Джордж Фридман - «Горячие» точки. Геополитика, кризис и будущее мира
В условиях текущего кризиса есть два фактора, которые позволяют до сих пор держать его более или менее под контролем. Первое — сохраняющаяся вера и надежда на то, что все это временно, что произошел небольшой сбой технического, а не системного характера, что нужно просто быть настойчивыми и терпеливыми, чтобы дождаться, когда плохая полоса закончится если не сама собой, то в результате повседневной работы каждого «как надо». Кредит доверия правящим элитам остается, европейцы все еще верят, что находящиеся у власти знают, что делают и что делать. Конечно, есть постоянное ворчание по поводу того, что никому нельзя верить, но все-таки в глубине души всем хочется, чтобы это ворчание было неправдой, поэтому народное доверие еще не потеряно.
Второе — убежденность технократов, управляющих общеевропейскими институтами, в том, что ситуацию не просто вскоре удастся взять под контроль, а что это уже было сделано к 2010 году. Таким образом, с их точки зрения, проблема по большому счету уже решена. Банки находятся в стабильном, платежеспособном состоянии, финансовые рынки работают. Из-за странного отсутствия понимания критического значения состояния безработицы для сохранения общественной стабильности современные технократы сильно напоминают европейскую аристократию прошлого. В их глазах здоровье финансовой системы — главный приоритет, намного превосходящий все остальное по своему влиянию на все сферы жизни. Такая позиция удивительным образом помогла стабилизировать политическую ситуацию. Излучаемая уверенность элиты в собственных силах и в том пути, по которому она ведет общество, способствовала укоренению в умах европейцев представления, что у руля ЕС стоят люди, которые знают, что делают.
Жесткая экономия делает восстановление экономики невозможным. Для этого нужны инфраструктура и организационные меры. Предположим, что у какого-то правительства есть проект, требующий финансирования строительства моста. Для этого должны быть предусмотрены новые рабочие места, технологические решения, создан управленческий аппарат строительной компании, частной или с государственным участием. В странах, по которым кризис ударил больнее всего, строительные компании, скорее всего, покинули этот бизнес. Строительные мощности в стране резко сократились — неважно, по причине ли сокращений госбюджета или банкротства. Обычный ответ на экономический спад — стимулирование экономики вливанием в нее денег путем прямого финансирования новых проектов, выделения грантов или предоставления налоговых льгот. Но если нанесенный экономике вред настолько велик, что производственные мощности оказываются разрушенными как минимум в самых важных, стратегических областях, то никакие известные стимулирующие меры не сработают.
В Европе произошло то, что Германия восстановила свое доминирующее положение на полуострове. Она стала определять методы борьбы с кризисом, потому что именно она платила деньги. Германия встала в оппозицию монетарному стимулированию, хотя оно могло и сработать (могло и не сработать, но шанс был), и предпочла сохранить свои ресурсы и резервы на случай серьезных проблем с безработицей в стране. Сейчас в объединенной Германии и в Австрии самая низкая безработица в Евросоюзе. Вполне предсказуемо и понятно, что власти этих стран дорожат данным завоеванием и хотят, чтобы такая ситуация оставалась как можно дольше.
Франко-германские отношения испытывают трудности. Франция, в которой положение с безработицей существенно хуже, чем в соседней стране, выступает как раз за стимулирование экономики. Немцы возражают. Может получиться постепенное сползание к наихудшему сценарию 1947 года: восстановлению Германии как великой европейской державы и одновременному ослаблению связей, взаимозависимости с Францией. Конечно, это не означает войну. У Германии не наблюдается никакого желания ввязываться в какие-либо военные конфликты и даже нет последовательного стремления к доминированию. Но объективно, независимо от того, кто что хочет и к чему стремится, получается так, что по факту Германия-таки доминирует… А поэтому трения возрастают. Внутри Европейского Союза можно выделить четыре макрорегиона: Германия — Австрия, Северная Европа, Южная Европа и Восточная Европа. У каждого из них есть свои интересы, отличные от других. И даже внутри макрорегионов имеются противоречия из-за различий национальных интересов.
Евросоюз существует, но никто не может говорить от его имени с полной уверенностью, что выражает совместные интересы. Каждая страна, каждая нация сосредоточена на том, что важнее всего для нее, и, исходя из этого, образует временные коалиции безотносительно к ЕС. Центральная европейская бюрократия более не может принимать важнейшие решения — национальные лидеры принимают решения в интересах своих наций. Европа практически вернулась на уровень сообщества национальных государств. Как уже отмечалось, в 1992 году в Европе образовалось больше независимых государств, чем когда бы то ни было. Кризис снова вывел на поверхность недоверие и страхи, в одних странах в большей степени, в других — в меньшей. Но все понимают: что-то пошло далеко не так, и с течением времени появляется подозрение, что, в какую бы сторону Евросоюз ни эволюционировал, он не сможет решить свои собственные проблемы.
Мы считаем необходимым поднять следующие вопросы. Возможно ли такое развитие событий, при котором Европа вернется в состояние, похожее на то, что было ранее, до ЕС? Что случится, если ЕС прекратит существование или хотя бы просто станет бессильной ареной конфликтов по типу ООН? Что произойдет, если страны Восточной Европы разуверятся в НАТО и почувствуют необходимость обеспечения своего мирного существования вместе с поднимающейся Россией? До 2008 года эти вопросы были из области фантастики.
Как считают некоторые, в 1945 году Европа осознала, что национализм ее разрушил и что надо сделать все для предотвращения повторения кошмара. Другие говорят, что силы Европы исчерпаны, что она лишена веры во что-либо, чтобы произошел какой-то серьезный конфликт. Возможно. Но Германия возродилась как главная сила на Европейском полуострове, которую многие, мягко говоря, не любят, а Россия пытается консолидировать свои позиции на континенте и на постсоветском пространстве. Простое рассмотрение этих фактов может дать нам представление о пути, пройденном за очень короткое время.
Накал националистических чувств спал на некоторое время. Но они никуда не исчезли и могут вспыхнуть вновь. Освобожденные от идеологических и религиозных построений, национальные страхи и национальная ненависть ждут своего часа. Сядьте вместе и побеседуйте с поляком, спросите его о том, что он и его семья чувствуют по отношению к немцам и русским. Поговорите с шотландским националистом и получите список обвинений в адрес англичан. Поговорите с бошняками о сербах. Любое представление в розовых тонах о том, что ненависть по отношению к другим нациям изжита, быстро улетучится. Историческая память европейцев живет как будто вне времени. Дела давно минувших дней присутствуют в современной жизни, иногда даже более реально, чем недавние события. Все эти воспоминания постоянно всплывают в коллективной памяти. Они не стали такими опасными, как это было ранее, но они могут стать весьма влиятельными.
Европейская чувствительность к прошлому отличается от американской. Американцы в своих мыслях пребывают в будущем. Прошлое для них кажется тривиальным. Место, где начались сражения американской Гражданской войны, находится в Манассасе. Сейчас здесь стоит торговый центр… Американцы помнят свою историю, но не с той тоской и гордостью, которые есть у европейцев, попытавшихся с 1945 года впасть в коллективную амнезию. Это сработало на какое-то время, но историческая память никуда не делась.
Вы можете это особенно ярко ощутить на пограничных территориях, которые представляют собой целые регионы, а не воображаемые линии. Это районы, где встречаются и смешиваются друг с другом различные нации. В Европе есть много пограничных территорий. В рамках проекта ЕС была предпринята попытка ликвидировать большинство из них. Это — как если бы вдруг каким-то актом отменялись бы все различия между нациями. Но все старые таможенные пункты пропуска остаются на месте, на дорогах, на старых границах. Путешествуя, их легко не заметить. Но открыть их снова будет также несложно. На континенте, где германская мощь сметает все границы, на этот раз в виде всеподавляющего экспорта, сколько еще времени пройдет перед тем, как таможенные пункты возобновят свою деятельность? А что произойдет с границами между странами — членами ЕС и их соседями, не входящими в единую Европу? Например, с границей между Словакией и Украиной?
Я пересекал эту границу однажды в сентябре 2011 года. Это заняло несколько часов на украинской стороне. Словацкие пограничники вели себя особо настороженно по отношению к украинцам, въезжающим в ЕС. Пограничники были грубы так, как будто продолжается холодная война. На пропускном пункте не было туалета. Но если очень нужно, то его отсутствие не останавливает. Я вышел из здания, в котором в государственном магазине продавали виски «Johnnie Walker Black», но не было туалета. Я зашел за это здание. Пограничница (конечно, женщина!) ринулась за мной, чтобы остановить это дерзкое попрание украинского достоинства. Я помахал своим американским паспортом. Она успокоилась и удалилась. Я опять ощутил себя в 1975 году, когда американский паспорт обеспечивал тебе две крайности — либо арест, либо прием с королевскими почестями.
