Галина Кожевникова - Цена ненависти
Дугин присоединяется к традиционалистской критике спиритизма. Генон считал спиритизм «контринициацией», восстановлением псевдотрадиций, зародившихся в действительности в современных условиях, и противился узурпации подлинной Традиции со стороны этого течения. Его последователь также считает теософию, космизм и нью–эйдж (New Age) спиритскими вариантами постиндустриальных современных идей и неосознанным поклонением технологии[429]. Он осуждает популистский настрой этих течений и их недостаточно серьезное духовное содержание, в то время как традиционализм, по его мнению, «естественным образом» затрагивает лишь ограниченный круг лиц, определенную элиту, которая только и способна понять его требования[430].
Перед лицом раскола внутри западного традиционалистского движения, разделившегося на неоязычников и христиан, Дугин оказывается в довольно двусмысленном положении. Он положительно оценивает тот факт, что Эвола предлагает реабилитировать язычество как Традицию, — и разделяет его взгляд на христианство как на самую языческую из монотеистических религий (благодаря присутствию Троицы), а также разделяет мнение о важности энтропии и эсхатологии в языческих религиях. Однако опорой религиозности Дугина, кажется, остается христианство. Как и Генон, Дугин видит в христианстве (только в его восточной версии) сохраненную Традицию. Христианство представляется в качестве «Третьего пути», наиболее верного, лежащего между иудейским креационизмом и языческим «проявленчеством»[431]. Дугин также утверждает, что
«этапы развития метафизических конструкций [идут] от ортодоксального традиционализма в духе Генона до окончательного утверждения тринитарной православной метафизики, в которой все наиболее ценные векторы прозрений нашли свое полное и совершенное выражение»[432].
Это видение веры как основы общества и способа его анализа предполагает также новый взгляд на нынешнюю интеллектуальную жизнь Запада и особенно на его подходы в науке. Отталкиваясь от традиционалистских принципов, утверждающих, что рациональность является созданием разума, а понятие прогресса оторвано от реальности, Дугин считает, что позитивистский подход, на котором основаны современные науки, должен подвергнуться принципиальному пересмотру[433]. Начиная с эпохи Возрождения произвольное разделение между священным и мирским, равно как и между наукой и искусством, спровоцировало формирование ошибочного представления о возможностях познания вселенной человеком. Дугин призывает к реабилитации эзотерического знания как части научно–исследовательского процесса и положительно высказывается о натурфилософии (Naturphilosophie), течении, стремящемся к воссозданию холистской системы знаний о мире (то есть основанной на глобализирующей, иерархической системе). Как и натурфилософы, Дугин верит в конец позитивистской науки и в возрождение синтетических наук, проникающих в смысл бытия и открывающих завесу тайны предназначения человека на Земле.
Он высказывает эту мысль, стремясь обобщить опыт так называемых сакральных наук, сакральность которых выражается не в использовании особых методик, а в функциях и целях, преследуемых данной дисциплиной. Эти науки, как и современные научные дисциплины, могли бы установить для себя определенный объект исследования, но не теряли бы связи с онтологическим и гносеологическим знанием[434]. Одной из таких дисциплин, способных объединить объективные данные и философский подтекст, можно назвать геополитику, которую Дугин постоянно называет не просто научной дисциплиной, но метанаукой (Weltanschauung), включающей в себя другие науки и наделяющей их смыслом:
«Геополитика — это мировоззрение, и в этом качестве ее лучше сравнивать не с науками, но с системами наук. Она находится на том же уровне, что и марксизм, либерализм и т. д., то есть системы интерпретации общества и истории»[435].
Дугин не ограничивается духовным или интеллектуальным пониманием традиционализма, который сам по себе является «во многом тоталитарной идеологией или мета–идеологией»[436]. Среди выдвигаемых требований важнейшим является политическое участие: традиционализм для него представляет собой метафизическую основу политических идеологий, в особенности для так называемых теорий Третьего пути. Дугин определяет три отдельных типа идеологий, одновременно философских, религиозных и политических, определяющих ход мировой истории. Первый тип, называемый полярно–райским, с религиозной точки зрения включает в себя эзотеризм и гностицизм, с исторической точки зрения в него входит как средневековая цивилизация Гибеллинов, так и немецкий национал–социализм, а с политической точки зрения — эсхатологический тоталитаризм. Вторая идеология, называемая «создание–создатель», имеет религиозно–эзотерический характер, и в историческом плане ее воплощением является католицизм или классический суннизм; в политическом плане в ней сочетаются теократия, клерикализм и консерватизм. Третью идеологию можно назвать «мистическим материализмом»: она представляет собой одну из форм абсолютистского пантеизма и находит свое выражение в воинствующем атеизме либерального западного толка[437]. Таким образом, Дугин дает определение обоих направлений правого толка, первое из которых революционное, а второе консервативное (третье направление он относит к «левому» движению), и выражает свое предпочтение первой из трех систем мировоззрения.
Он также предлагает иную, традиционалистскую, терминологию для определения политического спектра, сохраняя разделение на три группы: в правой части спектра имеет место видение «истории как упадка, необходимости реставрации, главенствующая роль эсхатологии», в центре распространено видение «истории как постоянства, необходимости сохранить равновесие между духовным и материальным миром», а в левой части спектра представляют «историю как прогресс, необходимость действовать со всех точек зрения для его продолжения и ускорения»[438]. Согласно этой теории, создается впечатление, что консервативные идеи оказываются в центре, в результате чего среди правых идей остаются лишь революционные движения, к которым причисляет себя сам Дугин. Из этого следует двусмысленность политической роли, которую он отводит традиционализму:
«С точки зрения Интегрального Традиционализма, единственной адекватной позицией при применении принципов Сакральной Традиции к современной политической реальности в нормальном случае является позиция, которую часто называют «крайне правой»….Но социальная история движется в прямо противоположном от этого идеала направлении — от теократии к светскости, от монархизма к эгалитаризму, от духовной и имперостроительной дисциплины к апологетике комфорта и индивидуального благополучия…. Поэтому часто «крайне правое» на политическом уровне является слишком «левым» для подлинного традиционалиста, так как весь спектр политических позиций безвозвратно смещается в сторону, противоположную сакральным нормам…. Таким образом, традиционалисты от «крайне правой» позиции могут перейти к «крайне левому», революционному, и даже «социалистическому» и «коммунистическому» крылу, оставаясь при этом предельно последовательными и логичными в своих поступках»[439].
Русский аналог «новых правых»
Дугина не раз сравнивали с Аленом де Бенуа (Alain de Benoist, 1943), основным теоретиком французского движения, появившегося во второй половине 1970–х годов, которое получило название «новые правые». История движения связана с GRECE (ГРЕСЕ, Группа по исследованию и изучению европейской цивилизации) и с журналом «Nouvelle École» («Новая школа»)[440]. Встреча этих двух деятелей произошла во время пребывания Дугина в Париже в конце 1980–х годов и повлекла за собой близкое сотрудничество на протяжении нескольких лет. Например, в 1992 году патриотическая газета «День» опубликовала тексты выступлений «круглого стола», в котором приняли участие Дугин, Александр Проханов, Сергей Бабурин и Ален де Бенуа. В тот же год Дугин начал выпускать в свет собственный журнал, которому дал название «Элементы» и провозгласил русской версией журнала европейских «новых правых» «Éléments». Появление этого издания отражает отход Дугина от националистов более классического толка из изданий «День»/«3автра», но не исключает и разногласий с де Бенуа, который в 1993 году стремился дистанцироваться от Дугина после обширной кампании во французской и немецкой прессе против «красно–коричневой угрозы» в России. В одном из своих интервью де Бенуа признался, что осознал наличие некоторых расхождений идеологического порядка: они могут быть либо практического характера, например по поводу понятия Евразии и империалистских тенденций в России[441], либо теоретического. Де Бенуа лишь изредка и частично ссылается на идеи традиционализма, тогда как Дугин в основном на них и базируется. Напротив, опорой для де Бенуа скорее являются философские идеи Хайдеггера (Heidegger), в то время как Дугин не вполне себя с ними отождествляет.
