Гровер Ферр - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!
Вот почему тем, кто отказывается от серьезного пересмотра «антисталинской парадигмы», ничего не остается, как отбрасывать (или замалчивать) доказательства бухаринской вины. Что влечет за собой отказ от рациональных подходов в научно-исторических исследованиях. Ведь если «антисталинская парадигма» и все от нее зависящее подлежат обязательному сохранению, неприемлема будет сама мысль о возможной виновности Бухарина, причем независимо от силы и числа доказательств, ее подкрепляющих. Или, говоря иначе, нет НИКАКИХ исторических свидетельств, которые могли бы оказаться приемлемыми для адептов «антисталинской парадигмы».
Что это значит? Одно из следствий состоит в том, что лишь теперь мы можем начать серьезное изучение истории СССР, его успехов и неудач. Каковы бы ни были формы причастности антисталинской оппозиции к убийствам, террору, сотрудничеству с германским фашизмом и японским милитаризмом, на сегодня накопленных исторических материалов вполне достаточно, чтобы убедиться: ни троцкистам, ни «правым» не удалось предложить никакой позитивной альтернативы политике Сталина.
СМЕНА ПАРАДИГМИстория сталинского СССР в интерпретации Хрущева, равно как и родственная ей троцкистская трактовка, в течение полувека лежала в основе основ антикоммунистических догм периода «холодной войны», но сегодня показала свое банкротство. Конечно, для всеобщего признания факта столь масштабного фиаско потребуется еще какое-то время. Процесс начат и продолжает активно идти в современной России. Но на Западе он встречает сильное сопротивление со стороны ученых-антикоммунистов. Демонизация СССР остается проверенным средством в арсенале противников коммунизма.
В России наших дней историография Советского Союза четко поделена на сторонников версии, демонизирующей СССР при Сталине, и на тех, кто, не соглашаясь с такой интерпретацией, отстаивает правоту новых парадигм. Для исследователей, отвергающих историческую концепцию «холодной войны», существенным подспорьем служит то, что миллионы граждан России с душевным трепетом и почтением оглядываются на время Сталина, когда, несмотря на множество прорех и пороков, потерь и неудач, СССР достиг потрясших весь мир успехов.
Помимо растущего числа новых документальных свидетельств есть еще один могучий стимул, побуждающий многих в России отказаться от проеденной молью концепции советского прошлого, — понимание того, что сторонники «антисталинской парадигмы» служили и продолжают служить интересам бывшей партийной номенклатуры, которая, как и раньше, продолжает контролировать политическую и экономическую жизнь в странах бывшего СССР. Оправдание ею т. н. перестройки — политики ползучего демонтажа социалистических завоеваний, уничтожившей сбережения миллионов граждан и катастрофически понизившей жизненный уровень трудящихся, — шло бок о бок с разнузданной клеветой на Сталина, притом еще более оголтелой, чем в годы правления Хрущева и его клики.
Нужно оглянуться и по-новому взглянуть на советское прошлое, проникнуться уважением к большевикам за их удивительный, хотя и неудавшийся эксперимент по построению общества, свободного от капиталистической эксплуатации. Но во имя объективной оценки нужно будет отбросить антикоммунистическую ложь и предвзятые толкования «правых» и «леваков». Потребуется еще очень много усилий, чтобы изучить уроки советского эксперимента, но без шор лживой исторической концепции, которая в конечном счете нацелена на то, чтобы капиталистическая эксплуатация воспринималась всеми как нечто незыблемое и благотворное.
Огромный массив документов хранится в засекреченных архивах бывшего СССР, и все они когда-нибудь будут преданы гласности. Их появление неизбежно, и мы ожидаем этого времени с большим нетерпением. Банкротство «антисталинской парадигмы» будет хорошим подспорьем на этом пути.
Приложение
В настоящих показаниях я хочу дать историческое развитие контрреволюционной организации «правых», начиная с ее зародышевых форм и включая в анализ ее идейные и организационные истоки и предпосылки.
I. ОБЩИЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АНТИЛЕНИНСКИЕ МОИ ВЗГЛЯДЫ
Я прежде всего хочу остановиться на своих собственных теоретических антиленинских и антимарксистских ошибках, чтобы дать известный общий теоретический фон для последующего изложения и чтобы не повторяться при рассмотрении частных вопросов.
1. Непонимание диалектики и замена марксистской диалектики т. н. теорией равновесия. Известно, что в «завещании» Ленина указано, что я не понимал диалектики и серьезно ее не изучал. Это было совершенно правильное указание. В чисто философской области я шел от изучения т. н. «новейшего позитивизма», находился под влиянием А. БОГДАНОВА, которого хотел лишь интерпретировать на материалистический лад, что неизбежно вело к своеобразному эклектизму, попросту теоретической путанице, где механический материализм соединялся с пустыми схемами и абстракциями. Абстрактный схематизм гонится за «последними обобщениями», отрывая их от многообразия быстро текущей жизни, и в этом мертвом подходе к процессам истории и исторической жизни лежит корень огромных моих политических ошибок, при определенной обстановке переросших в политические преступления. Можно привести много примеров этой стороны дела. Когда на VI съезде партии я недооценивал роль крестьянства, а еще ранее национального вопроса, это означало непонимание конкретной исторической обстановки и конкретных этапов развития; когда я во время брестского мира вел борьбу против Ленина, я не понимал, что конкретнейшим из конкретнейших вопросов о «мужике» и был именно вопрос о том, чтобы дать массе «передышку», и подменял живые потребности момента общелитературными рассуждениями о том, что пролетарское отечество должно быть защищаемо; когда в профсоюзной дискуссии я занимал антиленинскую позицию и шел вместе с Троцким, я не понимал, что через вопрос о профсоюзах решается и вопрос о нэпе в одной из его конкретных сторон: и наоборот, много позднее та же антидиалектическая позиция приводила к правым ошибкам: когда уже намечалась полоса обостренной классовой борьбы, из обшей схемы о движении к бесклассовому обществу я делал вывод о невозможности на данном этапе обострения классовой борьбы и т. д. и т. п.
Замена диалектической гибкости и величайшей конкретности абстрактными схемами подновленной «теории равновесия», при всех уверениях о подвижном равновесии, на деле означала фиксацию мертвой абстрактности и статики, что мешало мне видеть конкретные изменения во всем их многообразии и сложном переплете явлений.
Теория государства и теория пролетарской диктатуры. Известно, что В.И. Ленин обвинял меня в том, что я концентрирую все внимание на разрушении буржуазного государства — с одной стороны и на бесклассовом обществе — с другой, не уделяя достаточного внимания переходному периоду пролетарской диктатуры. Мне это совершенно правильное замечание Ленина казалось вопиющей несправедливостью, ибо — полагал я — я отнюдь не страдаю этим грехом. Однако, совершенно очевидно, что именно здесь лежал один из корней позднейшей идеологии правых. В самом деле, в основе нашей идеологии лежала недооценка организационных возможностей пролетарской диктатуры, переоценка рыночной стихии и свойственных ей «экономических законов»: все наши взгляды на рынок, образование цен, формы государственного вмешательства, пропорции народного хозяйства, соотношение между индустрией и сельским хозяйством, вопрос об индивидуальном крестьянском хозяйстве и т. д. и т. п. — теоретически упирались и в этот вопрос, вопрос об организационных возможностях изменить «экономические законы» нажимом пролетарской диктатуры. То, что было уместно в первых фазах нэпа, антидиалектически переносилось нами на другие условия, и этот перенос опирался на недооценку мощи государственного аппарата возросшей и укрепившейся диктатуры пролетариата.
Теория классовой борьбы в условиях пролетарской диктатуры. Здесь я делал совершал ту коренную ошибку, что из общего соображения о движении к бесклассовому обществу, я делал вывод, что после сокрушения помещиков и капиталистов наступает этап «равновесия» между пролетариатом и крестьянством, «двухклассовое общество», в котором классовая борьба постепенно затухает. Я опирался здесь на антидиалектическое и антиленинское толкование всех мест из Ленина, где последний говорит о мирном и реформаторски-культурном характере нашей работы вообще и в деревне — в частности и в особенности. Я «проглядел» поэтому и нарастающее сопротивление кулачества, и неизбежное в таких условиях колебание части середняка, т. к. обстановку развертывающихся диалектических противоречий нэпа и тот факт, что продвижение социализма, сужая базу его классовых врагов, приводит к обострению методов борьбы их против социализма. Эта об'ективная закономерность вменялась поэтому мною в вину партийному руководству, тогда как задача заключалась в преодолении этого сопротивления всеми мерами. Сущностью и теоретической основой моих взглядов в этой области было представление о мирной эволюции с затуханием классовой борьбы. Это, в связи с вышеизложенным положением о переоценке рыночной стихии, привело и к антиленинской трактовке ленинского «кооперативного плана», что играло большую роль в последующей идеологии правых. По этому представлению, главный путь, магистраль развития социализма в деревне, лежит не через производственное об'единение крестьянских хозяйств, а через процесс обращения, через втягивание их через рынок, через торговую кооперацию, кредит, систему банков и т. д… при чем «кулацкие гнезда» будут мирно врастать в социализм. Таким образом, важнейший вопрос о соотношении между пролетариатом и крестьянством трактовался мною в корне неверно. Вместо воздействия государства — самотек: вместо обострения классовой борьбы — ее затухание: вместо теоретической базы для производственного кооперирования — рынок: вместо сокрушения кулачества — перспективы его мирного врастания и лозунг «обогащайтесь». Здесь складывались предпосылки позднейшей прямой борьбы с партией и контрреволюционных выводов как в идеологической, так и в практически-политической области.
