Ирина Михутина - Украинский Брестский мир
Предъявить России составленные кочующим правительством Центральной рады победоносные условия молодым украинским дипломатам не удалось, хотя они, как видно, обратились с этим к советским представителям сразу по прибытии последних в Брест. Глава советской делегации Сокольников в письме от 1 марта, не отрицая обусловленного германским ультиматумом обязательства заключить мир с Украинской народной республикой, объяснил «господину председателю украинской делегации… что советская делегация уполномочена на подписание договора с Четверным союзом, но не имеет полномочий на переговоры с делегацией украинского Совета народных министров» {146}.
Оставаясь пока в расположении германского командования Восточного фронта, делегаты Центральной рады расширяли свою дипломатическую деятельность. 27 февраля они все трое, Севрюк, Любинский и Левицкий, подписали грозную радиограмму в Смольный: «По сообщению Генерального штаба украинской армии, большевики, оставшиеся в Киеве… угрожают, что на случай осады города Киева украинско-немецкими войсками они взорвут все вокзалы и публичные здания. Мы предупреждаем Вас, что за всякий вред, сделанный большевиками в Киеве, будут отвечать своею жизнью все большевистские части, попавшие в плен» {147}.
Предупреждение оказалось излишним. Украинскому советскому правительству не удалось организовать оборону Киева: в городе осложнилась социальная ситуация, возник острый продовольственный кризис, среди военных имели место трения между отрядами различного происхождения; штаб по мобилизации в социалистическую армию не успел как следует развернуться. 26 февраля неожиданно пришла весть, что организованные силы противника от Фастова приближаются к Киеву. В последнем воззвании Народного секретариата к киевлянам, озаглавленном «Граждане – к порядку, революционеры – под ружье!», говорилось: «Положение серьезно… они уже не очень далеко от Киева. Правительство Украины еще остается на своем посту». Исполком Киевского совета, часть ЦИК Советов Украины и Народный секретариат действительно еще были в Дарнице {148}, но скоро вынуждены были отойти, не дожидаясь столкновения с частями Центральной рады, предварявшими марш германских дивизий в качестве национально-политической декорации. Народный секретариат переехал сначала в Полтаву, затем в Екатеринослав и, наконец, в Таганрог, где 18 апреля был преобразован в Бюро по руководству повстанческой борьбой в тылу у оккупантов. В марте – начале апреля немецкие и австро-венгерские войска заняли всю территорию Украины.
Ликвидация Украинской советской республики 1917–1918 годов явилась для украинских большевиков и советского правительства России одним из тяжелейших последствий Брестского мира. Но и торжество руководящей группы Центральной рады оказалось коротким. Возвращение в столицу не означало преодоления внутреннего кризиса власти УЦР и расширения ее общественной опоры. Напротив… «Рада опирается теперь на немецкие штыки», – констатировал в докладе для командования Восточного фронта немецкий публицист К. Росс, прибывший на Украину в первых рядах немецких войск. В представленном им срезе социальной ситуации отмечались большевистские настроения украинских рабочих, как и значительной части демобилизованных солдат, малая популярность в народе национальной проблематики. «Украинская самостийность, на которую опирается Рада, – писал Росс, – имеет в стране очень слабые корни. Главным ее защитником является небольшая группа политических идеалистов. Главный интерес крестьян – о наделении землей. Если Рада что-либо изменит в III или IV Универсалах – о земле, то крестьяне пойдут за большевиками. Лозунг большевиков „Бери, все твое“ очень заманчив» {149}.
Живой иллюстрацией к этим социологическим выкладкам является «сценка с натуры», как назвал ее автор, – разговор группы крестьян села Бухня Сквирского уезда на Киевщине в момент приближения немецких войск: «Центральная рада – это буржуи. Они нас обкрутили. Там заправляет Грушевский, буржуй, австрияк.» – «Надо разогнать эту Центральную раду… Она приведет к нам помещиков, которые с нас шкуру сдерут». – «Надо слушать большевиков. Они нам все дадут. Помещиков вырежут, а людям дадут кому что надо». – «Да. Вот у меня хаты нет, так где-нибудь в помещичьей усадьбе и дадут… Мне уже даже говорили „перебирайся“, да только я побоялся, потому что Центральная рада немцев приведет. А вот как большевики победят, так будет хата». – «А то выдумали какую-то Украину. На черта она сдалась. Ничего о ней не слышали, и вот на тебе. Пусть лучше будет одна Россия, лишь бы всюду большевики были». – «Вот и мой в какие-то гайдамаки пошел, – откликнулась немолодая женщина. – Сбежал… Может уже и в живых нет». – «Черт знает что делается. Тот большевик, тот гайдамак. Может они все гайдамаки…» – «Да я сам бы на ту Центральную раду пуль с 20 с большой охотой выпустил бы…» – «Да что ты болтаешь? – отзывается… немолодая женщина. – Мой зять член в Центральной раде, а ты бы в него стрелял?!» – «Глупый ваш зять, вот и пошел в ту Центральную раду». – «Ты, я смотрю, очень умный, – отвечает женщина. – Если бы Раду поддержали, уже было бы все в порядке». – «Вот подожди, увидишь, какой будет порядок, если вернутся паны». – «Не слышите, что ли? В Билынивке стреляют из пушек… Немцы идут… Вот теперь помещики с нас шкуру сдерут…» {150}.
Христюк, видный деятель Украинской партии социалистов-революционеров, привел эти диалоги в подтверждение своего тезиса о том, что украинских крестьян нельзя было отнести к осознанным приверженцам большевизма, но при этом оставил в стороне тот факт, что именно на эту партию, выступавшую как политическое представительство крестьянства, ложилась морально-политическая ответственность за неподготовленность крестьян к рационально обоснованному политическому выбору. В равной мере это относится и к тем российским партиям и политическим направлениям, которым народ предпочел большевиков.
Стремлению крестьян к земельному переделу противостояли интересы крупных и средних земельных собственников, которые после формального восстановления власти Центральной рады получили мощную опору в лице германской армии. «Многочисленные поляки, прежде всего экспроприированные крупные землевладельцы завязывают отношения с штабом и ведут травлю против Рады», – заметил в своем докладе К. Росс {151}.
Главное же – принцип социализации земли, провозглашенный Центральной радой в январе 1918 года, оказался в резком противоречии с целями центральных держав на Украине. При очевидной административной беспомощности украинской власти проведение этого принципа в жизнь грозило срывом весеннего сева и в дальнейшем – невыполнением поставок по договору.
К. Росс так описывал состояние администрации: «Нет никакой центральной власти, захватывающей более или менее значительную территорию. Отдельные области, города, уезды, даже села и деревни. Власть в них принадлежит различным партиям, авантюристам и диктаторам. Можно встретить деревни, опоясанные окопами и ведущие друг с другом войну из-за помещичьей земли. Отдельные атаманы властвуют в областях… В их распоряжении… пулеметы, орудия, бронированные автомобили…» {152}.
6 апреля главнокомандующий германскими войсками на Украине фельдмаршал Г. Эйхгорн от своего имени издал приказ, срочно распространенный по селам, с предписанием произвести полный засев сельскохозяйственных площадей. Причем крестьянам разрешалось взять земли не больше, чем в настоящий момент смогли бы обработать. Иначе – строгое наказание. Образовавшиеся таким путем излишки площадей земельные комитеты должны были вернуть для засева помещикам, предоставив им инвентарь, посевной материал и прочее {153}.
Украинское правительство сначала не обратило должного внимания на этот приказ. Только через неделю в ответ на запрос одного из депутатов в Малой раде послышались далекие от понимания печальной действительности протесты против «самовольного вмешательства германского и австро-венгерского высшего командования в социально-политическую и экономическую жизнь Украины» {154}.
Германский посол на Украине А. Мумм в личной беседе незамедлительно разъяснил Грушевскому, Голубовичу и Любинскому, назначенному к тому времени управляющим министерством иностранных дел, что без германской военной помощи никто из них не задержался бы на своих постах {155}.
С этого времени дни Центральной рады были сочтены. К развязке подтолкнуло нелепое и курьезное похищение банкира А. Ю. Доброго, имевшего обширные деловые отношения с немцами. Украинские министры, не найдя повода для официального ареста банкира, организовали через подставных лиц его нелегальный захват, вывоз из Киева и содержание в вагоне на железнодорожной станции в Харькове. Эйхгорн на исчезновение нужного немцам человека отреагировал приказом от 25 апреля об охране Киева – с введением германского полевого суда, запретом уличных сборищ, агитации и так далее {156}.
