современной деревни и обещать при этом реквизицию через 10 лет по отношению к сельскохозяйственной буржуазии, то… вообще никто не будет накоплять в деревне» [493].
Существенный аспект дискуссии был связан с призывом Ларина к созданию в деревне социалистических форм, до колхозов включительно. «Колхоз — это есть могущественная штука, но не это столбовая дорога к социализму» [494],— отвечал ему Бухарин. Он выдвинул свою схему, согласно которой каждый слой крестьянства будет развиваться изолированно от других и охватываться «своей» формой кооперации. Беднота будет объединяться в производственную кооперацию — колхозы; середняцкая кооперация получит развитие в области сбыта, закупок, кредита; кулацкая кооперация, вероятно, будет иметь опорой кредитные товарищества. «В общем у нас получится то, что если кулак будет врастать в общую систему, это будет элемент государственного капитализма; если бедняк и середняк — это будет та самая социалистическая кооперация, о которой говорил Владимир Ильич» [495].
Характеризуя взаимное положение различных социальных слоёв крестьянства, Бухарин выдвинул весьма схоластическую формулу: «Даже батрак, который работает у кулака и им эксплуатируется, он, находясь под кулаком, как член правящего класса, до известной степени, стоит над кулаком» [496]. Конкретизируя эту формулу в брошюре «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз», Бухарин писал, что «всё законодательство нашей страны направлено своим остриём против эксплуататоров и каждым своим параграфом защищает интересы рабочих…» [497]. Подобные формулы будут в дальнейшем широко использоваться Бухариным, а затем и Сталиным при характеристике взаимного положения рабочих и хозяйственных руководителей, рядовых членов партии и аппаратчиков, управляемых и управляющих.
Очевидные противоречия в обосновании Бухариным новой политической линии в деревне повлекли различные её толкования как на самой конференции, так и в дискуссии, которая проходила на протяжении нескольких последующих месяцев на страницах центральной печати.
Ф. Голощёкин в своём выступлении на конференции чётко обозначал два практических момента, с которыми придётся столкнуться при проведении новой политики. «Каждый крестьянин ставит нам вопрос: „Вы говорите, что я должен развиваться, а могу ли я богатеть?“ — Можешь. А затем каждый деревенский коммунист немедленно ставит вопросы: „А до какого размера он имеет право богатеть? В каком случае он будет называться середняком, и когда его будут считать кулаком или буржуазией?“» [498] Голощёкин предлагал отказаться от выдвинутого Рыковым понятия «буржуазный крестьянский слой», поскольку его использование может препятствовать развитию рыночных отношений на селе.
Ещё более последовательно эта мысль проводилась в печати Калининым, Осинским, Квирингом и некоторыми другими авторами. Калинин, например, писал, что «расслоение деревни не только не мешает росту коллективного хозяйства, а, наоборот, увеличивает производительность и товарность в сельском хозяйстве и, следовательно, подготовляет элементы к коллективизму и как бы это ни казалось парадоксальным, расчищает почву для советской деревни» [499]. В соответствии с такой установкой отстаивался курс на «крепкое трудовое крестьянство», «старательного крестьянина», «культурного сельского хозяина», которому следует «оказывать всяческую помощь».
Критика такого рода утверждений содержалась в этот период в основном в выступлениях Ларина. Однако Ларин был не той политической фигурой, по которой Сталин решил открыть огонь в связи с зарождающимися в партии новыми политическими разногласиями. Что же касается существа взглядов, защищавшихся в то время Сталиным, то оно вполне совпадало с концепцией Бухарина. В докладе «К итогам работ XIV конференции РКП(б)» Сталин критиковал не названных по имени «некоторых товарищей», которые якобы «исходя из факта дифференциации деревни, приходят к тому выводу, что основная задача партии — это разжечь классовую борьбу в деревне. Это неверно. Это — пустая болтовня» [500].
«Умиротворителем» деревни Сталин проявил себя, и выступая в Свердловском университете в июне 1925 года, где он заявил, что срывать «спекулянтские махинации кулачества» можно следующим образом: «…Держать в распоряжении государства достаточные продовольственные запасы, необходимые для того, чтобы давить на продовольственный рынок, вмешиваться в дело, когда это необходимо, поддерживать цены на приемлемом для трудящихся масс уровне…» [501]
Однако уже спустя несколько месяцев после этого заявления разразилась первая «хлебная стачка», выразившаяся в отказе зажиточных слоёв крестьянства продавать государству хлеб по твёрдым ценам. В результате план хлебозаготовок был провален. За октябрь — декабрь 1925 года государство заготовило менее половины запланированного хлеба. Это привело к срыву экспортных, а следовательно, и импортных поставок, существенному сокращению планов промышленного производства и капитального строительства.
XXXII
Новый раскол
Новый раскол в Политбюро и ЦК уже явно обозначился в октябре 1925 года, когда Зиновьев, Каменев, Сокольников и Крупская представили в ЦК документ, отражавший серьёзные противоречия во взглядах новой формирующейся оппозиционной группировки. В этом документе, который в дальнейшем именовался «Платформой 4-х», критиковалось стремление большинства ЦК затушевать классовую борьбу в деревне, говорилось о необходимости расширения внутрипартийной демократии и усиления коллегиальности в руководстве партией, о «национальной ограниченности» в постановке XIV конференцией вопроса о победе социализма в одной стране. (Этому вопросу мы посвятим отдельную главу.) Все эти идеи объективно представляли приближение к взглядам Троцкого. Однако, находясь во власти прежних фракционных настроений, авторы «Платформы 4-х» одновременно протестовали против активизации теоретико-идеологической деятельности Троцкого и предлагали применить к нему самые жёсткие меры партийных санкций, вплоть до исключения из партии.
Сталин, как всегда концентрировавший своё внимание не на идеях, а на маневрах, в данном случае необходимых ему для ослабления роли двух своих недавних союзников по триумвирату, добился запрещения как публикации этого документа, так и открытия дискуссии вокруг содержавшихся в нём идей. «Платформа 4-х» стала известна делегатам XIV съезда лишь на самом съезде, где ленинградская делегация стала её распространять.
Впоследствии Зиновьев признал за собой часть ответственности за то, что разногласия, долгое время существовавшие внутри ЦК, свалились на партию внезапно, что в течение долгого времени о них не было известно не только широким слоям партии, но и некоторым членам ЦК. Это произошло, по словам Зиновьева, потому, что он и его единомышленники, будучи связаны фракционной дисциплиной и подчиняясь решениям «семёрки», не выносили разногласия на широкое обсуждение.
Обострение разногласий между большинством ЦК и «новой оппозицией» (так её вскоре стали называть) выявилось на октябрьском (1925 года) пленуме ЦК, где доклады Зиновьева и Каменева были не одобрены, как обычно это происходило на пленумах, а лишь приняты к сведению.
Несмотря на запрещение октябрьским пленумом предсъездовской дискуссии, мотивировавшееся отсутствием серьёзных разногласий в партии, за несколько недель до съезда началась острая полемика между Московской и Ленинградской партийными организациями. Тон этой полемике был задан из Москвы, где на партийных собраниях всё чаще стали раздаваться прямые и косвенные обвинения в адрес Ленинградской организации во главе с Зиновьевым в «капитулянтстве» и «пораженчестве» (за отрицание возможности победы социализма в одной стране и преувеличение силы сопротивления капиталистических элементов социалистическому строительству). Поскольку эти обвинения почти не проникали в печать, партия впервые узнала о существовании течения «пораженцев и ликвидаторов» только на съезде.
