Тимофей Бордачёв - Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки»
Уже в конце года, 14 декабря, на саммите глав государств и правительств стран ЕС была принята так называемая декларация ЕС о глобализации, которая де-факто предлагает распространить на третьи страны созданные в Евросоюзе нормативно-правовые аспекты организации рынка, охраны окружающей среды и социальной защиты. Согласно декларации, Евросоюз должен будет служить примером на мировой арене, поощрять свободную торговлю и одновременно защищать свой рынок от товаров и услуг тех стран, которые не выполняют требований, аналогичных европейскому законодательству.
Для партнеров Евросоюза, включая Россию, суть декларации заключается в требовании правового сближения с законодательством ЕС. Отказ от включения в эту программу действий может вести к ограничениям на экономические связи. Майкл Эмерсон из брюссельского Центра европейской политики объясняет, какие масштабы могла бы принять данная инициатива на ближайшей периферии ЕС:
«Поскольку Евросоюз готовит соглашения о свободной торговле со всеми соседями и уже начал переговоры с Украиной, договоренности с Россией открыли бы возможности для создания панъевропейско-средиземноморской зоны свободной торговли».[131]
Европа: рациональный выбор
Подводя итог, можно сказать, что практически на всех направлениях, где интересы России и ЕС встречаются – в международной торговле, странах бывшего СССР, на Балканах, – рациональный выбор диктует Европе необходимость планомерной работы над расширением собственного влияния, хотя его практические проявления являются объективным ограничителем российских возможностей и влекут за собой, как мы могли видеть выше и в первой части этой книги, острые конфликты с Москвой.
России в свою очередь что на постсоветском пространстве, что в рамках Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, Совета Европы, ООН или, если она туда все-таки вступит, ВТО опереться пока не на кого. В связи с этим акцентирование российской внешней политикой важности многосторонних механизмов не вполне объяснимо. Однако даже если допустить, что по таким вопросам, как Косово или урегулирование так называемых замороженных конфликтов в СНГ, Россия нашла бы поддержку существенной части стран – членов ООН, ведущие державы Европы и США, представляющие большинство в Совете Безопасности ООН, не допустят демократизации обсуждения данных проблем. Не говоря уже о таких международных институтах, как ОБСЕ или Совет Европы, эрозия авторитета и смысла которых уже достаточно давно привела их к инструментализации со стороны контролирующего большинства – стран Европейского союза и НАТО.
Так же малообъяснимо с точки зрения политики рационального выбора стремление России заключить новое всеобъемлющее соглашение с самим Европейским союзом. Согласно классическим канонам внешней политики и международных отношений, страны, возможности и потенциал которых находятся на этапе роста, в принципе никогда не заинтересованы в международных соглашениях. Обязательства, которые принимаются в рамках договоров, фиксируют существующий на момент заключения баланс сил партнеров. До тех пор пока Россия, не важно по каким причинам, растет экономически и политически, ей невыгоден любой договор с ЕС.
Пока действия России и ведущих держав Европы, управляющих, хоть и не всегда успешно, «страшной» брюссельской бюрократией, развиваются по классическому сценарию рационального выбора в условиях глобальной неопределенности, диктующего, как мы уже отмечали, сочетание защиты и нападения в отношениях со всеми и особенно ближайшими партнерами на международной арене. Однако и перейти на полностью ad hoc систему взаимодействия Москва с ЕС не может, слишком велика между сторонами реальная взаимозависимость.
Важнейшим элементом, формирующим условия рационального выбора политики России и Европы в отношении друг друга, является их взаимозависимость – понятие, введенное в научный оборот Коммунистическим манифестом (1848), которое, пожалуй, наиболее часто применяется для характеристики отношений. Ситуация, при которой, согласно классическому определению Роберта Кохейна и Джозефа Ная,
«... разрыв отношений приведет к неприемлемому ущербу для одного или обоих партнеров».[132]
Несмотря на то что аксиоматичность российско-европейской взаимозависимости остается для цивилизованной части элит главной соломинкой, позволяющей удержаться от скатывания в пропасть конфронтации, простор для негативных коннотаций все равно остается. В первую очередь потому, что взаимозависимость – это всегда зависимость, ограничение суверенных прав и возможностей, состояние, от которого любой элемент системы, человек или государство, все равно стремится избавиться. Более того, описание главнейших проблем российско-европейских отношений в 2008 году мы находим в опубликованной в 1990 году работе одного из наиболее выдающихся специалистов по международным отношениям Джона Маршаймера:
«Взаимозависимость может вести к конфликту с той же вероятностью, что и к сотрудничеству, поскольку страны будут стремиться избавиться от уязвимости, которую взаимозависимость создает, для того чтобы усилить свою национальную безопасность. Государства, обеспечение которых критически важными экономическими ресурсами зависит от других, постоянно боятся пресечения поставок, стремятся установить политический контроль над источником, что создает основу для конфликта с ним, или другими потребителями. Другими словами, взаимозависимость может вести к соперничеству, а не к сотрудничеству».[133]
Главным фактором, способным зависимость снизить, является наличие альтернативы – возможности привлечения других игроков, коллективное действие которых обеспечит продвижение национальных интересов каждого участвующего государства. Вот здесь дела у России и Европы идут не очень хорошо.
Правила хорошего тона заставляют начать с российских трудностей. Наиболее здравомыслящие европейские коллеги правы – важнейшей проблемой для Москвы действительно является стратегическое одиночество. У России сейчас нет в мире постоянных и надежных союзников. Если верить опросам, отношение к России в Китае и странах третьего мира достаточно положительное. Но само по себе оно не может пока быть трансформировано в союз или систему альянсов, в которых Россия играла бы лидирующую роль или по меньшей мере могла составить пару другому лидеру, как это произошло в отношениях Франции и Германии на заре 1960-х годов.
Определенные перспективы здесь имеет экономическое и политическое сотрудничество на постсоветском пространстве, возможно, в рамках популярной в последнее время идеи об усилении ЕврАзЭС. Однако противоречивость интересов России и ряда стран СНГ в области энергетики, ее неготовность посадить отдельные режимы на мягкий военно-финансовый поводок, а также необходимость преодолевать сопротивление третьих сторон, каким бы ничтожным в ряде случаев их присутствие на российской периферии ни было, делают задачу формирования кольца союзников чрезвычайно сложной. Поэтому с прагматической точки зрения Москва за счет влияния в СНГ может только повышать собственные ставки на переговорах с действительно перспективными партнерами.
Кроме того, отсутствие сильных союзников означает для России многократное усиление конкурентного давления в экономической области и в сфере доступности технологий. Речь в данном случае идет не о простой «догоняющей» возможности покупать новейшие технологии у стран Запада или Востока. В современном мире конкурентоспособность в области инноваций и высоких технологий будет определяться не столько кооперационными технологическими заимствованиями, сколько способностью национальной экономики выстроить производственные системы полного цикла, активно вкладывать финансовые ресурсы в фундаментальные и прикладные исследования, создавать мощную инфраструктуру научных исследований и осваивать все более сложные виды продукции.
В этой связи страна, претендующая на инновационное развитие, должна обладать не просто деньгами, а политическими ресурсами для организации на своей территории технологических центров, существование которых может обеспечить ей роль интегратора крупных международных проектов. Для этого стабильные союзники среди государств, способных создание таких центров заблокировать, жизненно необходимы.
Европа в отношении союзов выглядит гораздо более успешной. Во-первых, сам факт существования Европейского союза и блока НАТО позволяет 27 странам ЕС говорить, что у них есть надежные союзники, хотя реального повода проверить прочность военных обязательств в рамках НАТО, к счастью, ни разу не представилось. Даже после 11 сентября 2001 года США предпочли обойтись без задействования альянса как главной силы Запада против режима талибов и сети «Аль-Каида». Обвинения же России в хакерских атаках на правительственные сайты Эстонии в апреле – мае 2007 года не привели к тому, что другие страны блока дружно вступились за самую маленькую страну Североатлантического альянса.
