Иосиф Сталин - Том 2
Такова жатва национальной автономии.
V. Бунд, его национализм, его сепаратизм
Выше мы говорили, что Бауэр, признающий национальную автономию необходимой для чехов, поляков и т. д., высказывается, тем не менее, против такой автономии для евреев. На вопрос: “должен ли рабочий класс требовать автономии для еврейского народа” Бауэр отвечает, что “национальная автономия не может быть требованием еврейских рабочих”.[200] Причина, по мнению Бауэра, в том, что “капиталистическое общество не дает им (евреям. И. Ст.) сохраниться как нации”.[201]
Короче: еврейская нация перестает существовать — стало быть, не для кого требовать национальной автономии. Евреи ассимилируются.
Взгляд этот о судьбе евреев, как нации, не нов. Его высказал Маркс еще в сороковых годах,[202][148] имея в виду, главным образом, немецких евреев. Его повторил Каутский в 1903 году,[203] имея в виду русских евреев. Теперь его повторяет Бауэр относительно австрийских евреев, с той, однако, разницей, что у него отрицается не настоящее, а будущее еврейской нации.
Невозможность сохранения евреев, как нации, Бауэр объясняет тем, что “евреи не имеют замкнутой колонизационной области”.[204] Объяснение это, в основе правильное, не выражает, однако, всей истины. Дело, прежде всего, в том, что у евреев нет связанного с землей широкого устойчивого слоя, естественно скрепляющего нацию не только как ее остов, но и как “национальный” рынок. Из 5–6 миллионов русских евреев только З-4 процента связаны так или иначе с сельском хозяйством, Остальные 96 % заняты в торговле, промышленности, в городских учреждениях и, вообще, живут в городах, причем, рассеянные по России, ни в одной губернии не составляют большинства.
Таким образом, вкрапленные в инонациональные области в качестве национальных меньшинств, евреи обслуживают, главным образом, “чужие” нации и как промышленники и торговцы, и как люди свободных профессий, естественно приспособляясь к “чужим нациям” в смысле языка и пр. Все это, в связи с растущей перетасовкой национальностей, свойственной развитым формам капитализма, ведет к ассимиляции евреев. Уничтожение “черты оседлости” может лишь ускорить ассимиляцию.
Ввиду этого вопрос о национальной автономии для русских евреев принимает несколько курьезный характер: предлагают автономию для нации, будущность которой отрицается, существование которой нужно еще доказать!
Тем не менее. Бунд стал на эту курьезную и шаткую позицию, приняв на своем VI съезде (1905 г.) “национальную программу” в духе национальной автономии.
Два обстоятельства толкали Бунд на такой шаг.
Первое обстоятельство — это существование Бунда как организации еврейских с.-д. рабочих и только еврейских. Еще до 1897 г. с.-д. группы, работавшие среди еврейских рабочих, ставили себе целью создание “специально еврейской рабочей организации”.[205] В 1897 году они создали такую организацию, объединившись в Бунд. Это еще в то время, когда российская социал-демократия, как целое, фактически не существовала. С тех пор Бунд непрерывно рос и расширялся, все более выделяясь на фоне серых дней российской социал-демократии… Но вот наступают девятисотые годы. Начинается массовое рабочее движение. Растет польская с.-д. и втягивает в массовую борьбу еврейских рабочих. Растет российская с.-д. и привлекает к себе “бундовских” рабочих. Национальные рамки Бунда, лишенные территориальной базы, становятся тесными. Перед Бундом вопрос: либо раствориться в общей интернациональной волне, либо отстоять свое самостоятельное существование, как экстерриториальной организации. Бунд выбирает последнее.
Так создается “теория” Бунда, как “единственного представителя еврейского пролетариата”.
Но оправдать эту странную “теорию” как-нибудь “просто” становится невозможным. Необходима какая-либо “принципиальная” подкладка, “принципиальное” оправдание. Такой подкладкой и оказалась культурно-национальная автономия. Бунд и ухватился за нее, позаимствовав ее у австрийской с.-д. Не будь такой программы у австрийцев. Бунд выдумал бы ее для того, чтобы “принципиально” оправдать свое самостоятельное существование.
Таким образом, после робкой попытки в 1901 г. (IV съезд) Бунд окончательно принимает “национальную программу” в 1905 г. (VI съезд).
Второе обстоятельство — это особое положение евреев, как отдельных национальных меньшинств, внутри инонациональных компактных большинств целостных областей. Мы уже говорили, что такое положение подрывает существование евреев как нации, ставит их на путь ассимиляции. Но это — процесс объективный. Субъективно, в головах евреев, он вызывает реакцию и ставит вопрос о гарантии прав национального меньшинства, о гарантии от ассимиляции. Проповедуя жизненность еврейской “национальности”. Бунд не мог не стать на точку зрения “гарантии”. Став же на такую позицию, он не мог не принять национальной автономии. Ибо если и мог ухватиться Бунд за какую-либо автономию, то только за национальную, т. е. культурно-национальную: о территориально-политической автономии евреев не могло быть и речи ввиду отсутствия у евреев определенной целостной территории.
Характерно, что Бунд с самого начала подчеркивал характер национальной автономии как гарантии прав национальных меньшинств, как гарантии “свободного развития” наций. Не случайно и то, что представитель Бунда на II съезде российской социал-демократии Гольдблат формулировал национальную автономию как “учреждения, гарантирующие им (нациям — И. Ст.) полную свободу культурного развития”.[207] С таким же предложением вошли в четвертую с.-д. думскую фракцию сторонники идей Бунда…
Так стал Бунд на курьезную позицию национальной автономии евреев.
Выше мы разобрали национальную автономию вообще. Разбор показал, что национальная автономия ведет к национализму. Ниже мы увидим, что Бунд пришел к такому же концу. Но Бунд рассматривает национальную автономию еще со специальной стороны, со стороны гарантий прав национальных меньшинств. Разберем вопрос и с этой, специальной стороны. Это тем более необходимо, что вопрос о национальных меньшинствах — и не только еврейских — имеет для социал-демократии серьезное значение.
Итак, “учреждения, гарантирующие” нациям “полную свободу культурного развития” (курсив наш. И. Ст.).
Но что это за “учреждения, гарантирующие” и пр.?
Это прежде всего “национальный совет” Шпрингера — Бауэра, нечто вроде сейма по культурным делам.
Но могут ли эти учреждения гарантировать “полную свободу культурного развития” нации? Могут ли какие-либо сеймы по культурным делам гарантировать нации от националистических репрессий?
Бунд полагает, что могут.
Но история говорит обратное.
В русской Польше одно время существовал сейм, сейм политический, и он, конечно, старался гарантировать свободу “культурного развития” поляков, но он не только не успел в этом, а — наоборот — сам пал в неравной борьбе с общеполитическими условиями в России.
В Финляндии давно существует сейм, который также старается защищать финскую национальность от “покушений”, но много ли удается ему сделать в этом направлении — это все видят.
Конечно, сейм сейму рознь, и с демократически организованным финляндским сеймом не так легко справиться, как с аристократическим польским. Но решающим является все же не сам сейм, а общие порядки в России. Будь теперь в России такие же грубо-азиатские общественно-политические порядки, как в прошлом, в годы упразднения польского сейма, — финляндскому сейму пришлось бы куда хуже. Кроме того, политика “покушений” на Финляндию растет, и нельзя сказать, чтобы она терпела поражения…
Если так обстоит дело со старыми, исторически-сложившимися учреждениями, с политическими сеймами, — то тем более не могут гарантировать свободного развития наций молодые сеймы, молодые учреждения, да еще такие слабые, как “культурные” сеймы.
Дело, очевидно, не в “учреждениях”, а в общих порядках в стране. Нет в стране демократизации — нет и гарантий “полной свободы культурного развития” национальностей. Можно с уверенностью сказать, что чем демократичнее страна, тем меньше “покушений” на “свободу национальностей”, тем больше гарантий от “покушений”.
Россия — страна полуазиатская, и потому политика “покушений” принимает там нередко самые грубые формы, формы погрома. Нечего и говорить, что “гарантии” доведены в России до крайнего минимума.
Германия — уже Европа с большей или меньшей политической свободой. Неудивительно, что политика “покушений” никогда не принимает там формы погрома.
