Сергей Минаков - 1937. Заговор был
Возникает естественный вопрос: зачем нужно было серьезному военному заговорщику, который намеревается совершить военный переворот, но не собирается обсуждать план его реализации с кем-либо из гражданских лиц, которые, естественно, ничем ему в этом не могут помочь, вдруг излагать им один из вариантов этого плана? Пожалуй, лишь для того, чтобы кто-то из них, нечаянно или преднамеренно, сообщил об этом куда следует.
Да и сам вариант переворота, изложенный Тухачевским, выглядит в реальной политической обстановке тех месяцев совершенно смехотворно и представляет маршала, все действия которого уже контролировались и который это вполне осознавал, полнейшим профаном. Такой вариант военного переворота в то время мог предложить человек, понятия не имевший ни о кремлевских порядках, ни об охране Кремля. Все это напоминало какую-то невежественную дурную самодеятельность. К тому времени «проникнуть в Кремль» Тухачевский смог бы не с «группой военных, собравшихся у него на квартире», но, пожалуй, лишь при помощи крупных войсковых частей и бронетехники. Иными словами, ни о каком тихом «дворцовом перевороте» большими или малыми армейскими силами уже невозможно было и помышлять.
Странным оказывается и отношение собеседников к сообщению Тухачевского. Совсем не праздным, но вполне естественным и очень существенным мог быть вопрос у Розенгольца и Крестинского к Тухачевскому: а конкретно «под каким предлогом» группа военных могла собраться у Тухачевского на квартире и сколько человек должно было бы быть в этой группе? Но самое главное: как Тухачевский с этой группой военных предполагал проникнуть в Кремль? Собственно говоря, решение этих вопросов и обуславливало в основном успех переворота. Но ни Розенгольц, ни Крестинский даже не обратили на это внимания. Как заговорщики, они вели себя чрезвычайно легкомысленно, а Тухачевский — будто «дурака валял» с ними, их «разыгрывая».
Достоверным из всех цитированных выше показаний Крестинского и Розенгольца можно признать разговор, имевший место между Крестинским и Тухачевским в апреле 1937 г. Видимо, в частном порядке они обсуждали предстоящую поездку Тухачевского в Лондон. Крестинский, будучи длительное время 1-м заместителем наркома по иностранным делам, прекрасно осведомленным особенно в германских делах и в советско-германских отношениях (до 1929 г. он был советским полпредом в Германии), в заметной мере германофилом и сторонником советско-германского сближения (в отличие от Литвинова), мог обсуждать с Тухачевским этот внешнеполитический аспект. Попутно они не могли не коснуться весьма важного, можно сказать, шокировавшего всех события — ареста некогда могущественного наркома по внутренним делам Г.Г. Ягоды. Судя по показаниям Ягоды, в том числе и на процессе, ни один из собеседников: ни Тухачевский, ни Розенгольц, ни Крестинский — никак не был связан с бывшим главой НКВД какими-либо антиправительственными конспиративными делами. Поэтому вряд ли разговор об аресте Ягоды был обусловлен страхом, что тот вдруг раскроет следствию какие-то их конспиративные тайны. Что касается Розенгольца, то, может быть, он действительно принимал участие в этой встрече у себя на квартире, но скорее его показания были нужны в подтверждение лишь одного главного обвинения — они втроем готовили противоправительственный военный переворот, который должен был осуществить Тухачевский. Но как раз это положение, как это видно из предшествующих рассуждений, обосновать не удалось.
Судя по всему, встреча Тухачевского, Розенгольца и Крестинского носила частный характер и была обусловлена предстоящей новой поездкой Тухачевского на Запад. Тухачевский просто совещался по внешнеполитическим проблемам с людьми, которые в этом деле были специалистами.
В связи со всей приведенной выше информацией нельзя не обратить внимания на сведения, сообщаемые писателем В. Карповым в его книге «Генералиссимус». Полагаю целесообразным процитировать это место.
«По показаниям еще одного заговорщика, на секретной сходке Тухачевский стучал кулаком по столу и кричал: «Я не могу больше ждать. Вы что, хотите, чтобы нас арестовали, как Пятакова и Зиновьева, и поставили к стенке?» Сталин, безусловно, знал и об этом».
Это свидетельство перекликается с рассмотренным выше рассказом санитарки о случайно подслушанном ею разговоре Тухачевского с Овсянниковым в больнице. К сожалению, В. Карпов не указывает первоисточник своих сведений. Он не указывает также ни дату, ни место того совещания, на котором Тухачевский якобы выразил это возмущение. Более точен в этом отношении другой автор, А. Б. Мартиросян. Вот что он сообщает:
«Кстати говоря, реакция самого Тухачевского на отвод от поездки в Англию вообще сразит наповал. Дело в том, что запрос в МИД Великобритании о выдаче Тухачевскому въездной визы был представлен через британское посольство в Москве 3 мая 1937 г. В тот же день из Берлина было получено официальное сообщение о составе и главе германской делегации на коронационные торжества. 4 мая в срочном порядке и внезапно запрос о выдаче визы Тухачевскому был аннулирован советской стороной. И в тот же день на квартире наркома внешней торговли А. Розенгольца (активного троцкиста и не менее активного заговорщика) Тухачевский, уяснивший, что Сталин с Ежовым обставили его, стучал кулаком по столу и орал: «Вы что, ждете, когда нас к стенке поставят, как Зиновьева, я пятого начинаю переворот/».
Видимо, и Карпов, и Мартиросян описывают одну и ту же ситуацию, хотя странно, что, цитируя возмущенную реплику Тухачевского, они допускают достаточно заметные разночтения. Очевидно, кто-то из них (а может быть, оба) не видел в глаза соответствующие показания «одного из заговорщиков», как пишет Карпов, а дал их в вольном пересказе. Но, так или иначе, оба автора почему-то воздержались от ссылки на первоисточник, сообщая столь важный и, в сущности, единственный конкретный факт, указывающий на то, что Тухачевский с 5 мая начал подготовку переворота.
Странно и то, что в стенограмме судебного процесса Бухарина — Рыкова в феврале — марте 1938 г., не говоря уж о материалах «генеральского процесса» в июне 1937 г., этот факт не приводится. О подготовке Тухачевским переворота в мае 1937 г. говорится в общих фразах. Полагаю необходимым проиллюстрировать сказанное соответствующим фрагментом из стенограммы процесса 1938 г. Поскольку А.Б. Мартиросян утверждает, что Тухачевский сказал это на квартире у Розенгольца, то посмотрим, что сказал в ходе судебного разбирательства по этому поводу Розенгольц.
Розенгольц: «Все переговоры с Тухачевским вел Крестинский, за исключением одного совещания, которое было у меня». Выше я детально анализировал сказанное Розенгольцом. Поэтому лишь напомню, что речь идет о совещании, которое сам Розенгольц датирует приблизительно концом марта, а Крестинский уточняет началом апреля 1937 г. Следовательно, никакого совещания с участием Тухачевского на квартире Розенгольца 4 мая не было. Что же сообщает по поводу майских «совещаний» Крестинский?
Крестинский: «В самом начале мая выяснилось, что Тухачевский не едет в Лондон. К этому времени вернулся из Средней Азии Рудзутак. После возвращения Рудзутака и после выяснения того, что Тухачевский в Лондон не едет, он заявил, что может произвести это выступление в первой половине мая». Это все, что мог сообщить Крестинский, который, согласно материалам следствия и судебному разбирательству, единственный из гражданских «заговорщиков» поддерживал связь с «военными заговорщиками» через Тухачевского. Поэтому сообщение А.Б. Мартиросяна ничем не подкрепляется и не может быть принято как достоверное.
Все сказанное не означает, что цитированная Карповым и Мартиросяном возмущенная реплика Тухачевским никогда и нигде не произносилась. Это значит только, что она не была произнесена именно 4 мая 1937 г. и на квартире Розенгольца.
Столь же сомнительно утверждение этого автора, что Тухачевский после 4 мая «в срочном порядке объявил военные маневры на 12 мая 1937 г., только тогда Сталин окончательно убедился, что заговор — смертельная реальность и более медлить нельзя. 11 мая Тухачевский был снят с поста замнаркома обороны и назначен командующим Приволжским военным округом с приказом немедленно отбыть к месту новой службы».
Конечно, указанному автору можно было прочитать хотя бы «Справку» и обратиться к соответствующим ведомственным документам Наркомата обороны СССР, из которых следует, что решение о смещении Тухачевского с поста замнаркома было принято 7 мая, официально оформлено решением Политбюро ЦК 8 мая и приказом наркома обороны 9 мая. 11 мая приказ был напечатан в центральных газетах. Смешно полагать, что Тухачевский узнал о своем новом назначении из газет.
Кроме того, всем, даже людям, не связанным с Вооруженными силами, известно, что маневры не могут быть подготовлены за несколько дней. Но дело даже не в этом: решение о проведении маневров принимал нарком и отдавал приказ уже нижестоящим командующим военными округами. Вряд ли Тухачевский мог подбить частным образом на маневры командующего Московским военным округом, человека, с которым он был не в самых лучших отношениях, командарма И.П. Белова. Поэтому эти сведения А. Б. Мартиросяна также совершенно недостоверны.
