Сергей Волков - Почему РФ - не Россия
Приобретение присоединенных тогда территорий (Финляндии в 1809 г., Бессарабии в
1812 г. и значительной части собственно польских земель в качестве Царства
Польского в 1815 г.) часто считают излишним и даже вредным для судеб России.
Однако Бессарабия относится к территориям, входившим ещё в состав Киевской Руси,
а присоединение Финляндии при крайне важном и выгодном геополитическом положении
(сочетающимся с крайней малочисленностью её населения) ничего, корме пользы
принести не могло. (Если что и было ошибкой, то разве что предоставление ей
неоправданно широких прав, позволивших в начале XX в. превратиться в убежище для
подрывных элементов, да присоединение к ней вошедшей в состав России ещё при
Петре и Елизавете давно обрусевшей Выборгской губернии.) Что касается Польши, то
её включение в состав империи вытекало из общеевропейского порядка,
возглавлявшегося Священным Союзом: существование независимой Польши означало бы
провоцирование Россией её претензий на польские земли в Австрии и Пруссии, чего
Россия при том значении, которое она придавала Союзу, допустить, конечно, не
могла.
Другой вопрос, верной ли была ставка на союз с германскими монархиями в
принципе. Но, как бы на него ни отвечать исходя из опыта XX века, тогда у
российского руководства не было никаких оснований предпочитать ему любой другой.
Исходя из реалий того времени не было абсолютно никаких возможностей предвидеть,
как развернутся события в конце столетия, и ту эгоистичную и недальновидную
позицию, которую займут тогда эти монархии. Даже в начале XX в. П.Н. Дурново был
очень недалек от истины, когда утверждал в своей известной записке, что
объективно интересы России нигде не пересекаются с германскими, тогда как с
английскими пересекаются везде. Тем более это было верным для первой половины
XIX в. (что вскоре подтвердила Крымская война). Теперь, разумеется, можно
считать ошибкой и даже первопричиной всех дальнейших неудач российской политики
спасение Австрии в 1848 г. (распадись тогда Австрия, Россия имела бы свободу рук
на Балканах, не проиграла бы Крымскую войну, не вынуждена была бы делать уступки
в 1878 г. и т.д.). Однако Николай I помимо рыцарственности своей натуры и
верности принципам легитимизма, исходил из тех же стратегических соображений,
которые лежали в основе Священного Союза и не были исчерпаны к тому времени (в
конце-концов недальновидная политика отошедшей от этих соображений Австрии
обернулась и её собственной гибелью). Так что ошибку сделала тогда не Россия, её
сделала Австрия, а позже и Германия, предав Россию на Берлинском конгрессе (что
и привело Россию к союзу с противниками Германии и Австрии и обусловило тот
расклад враждующих сил, который сформировался к Мировой войне на беду всех
бывших членов Священного Союза).
На Юге, где России противостояли Турция и Иран, её естественным рубежом
является, конечно, Кавказ. Причем существование единоверных Армении и Грузии, в
течение столетий третируемых мусульманскими завоевателями, диктовало
необходимость как включение их в состав империи (тем более ими желаемое), так и
обеспечение непрерывной связи с этими территориями. Что, в свою очередь,
предполагало установление контроля над горскими народами Кавказа. Да и в любом
случае недопустимо было бы оставлять Северный Кавказ вне сферы российского
контроля, ибо он неминуемо превратился бы в антироссийский плацдарм турецкой
агрессии, угрожающий всему Югу России. Никаких иных соображений завоевание
Кавказа не имело, и осуществление этой задачи к 60-м годам XIX в. окончательно
сделало неприступными южные рубежи страны. Полный контроль над Каспием (куда
совершались походы ещё во времена Киевской Руси), казавшийся столь желательным в
первой половине XVIII в., спустя столетие — с ослаблением Ирана (когда он после
поражения в войне 1826–1828 гг. перестал представлять какую-либо угрозу России,
но, наоборот, сохранил значение как противовес Турции) утратил свою
актуальность. Поэтому Россия с тех пор не пыталась продвинуться дальше
Ленкорани.
Продвижение России в Среднюю Азию первоначально вызывалось главным образом
необходимостью более эффективной защиты от набегов кочевников на
Уральско-Сибирскую линию, в основных чертах сложившуюся ещё в Московский период
с освоением Сибири и защитой той части казахских родов, которые ещё в XVIII в.
находились в российском подданстве, от набегов и притеснений Кокандского
ханства. Но в любом случае великая держава не могла долго терпеть соседства с
хищническими, практически «пиратскими» образованиями, каковыми были Кокандское
ханство и Бухарский эмират, промышлявшими работорговлей, объектом коей
становилось русское население Урало-Сибирской линии. Естественными рубежами
России в Азии были бы её границы с другими большими государствами, имевшими
длительную традицию исторического существования и исторически сложившиеся
устойчивые границы. Таковыми и были Китай, Иран и Афганистан, чьи северные
границы сложились задолго до продвижения к ним России (и характерно, что,
приблизившись к ним во второй половине XIX в. вплотную, Россия не оспаривала их,
и за исключением обычных пограничных инцидентов (типа спровоцированного
англичанами у Кушки), ни с кем из этих государств войн не вела (это же касается
в равной мере и Дальнего Востока, где Приамурье и Приморье были закреплены за
Россией договорами без войны). А все то, что находилось между ними и Россией не
имело ни устойчивой государственной традиции, ни зачастую вообще признаков
государственности (обширные территории закаспийских пустынь и части
казахстанских степей были вообще практически незаселенными, «ничейными»), и рано
или поздно должно было стать объектом экспансии если не России, то Китая.
Однако на продвижение в южную часть Средней Азии в огромной степени повлияло и
другое обстоятельство. Вторая половина XIX в. остро поставила вопрос об
англо-русском соперничестве, и политическая принадлежность Средней Азии
приобрела с этой точки зрения огромное значение. Вопрос стоял так: или Россия,
владея этим регионом, будет угрожать английскому влиянию в Афганистане и Иране и
непосредственно английским владениям в Индии (и действительно, кошмар возможного
российского вторжения в самую драгоценную часть британской империи даже
незначительными силами, что повлекло бы волну восстаний, постоянно преследовал
английские власти), — или Англия, прибрав к рукам среднеазиатских властителей,
получит возможность нанести удар в самое подбрюшье России, рассекая её надвое и
отсекая от неё Сибирь (что произошло бы в случае успеха попыток поднять против
России уральских и поволжских мусульман). То, что Россия опередила Англию,
начисто исключив неблагополучный для себя сценарий, послужило ещё одной опорой
её роли в мире.
В результате выхода к своим естественным границам, завершенного к концу XIX в.,
Россия обрела исключительно выгодное геополитическое положение. Теперь она могла
угрожать всем своим гипотетическим противникам из числа великих европейских
держав на всех направлениях. Австрии — угрозой провоцирования прорусских
выступлений её славянского населения (что вполне проявилось в ходе Мировой
войны), Германии — угрозой предоставления независимости русской Польше и
обращения претензий последней на исконно польские земли Германии (именно такое
решение было принято в 1914 г. с началом войны), и даже для давления на
«труднодостижимую» Англию теперь имелся мощный рычаг (с Францией у России не
было геополитических противоречий). В отличие от других европейских держав,
колониальные империи которых были разбросаны по всему миру и были как абсолютно
чужды им по истории и культуре, так и крайне уязвимы для противников, не имея
сухопутной связи с метрополией, Россия представляла собой компактно
расположенное государство, окраинные территории которого, даже чуждые культурно
и этнически, имели давние, часто многовековые, связи и контакты с русским ядром.
Россия не пыталась ни навязывать населению этих территорий свои обычаи и
культуру, ни переплавлять их «в едином котле» (напротив, при малейшей
возможности предоставляя им, как Хиве и Бухаре, управляться своими традиционными
правителями). Характерно, что она при этом практически не имела серьезных
проблем со своими азиатскими владениями (единственное серьезное выступление —
