Ганс-Петер Мартин - Западня глобализации: атака на процветание и демократию
Пора, глаголет Даунинг, кончать с болтовней о падающих заработках. Во всем виноваты демократы, «потому что статистика попросту фальсифицируется, а расчет инфляции ведется неправильно». Те, кто говорит об «упадке или даже крахе американского среднего класса», просто выставляют себя дураками, как и те, кто полагает, что оба члена белой супружеской пары среднего класса должны упорно трудиться, чтобы приблизиться к тому уровню жизни, который еще в 70-х вызывал зависть во всем мире и воспринимался как нечто само собой разумеющееся. В те дни у мужчин была надежная, хорошо оплачиваемая работа, а их жены, как соломенные вдовы, оставались в своих пригородных домах, независимо от того, были у них дети или нет. Если они и работали, то, как правило, от скуки, а не от нужды.
Даунинги уже много лет живут в Рестоне, штат Виргиния, среди лесов процветающего округа Ферфакс, недалеко от аэропорта имени Даллеса и штаб-квартиры ЦРУ. «Вы только посмотрите вокруг», — самодовольно говорит глава семейства, стоя на новой террасе, которую он аккурат к семейному торжеству собственноручно выложил новым разноцветным кирпичом в виде карты мира: красно-коричневые континенты и ярко-красные океаны образуют абсолютно плоскую и гладкую поверхность.
Менее чем через год после свадьбы Эллисон, летом 1996-го, стало ясно, насколько этот корпоративный консультант и инвестор оторвался от реальности. Идеального мира белого среднего класса больше не существует. Разумеется, тридцатилетняя дочь Даунинга окружает своего почти шестидесятилетнего отца любовью и заботой. «Люди его поколения уже не способны адекватно воспринимать изменения в обществе, — объясняет она в присутствии своего мужа Джастина Фокса, выросшего в комфортабельном калифорнийском пригороде вблизи Беркли[315]. Мы никак не можем позволить себе образ жизни наших родителей: дом, наподобие того, который папа купил незадолго до моего рождения, сегодня обошелся бы в 400 000 долл., что нам просто не по карману».
И не важно, что карьера Джастина успешно развивается: он стал «писателем-репортером» процветающего журнала деловых кругов «Форчун», и теперь молодожены живут в Манхэттене. Эллисон бросила работу в столице и зарабатывает всего 1100 долл. в месяц как агент по проведению выборов кандидата от республиканцев в законодательное собрание штата Нью-Йорк. Джастин же за две недели зарабатывает за вычетами из жалованья не более 1157 долл. Одна только плата за их уютную, но маленькую квартиру на 39-й улице составляет 1425 долл. в месяц, что равняется почти половине их совместного дохода, а ведь еще есть электричество и телефон. Годовой оклад Джастина 45 000 долл. «Этого совершенно недостаточно, — говорит Эллисон, но она вовсе не недовольна. — Взгляните на людей, которые моложе нас и оканчивают колледж, на двадцатидвух- и двадцатитрехлетних. Зачастую они могут рассчитывать самое большее на место официанта в закусочной или рассыльного на мопеде». Муж Эллисон делает по-журналистски лаконичный комментарий: «Средний класс вымирает».
Озабоченные своим будущим, уцелевшие прослойки американского среднего класса 90-х вкладывают свои сбережения в акции и другие ценные бумаги. Даунинг и Фокс инвестируют, помимо прочего, в Coca-Cola и тихо радовались своему счастью во время проведения Олимпийских игр под знаком этого гиганта по производству безалкогольных напитков. За те шестнадцать дней, что длились игры столетия в Атланте, курс акций Coca-Cola поднялся на Уолл-стрит на 4,2%[316].
20 миллионов американских семей играют в биржевую рулетку, вкладывая деньги как минимум в один из более чем 6000 спекулятивных фондов, которые вправе распоряжаться по своему усмотрению ни много ни мало 6 триллионами долл. по всему миру. Если еще двадцать лет назад 75 % личных сбережений в Соединенных Штатах держались на сберегательных счетах или в ценных бумагах с фиксированным доходом, как это обычно делается сегодня в Европе, то в 90-е годы это соотношение стало обратным: теперь три четверти сбережений участвуют в биржевых спекуляциях. Действуя подобным образом, вкладчики дают управляющим фондами возможность повсеместно оказывать давление с целью урезания зарплат и сокращения штатов, зачастую в тех же самых компаниях, где эти мелкие инвесторы до сих пор работают[317].
Тем не менее для каждого отдельно взятого индивидуума «спекуляции на бирже становятся нормой бережливости». Так один из коллег-журналистов Фокса начинает свое эссе, опубликованное во влиятельном американском журнале «Харперс мэгэзин»[318]. Увидев свет через 15 лет после начала «рейганомики», статья Теда К. Фишмена из Чикаго проливает больше света на экономическую ситуацию и состояние умов чувствительного к политической конъюнктуре и почти исключительно светлокожего зажиточного слоя населения, нежели бесчисленные статистические данные и исследования.
«Несмотря на то что я белый женатый мужчина тридцати семи лет, принадлежащий к Лиге плюща [выпускник одного из элитарных университетов], и, таким образом, по любым меркам, пользуюсь чуть ли не всеми преимуществами, которые только можно иметь в американском обществе, я не уверен, что все это гарантирует мне уход на пенсию с состоянием, достаточным для поддержания моего нынешнего уровня жизни. Единственным средством, которое может позволить мне накопить нужную для этого сумму, я считаю фондовый рынок. Так что я один из 51 миллиона биржевых игроков. Я ежемесячно вкладываю деньги в четыре взаимных фонда и в семи других имею долгосрочные инвестиции, распределение которых время от времени "регулирую"».
Сегодня, однако, давно уже не 80-е годы, когда, как пишет чикагский эссеист, переживавший бум фондовый рынок «выезжал на определенном рейгановском оптимизме: люди, у которых были деньги, считали, что им будет позволено существенно их приумножать, по крайней мере временно. Нынешним же рынком движет страх».
«Я рад каждому новому другу»: в 70-х эту фразу, написанную черными буквами, часто можно было видеть на спине ярко-оранжевой тенниски, которую любили носить учащиеся калифорнийских средних школ. А спереди, на груди, был изображен сияющий Чарли Браун, персонаж мультфильма «Peanuts». Тогдашние дети повзрослели и стали обеспокоенными родителями, их беззаботный смех по большей части остался в прошлом, а что до друзей, то их теперь находить труднее, чем когда-либо. Хваленое американское общество свободной конкуренции пожирает своих детей, и скудные доходы поколения «бэби-бума» означают, что сегодня звезде «Peanuts» радоваться особенно нечему.
Ежедневно миллионы семей чувствуют, как у них поднимается температура, когда индекс Доу-Джонса меняется на несколько пунктов, и нередко они часами обсуждают возможные последствия со своими управляющими фондов и биржевыми маклерами. Почти каждый игрок знает, что в выигрыше в конце концов останутся лишь немногие, часто за счет друзей, вложивших свои деньги не в те акции или облигации. Так что теперь Чарли Брауну и впрямь одиноко.
Если уж выпускники колледжей, такие как Даунинги, Фоксы и Фишмены, оказались в столь затруднительном положении, что думают, что их будущее благосостояние можно обеспечить только посредством биржевых спекуляций, то что остается делать тем американцам, которые не настолько молоды, привилегированны и здоровы или просто не светлокожие?
В статье, опубликованной в «Нью-Йорк таймс» в начале февраля 1996 года, говорится, что несколько миллионов из 18,2 миллионов конторских служащих должны принимать во внимание, что в ближайшие годы их заменят компьютеры[319]. В тот же самый день, когда ранним утром эта шокирующая новость появилась на газетно-журнальных прилавках рядом с жилыми домами и офисами, вступила в решающую стадию длившаяся несколько недель забастовка нью-йоркских коммунальных работников — лифтеров, уборщиц, домработниц и т.д. Ранее ассоциация работодателей потребовала снизить на 40% начальную зарплату всем новым работникам. Швейцары, чей труд прежде оплачивался неплохо, стали бы тогда зарабатывать всего лишь 352 доллара в неделю[320]. Профсоюз работников сферы обслуживания не мог на это согласиться, опасаясь, что в этом случае работники со стажем будут вскоре уволены и заменены низкооплачиваемыми новичками. Тогда работодатели договорились нанять сразу более 15 000 штрейкбрехеров, которые были бы только благодарны, получая 9 долл. в час.
В Нью-Йорке, который прежде всегда считался «городом профсоюзов», где штрейкбрехерам делать нечего, всплеска общественного недовольства на этот раз не произошло, несмотря даже на то, что многие работники так и не были приняты обратно и противостояние завершилось мировым соглашением о снижении начальной зарплаты на 20%. Слишком многие американские граждане были сражены доводом, что было бы лучше использовать в качестве рабочей силы голодных с улицы.
