Мирослав Йованович - Сербия о себе. Сборник
Поэтому мы согласны с тем, что непосредственные виновники преступлений должны отвечать в судебном порядке, то есть все обвиняемые граждане Сербии, невзирая на их ранг, должны быть безотлагательно выданы Международному Гаагскому трибуналу. Наша историография и общественное мнение должны постепенно привыкать к тому факту, что наше государство осуществляло преступную агрессию по отношению к соседним государствам и проводило политику апартеида над национальными меньшинствами (она вылилась в геноцид и ссылки, беспрецедентные в истории Европы после Гитлера и Сталина). Мы верим также, что многие национальные мифы и конформистские самообманы будут развеяны, но не посредством метафизических дебатов о вине и ответственности, а исключительно путем смены системы старой тоталитарной политики и отказа от антилиберальных ценностей, вдохновлявших эту политику.
После краха сербского великодержавного проекта, окончательно произошедшего в последние два года, ситуация в этом плане не очень изменилась. Правда, рефлексия насчет вины и ответственности стала более частым явлением, но она как будто все еще ищет свою настоящую форму и направление. С ослаблением национального характера и великодержавных императив не произошло ее политизации, она, напротив, стала более «идеологически» дифференцирована и сложна. Упоминавшаяся ранее острая оппозиция между военно-пропагандистской и «мирной» системой взглядов теперь расплылась на несколько взаимопроникающих и взаимопротиворечащих доктрин о судьбе Национального Существования (после всего, что произошло за последнее десятилетие). При этом вынужденном переустройстве политической (и теоретико-политической) сцены, в ее «демократическом» лагере выкристаллизовались две наиболее влиятельные школы мышления, чьи основные постулаты задают тон всем здешним разговорам о вине и ответственности.
Первая из школ напрямую связана с антивоенным движением девяностых годов, ее представителями являются в основном авторы, сосредоточенные вокруг Белградского кружка и журнала «Република». Эта «школа» очень ценится за свою непоколебимую ангажированность против всех войн Милошевича, но понятие ответственности здесь всегда было перегружено определенным избытком просветительских амбиций. Ее последователи постоянно говорят о «коллективном катарсисе», искуплении, извинении, исцелении и подобных достойных похвалы идеальных понятиях, одновременно подчеркнуто избегая политизации проблемы и высказываний по «системным вопросам».
Вторую школу можно было бы назвать «национал-демократической», она представлена в политической философии нынешнего президента государства и мнениях авторов, сосредоточенных вокруг журналов «Књижевне новине» и «Нова српска политичка мисао». Вторая школа преимущественно рассматривает ответственность как категорию, означающую нарушение «нашей» собственной национальной традиции, а не неких универсальных принципов. (Некую спорадическую «феноменологию» этой школы мы попытались представить в начале статьи.) Национал-демократы стараются свести к минимуму масштабы преступлений, совершенных от нашего имени, настаивая на равном участии в них «всех сторон». В то же время они больше не стремятся снова сформулировать национальную идею посредством провалившегося проекта Великого и Этнически чистого Государства, созданного путем военных завоеваний. Теперь они предлагают некую оборонительную стратегию заботы о «национальном самосознании» в условиях мировой глобализации, заботы, которая смогла бы в диалектическом плане примирить два противоположных полюса нашей действительности: европейскую принадлежность и национальную самобытность. Все еще избегая призраков сербской провинциальной ксенофобии типа «глобализма» или «универсализма», эта школа породила одну оригинальную максиму, чей парадоксальный смысл хорошо отражает основную дилемму самой школы: «космополитизм в национальных рамках». Задача – справиться с национальным апокалипсисом, извлечь уроки из поражения проекта Милошевича, но в то же время не соглашаться со всеми последствиями этого поражения. Нельзя признать, что какая бы то ни было «национальная идея» в современной Европе является комичным анахронизмом, суть которого где-то между открытым преступлением и салонной риторикой. Задача, которую они ставят перед собой (в отличие от «гражданского варианта»), – и далее оставаться ни здесь ни там, «между Востоком и Западом», признать мир информатики, но сохранить культ квасного патриотизма.
Однако при всех различиях, существующих между этими двумя школами мышления, можно обнаружить одну точку соприкосновения, которая показывает их обе в довольно неприглядном свете. Это соприкосновение было наглядно продемонстрировано во время прошлогодних бомбардировок НАТО, когда вся наша теоретическая сцена превратилась в некий стихийно управляемый хор, несколько недель подряд повторявший свои песенки времен холодной войны об «американском империализме», «агрессии», «уничтожении демократии бомбами» и т. д., храбро замалчивая щекотливый вопрос о косовских убийствах и депортациях. Антиамериканизм снова стал преобладающим стилем жизни интеллектуальной элиты Сербии. Эмфатическая реакция по старым антиимпериалистическим шаблонам напомнила нам один несомненный факт, который нужно подчеркнуть без злобы, но и без сентиментальности: большая часть нашей интеллектуальной элиты (и левой, и правой) в теоретическом плане была воспитана в традициях радикально-левой литературы, что надолго ограничило ее способность к восприятию новых идей, выходящих за рамки практической философии. И на уровне личных биографий их представителей, и на уровне историко-логической последовательности их идей, оба доминирующих сегодня интеллектуальных течения проявляют себя как незаконные, дегенеративные дети коммунизма. С одной стороны, это бывшие «новые левые» 1968 года, которые отреклись от своего коммунистического вероисповедания, некоторым образом его секуляризируя, превращая «универсализм» эмансипации пролетарской в универсализм эмансипации гражданской. Теперь они рассказывают о Его Величестве Гражданине, цивилизованном обществе и т. д., от имени которых они произносят свои универсалистские лозунги-молитвы и отправляются в настоящие походы муджахедов против национализма, реакции и других «призраков прошлого». Но их рассказы представляют собой лишь секуляризированные обрывки старой коммунистической сказки об универсальном пролетарском братстве и рабочем классе, не имеющем Родины. С другой стороны, и у «национал-демократических» антиимпериалистов похожая идеологическая генеалогия, но их эволюция происходила в противоположном направлении: по линии «коллективизма», а не «универсализма». Их антилиберальное и антизападное «априори» было сильнее, чем универсально-эмансипаторское «априори», также содержавшееся в коммунистическом проекте, которого они долго придерживались (до его фактического краха). После того как коммунизм как «мировой процесс» провалился, они ухватились за то, что показалось им единственной оставшейся альтернативой капитализму, к которому они питают инстинктивную ненависть. Такой альтернативой стала идеология националистического коллективизма как последняя, злокачественная ступень гигантской лжи и последняя отчаянная надежда тех, кто десятилетиями воспитывался как враг свободы.
И первые, и вторые продолжают увековечивать некую реактивную коллективистскую модель, которая органически встроена в их образ мышления и квинтэссенцией которой является антилиберализм. Обе школы выстраивают свою позицию на выросших из идейных горизонтов времен холодной войны попытках оспорить универсальность «реально существующего либерализма». Они пытаются предложить некое утопическое видение бесконфликтного сообщества с универсальной солидарностью и братством в качестве контрапункта сегодняшнему мировому (или отечественному) нигилизму и моральной испорченности. Архаизм обеих школ очевиден – они продолжают кормить нас сказками, взятыми как будто из другого времени. У «гражданских» фундаменталистов все время чувствуется некая ностальгическая нота, некая запоздалая реминисценция старых добрых франкфуртско-практических времен, фразеологические остатки старого жаргона («критическое мышление», «общественное применение ума») призрачно отзываются в новом контексте, нескромно вплетенные в новую гражданскую телеологию.
В своем бегстве в «блестящее и трагическое прошлое» наши «национал-демократы» заходят еще дальше: они обращаются к идущей еще из XIX века архаичной традиции сербского национализма (идеология «самобытности») и верят, что она конкурентоспособна или, по крайней мере, коррективна по отношению к западному либерализму, а не является лишь ступенькой к нему, как было завещано некоторыми формами традиционного «сербского» либерализма.
