Михаил Делягин - Реванш России
Для российского общества такая специализация представляется в целом благоприятной, ведь интеллект можно воспроизводить только при высоком уровне образования и определенном минимальном уровне безопасности общественной жизни. Поэтому в случае закрепления России в роли поставщика «интеллектуального полуфабриката» его основные потребители — развитые страны и глобальные монополии — будут жизненно заинтересованы в поддержании высокого уровня жизни в нашей стране и, соответственно, ее относительного благополучия.
Следует отметить, что подобный «инкубатор мозгов» будет занимать (как он занимает и сегодня) в высшей степени двойственное положение в мире глобальной, небывало ожесточенной конкуренции. Это будет предопределять болезненную раздвоенность сознания его граждан и в этом смысле — сохранение принципиальных черт нашей общественной психологии, не самых удобных и комфортных для ее носителей, но обусловливающих сохранение России как России, вместе с ее указанным стратегическим конкурентным преимуществом.
6.3. Миссия России: решение глобальных проблем как своих внутренних
Не скрою, даже мне, автору изложенных выше представлений, они порой кажутся избыточно оптимистичными. Действительно, сегодняшняя Россия по-прежнему находится в глубочайшем кризисе, тем более опасном, что наше общество научилось не осознавать его масштабов и не думать о порождаемых им угрозах.
Национальная катастрофа, начавшаяся распадом Советского Союза, продолжается; деструкция идет полным ходом. Даже само понятие «Россия» за полтора десятилетия ее сепаратного (язык не поворачивается сказать «независимого») существования не определено, лишенное самоидентификации население продолжает стремительно вымирать и не демонстрирует сколь-нибудь заметных признаков самоорганизации. Эффективность же государственного управления при всем этом продолжает наглядно и последовательно снижаться.
Освоение российских ресурсов как «мировым сообществом», так и самими российскими капиталами носит выраженный «трофейный» характер и просто не предусматривает последующего воспроизводства и даже существования российской экономики. Политика развитых стран в отношении наследства Советского Союза на территории России напоминает дележ шкуры оглушенного медведя, который велеречиво и вдумчиво рассуждает в ходе этого процесса о своей роли в мировой истории и организации своего конструктивного и взаимовыгодного взаимодействия с группами охотников и мародеров.
Казалось бы, в этих условиях всякое рассуждение о глобальной миссии и даже о простом существовании России в течение ближайших 15–20 лет должно рассматриваться в качестве проявления либо глубокой неадекватности, либо, в самом лучшем случае, маниакально-предвыборного психоза.
Однако удивительно, что вызванное вроде бы логичными соображениями пренебрежение Россией, характерное для российских либеральных фундаменталистов уже во второй половине 90-х годов, не встретило понимания у эффективных представителей ни одной из трех цивилизаций, развертывающих свою экспансию в современном человечестве.
Причиной этого внимания к нашему обществу, несмотря на все его проблемы и недостатки, является не инерция сознания, но сочетание очевидной слабости России с ее контролем за целой группой уникальных и критически важных в современных условиях ресурсов (территория для евроазиатского транзита, уникальные природные ресурсы Сибири и Дальнего Востока, навыки создания новых технологий), делающее ее ключевым объектом практически всех цивилизационных экспансий. И это, напомним, помимо тривиальной географической близости к очагам последних!
Таким образом, главная непосредственная проблема современного человечества — столкновение цивилизаций, которое из теоретических и философских построений Тойнби переросло в ключевой вопрос практической политики, — на ближайшие как минимум полтора десятилетия делает Россию важнейшим местом в мире. Ибо судьба человечества будет определяться в конкуренции цивилизаций, которая примет форму непосредственного прямого столкновения (причем всеобщего, «всех со всеми») именно на территории и, что представляется значительно более важным, в коллективном сознании России, по вопросам, связанным с контролем за всеми тремя группами ее глобально значимых ресурсов.
Наша страна уже становится межцивилизационным «полем боя» — первыми признаками этого являются неуклюжие попытки лавирования между периодически расходящимися, а затем вновь сходящимися европейскими и американскими интересами, противостояние международному исламскому терроризму, наглядное столкновение интересов США и Китая по поводу восточносибирского нефтепровода.
И российское общество, каким бы слабым и разложившимся оно ни было, уже сейчас вновь становится одним из ключевых факторов развития человечества, ибо цивилизационное столкновение будет осуществляться не просто «на его территории», но внутри него самого. Возможно, это цивилизационное столкновение даже станет структурообразующим признаком нового, формирующегося российского общества.
И мы сможем влиять на развитие человечества не в силу своей мощи, как 15–20 лет назад, но, напротив, в силу своей слабости, так как полем решения глобальных проблем человечества станет наш дом, наша территория. Мы не просто окажемся «ближе всех» к месту, где будут решаться эти проблемы, но и будем знать его наилучшим образом, и будем наиболее заинтересованы в нахождении наиболее конструктивного, наиболее гармоничного способа урегулирования системного конфликта.
Цена этого «могущества от слабости» — жизнь, ибо любая, даже тактическая, ошибка может стать смертельной. В операциональном плане перед российским обществом стоит задача гармонизации интересов и балансирования усилий различных цивилизации, осуществляющих экспансию на нашу территорию.
Таким образом, именно внутренняя российская политика будет инструментом решения не просто международных, но глобальных проблем — и мы опять окажемся в этом отношении зеркальным подобием США, для которых внешняя политика во многом является инструментом решения внутренних проблем. Правда, с той существенной разницей, что они являются преимущественно субъектом, а мы — преимущественно объектом глобальной политики.
В силу этого миссия России ни при каких обстоятельствах не может являться внешней; вектор развития нашего общества направлен внутрь, а не наружу. Единственная оформленная идея, связанная с поиском места нашего общества в развитии человечества — «либеральный империализм», — сводилась к попытке превращения России в «региональную державу» на основе реализации на территории СНГ (и ни в коем случае не Прибалтики!) глубоко чуждых как ей, так и ее соседям американских интересов и именно потому была отброшена. Она была изначально обречена на неудачу не только в силу противоположности интересов России и США по целому ряду вопросов, не только в силу неизбежного столкновения на том же пространстве с конкурирующими европейскими интересами, но и из-за элементарной слабости России. Не сомневаюсь, что российское общество сможет своевременно, задолго до 2020 года, навсегда изжить «ракетно-квасной патриотизм» как частный случай шизофрении и осознать, наконец, что у него просто нет и до решения его внутренних проблем гарантированно не будет реальных ресурсов для осуществления сколь-нибудь значимой политики, направленной исключительно вовне.
Миссия России на сегодняшнем и завтрашнем этапе ее развития, который должен закончиться как раз примерно в 2020 году, связана не с внешней экспансией, для которой нет необходимых ресурсов (прежде всего организационных), но прежде всего с внутренним упорядочиванием и модернизацией.
* * *Россия — единственная страна мира, для которой все глобальные кризисы являются и внутриполитическими и которая обладает при этом потенциалом, способным оказаться достаточным для отработки моделей и алгоритмов решения этих проблем на уровне внутренней политики.
Мы находимся сегодня в блаженном положении домохозяйки, которая, подметая пол и выметая дохлых тараканов из-под плиты, не просто наводит минимально необходимую чистоту, но и гармонизирует Вселенную.
6.4. Идеальная Россия
Идеальная Россия представляется сегодня, прежде всего обществом колоссальной внутренней солидарности, априори воспринимающим сограждан как «своих». Это иное качество социальной ткани, отдаленно напоминающее достигнутое на излете Советского Союза (и то далеко не повсеместно), — ее главное, принципиальное отличие от сегодняшней России.
Следует понимать, не тоскуя по несбыточному и не стесняясь своей культуры и своего образа действия: мы никогда не будем страной прозрачной формализованной процедурной демократии в западном стиле, но как минимум одну очень важную черту у американской юстиции позаимствуем — право судьи судить не по писаным законам, а «по справедливости», то есть, учитывая широкий круг не всегда поддающихся формализации, но принципиально важных обстоятельств. Это сделает суд действительно справедливым, прежде всего устанавливающим истину, а не карающим по формальным признакам, всегда поддающимся неоднозначным толкованиям (именно формальные признаки подпадают под определение «закон что дышло» — с моральными критериями такое невозможно в принципе).
