Джордж Фридман - «Горячие» точки. Геополитика, кризис и будущее мира
Эксцессы происходят и в других странах, но когда подобное случается в Германии, то вольно или невольно это приобретает особый смысл. Вообще немцы просто хотят жить дальше, сохранять свои ценности, то, что облегчало им жизнь в прошлом. И одновременно они осознают, что им невозможно оставаться прежними.
Немцы разрываются между обыденным и экстраординарным в своей жизни. Их боязнь всего экстраординарного имеет очень глубокий характер, они не просто пытаются укрыться в рутине обыденности, но и сделаться почти невидимыми, не высовываться. Однако объективно четвертая по величине мировая экономика и самая крупная в Европе не в силах «спрятаться». Немцы и цепляются за все то, что вроде бы не дает им особо сильно выделяться, и понимают, что меняться-то надо. Они хотят оставаться в НАТО, но свое ограниченное участие в афганской операции блока рассматривают как максимально допустимую для себя вовлеченность в его дела. Они хотят оставаться в Европейском Союзе, но только если он работает в их интересах. С другой стороны, они не слишком стремятся открыто «светить» свои интересы и вообще показывать миру, что у них есть какие-то особые интересы — их наличие пугает страну, которая уже сходила с ума в погоне за своими «национальными интересами». Одновременно ход мировых событий постоянно вытаскивает Германию из кокона, в который она сама себя пытается загнать.
Германия остается просто-таки одержимой невоенными методами внешней политики. Общий немецкий экспорт время от времени приближается к отметке в 40 % ее ВВП. Промышленность производит значительно больше, чем внутренний рынок способен переварить. Потеря даже части экспортных рынков может вызвать серьезнейшие последствия внутри страны. Дело осложняется тем, что Германия не в состоянии поддерживать сегодняшний более или менее пристойный уровень занятости, делая упор на экспорте только высокомаржинальных продуктов. На экспорт необходимо отправлять и товары массового спроса. Конечно, причиной подобного «перекоса» (если это можно назвать «перекосом») в экономике были Соединенные Штаты, которые после войны создали все внешние условия для быстрого (и неравномерного) роста немецкой экономики, для превышения объема промышленного производства над внутренними потребностями и подтолкнули Германию на путь экспортной ориентации, открыв свой рынок для немецких «излишков» и поспособствовав такому же открытию рынков других стран. Но это происходило уже очень давно — в 1950-х годах. С тех пор было достаточно времени, чтобы скорректировать модель развития в сторону меньшей зависимости от внешних рынков, однако этого сделано не было и такая ориентированность Германии на экспорт только росла.
Германия намеревается проводить свою экономическую политику, избегая ее политических и, конечно, военных последствий. Получается, что немцы хотят быть доминирующей силой в Европе, при этом никому не навязывая свою волю. В ход идет только один инструмент, находящийся в распоряжении нации, — экономика; брутальное насаждение собственных взглядов демонстративно исключается. Получается, что немцы хотят, чтобы их партнеры добровольно согласились с тем, что немецкие интересы — в той части, в которой они пересекаются с интересами партнеров, — есть и их собственные интересы. Германия стремится сохранить национальный суверенитет, но только в контексте наднациональных институтов, которые, в свою очередь, уважают суверенитеты всех. Понятное желание. Неясно только, насколько оно реалистично и выполнимо на практике.
В настоящее время Европа переживает экономический кризис. Германия — самая успешная и богатая страна Европы, и она получает блага от сотрудничества со всеми европейскими государствами. В то же время немецкое общественное мнение настроено резко против того, чтобы за свой счет оплачивать греческую леность и коррупцию — как это видится рядовому немцу. Таким образом в очень мягкой форме проявляется «старая песня о главном»: сопоставление дисциплинированных и трудолюбивых немцев с безответственными и безалаберными южными европейцами. Безусловно, в этом есть большая доля истины; но это только часть всей правды — часть, которая тем не менее весьма убедительна. И это очень важно.
Немедленный вывод из таких рассуждений: Германия не должна взваливать на себя груз задолженности стран Южной Европы. Но кроме чисто финансовых аспектов такой позиции существуют более глубинные моменты. Фактически это означает, что северные европейцы, и в особенности немцы, по крайней мере, в своих культурных традициях превосходят южных европейцев. Теперь это уже не вопрос (чистоты) крови (и расы), но точно вопрос жизненных ценностей. Южным европейцам нельзя доверять в вопросах успешного управления своими собственными обществами. Поэтому более ответственным северным европейцам следует взять рычаги такого управления в свои руки и «построить разгильдяев», привив им привычку к дисциплине и трудолюбию.
В самом деле, это и есть «неполиткорректная» суть предлагаемых мер жесткой экономии. Кто должен нести основную тяжесть европейского кризиса? Немцы считают, что они — его жертвы. Результаты их самоотверженного и дисциплинированного труда находятся под угрозой. Долги, которые понабирали южноевропейские страны, должны быть ими же и выплачены; хорошо, если не полностью, то по большей части. Не только потому, что это их долги, но и потому, что это покажет им все последствия их собственной безответственности. А жесткая экономия заставит их пересмотреть жизненные ценности и приоритеты, изменить путь своего развития.
Официальная германская политика и немецкое общественное мнение едины в этом вопросе. Сложности начинаются там, где экономическая дисциплина перестает работать. Южная Европа сопротивляется навязываемой финансовой дисциплине, и у нее есть универсальное оружие всех должников — дефолт. Наступает момент, когда цена расплаты по долгам становится выше цены отказа от долгов: да, скорее всего, тебе уже никто в долг ничего не даст, по крайней мере в ближайшее время, но это для тебя менее болезненно, чем возврат долга. Как мы видим на примерах крупных корпораций, банкротство не означает окончательного и бесповоротного обрыва всех кредитных линий. Это же работает и в случае суверенных долгов.
Немецкое желание иметь только экономическую стратегию сработает, если партнеры Германии согласятся играть, не выходя за пределы экономического поля. Но стоит делу дойти до суверенных дефолтов, правила игры поменяются. Как, скажете, Германия сможет заставить чисто экономическими методами заплатить должника? Простая логика говорит, что немцам придется либо согласиться со своей экономической капитуляцией, либо задействовать какие-то рычаги политического свойства. А для Германии это является очень скользкой дорогой. Желание иметь дело с партнерами по ЕС только с экономических позиций может стать неосуществимым, поэтому либо Германия должна быть готова к неминуемым тяжелым финансовым и социальным последствиям для себя в случае поражения в «долговой игре», либо ей предстоит выйти за пределы экономического поля.
Ханна Арендт, основные философские работы которой относятся к послевоенному периоду, как-то сказала, что самое опасное в мире — быть богатым и слабым. Богатство может быть защищено только силой, так как богатым, в отличие от бедных, завидуют, у них хотят отнять то, что им принадлежит; и если они слабы, то, в отличие от сильных, не могут дать сдачи. Мой отец говорил, что самый богатый в мире человек не переживет встречи с самой дешевой пулей. Это же справедливо и для наций. Богатство без силы есть приглашение для беды. Как я уже говорил, очень привлекательно не быть ни жертвой, ни палачом. К сожалению, в современном мире это вряд ли возможно.
Что случится в депрессивной части Европы, которая вся в долгах как в шелках, и там, где безработица перевалила за 25 %? Там уже появляются политические движения, которые требуют, во-первых, не платить по долгам, во-вторых, наказать негодяев, которые эти долги наделали, и, в-третьих, чтобы остающееся богатство было поделено между всеми или как минимум было доступно для всех. В «идеологиях» этих движений отчетливо проступает националистический и даже расистский момент. Они выступают резко против иммиграции и свободного передвижения людей внутри Европейского Союза. Все эти проблемы взаимосвязаны.
Приверженцы этих новых политических движений считают, что от членства в Евросоюзе выигрывают в основном только элиты, а широким трудящимся массам достается борьба за рабочие места и против мигрантов. Разоряющийся средний класс чувствует свою особую уязвимость, теряя привычные блага и одновременно начиная ощущать себя чужим в собственной стране. Прибывающие мигранты влияют на национальный характер европейских стран; европейцам не удается интегрировать их в свою культурную среду, а сами мигранты не выражают никакого желания интегрироваться. Все это приводит к изменению национальной структуры населения. Капитал не имеет родины, как говорил Маркс, но вот низшие классы не только имеют родину, но и привязаны к ней — они просто не располагают средствами к перемене мест. Экономические и культурные проблемы переплетаются, страх перед чужаками растет, что вызывает общий политический сдвиг обществ вправо. В результате нарастает ответное давление на общество. Такие процессы имеют место не только в проблемных странах. Они идут и в Северной Европе, даже в Германии. И даже в Соединенных Штатах. Только там они пока еще имеют более мягкую форму.
