Валентин Варенников - Дело ГКЧП
«Прошу вас, прежде чем давать какие-нибудь показания в отношении меня, глубоко вдуматься в существо обвинений, которые мне предъявлены. Я обвиняюсь в измене Родине с целью захвата власти, в умышленном нанесении ущерба государственной безопасности и обороноспособности страны. Это самая тяжелая статья и соответственно предусмотрена самая тяжелая кара. Давая показания, вы несете ответственность. Поэтому будьте осмотрительны, чтобы исключить нежелательные для вас последствия».
Говоря об этом, я преследовал две цели. С одной стороны, максимально провоцировать выступления против себя, хотя был абсолютно уверен, что и в этих условиях показания в большинстве случаев будут в мою пользу. Тот же, кто побоится это сделать, может в показаниях ограничиться общими фразами. Однако мне было важно, чтобы судебное следствие видело мою открытость.
Вторая цель — открыть глаза свидетелю. Ведь далеко не каждый из них ясно представлял, к какому уголовному делу он имеет отношение и какие для него могут быть последствия, исходя из тех показаний, какие он намерен дать. Для него лично и, следовательно, для его семьи. Это касалось в первую очередь тех, кто находился на государственной службе.
Но, к всеобщему удивлению и большой общей радости, несмотря на мои «старания», не нашлось ни одного свидетеля, который в чем-то бросил на меня, мои действия или высказывания хотя бы небольшую тень. Наоборот, подавляющее большинство свидетелей выступали с патриотическими речами и тепло отзывались лично обо мне. Конечно, я им всем бесконечно благодарен за это, но самое главное — они своими выступлениями показали народу, что не угас огонь борьбы за социалистическое Отечество.
Нет возможности, да и необходимости воспроизвести все. Приведу лишь выступления всех свидетелей и общее содержание речей наиболее ярких фигур.
В числе первых выступал заместитель министра обороны РФ, Герой Советского Союза, генерал-полковник Борис Всеволодович Громов.
Откровенно говоря, я, наверное, за него переживал больше, чем он сам. Кстати, инициатива вызова Б. Громова в качестве свидетеля принадлежала суду. И когда я увидел его фамилию в списке, то первым побуждением было немедленно обратиться через адвоката к суду и исключить его из числа свидетелей. Но Д. Штейнберг мне разъяснил, что, во-первых, подсудимому некорректно вмешиваться в работу суда, а тем более определять, кого из названных судом оставлять в списках, а кого исключать. Во-вторых, список уже объявлен, поэтому предложение запоздалое, и никто вносить коррективы не будет. В-третьих, не в интересах подсудимого делать из этого проблему — пресса может раздуть такое пламя, что всем будет тошно. Я согласился.
Б. Громов появился в зале по приглашению суда. Как всегда спокойный (во всяком случае — внешне), он ровной и уверенной походкой прошел на свое место. А когда его пригласили на трибуну и объяснили его обязанности, я обратился к Громову со своим «провокационным» предложением — вначале хорошо взвесить свои показания, учитывая, что он находится на службе.
На мой взгляд, из всех свидетелей, находившихся в тот момент на государственной службе или в отставке, в самом сложном положении был Борис Всеволодович Громов. Во-первых, он находился на государственной службе и занимал высокий пост заместителя министра обороны. Во-вторых, туман сомнений властей предержащих в отношении роли и места в августовских 1991 года событиях первого заместителя МВД (а эту должность тогда занимал Б. Громов) еще не рассеялся. К тому же министр внутренних дел СССР Б. Пуго застрелился. Все это накладывало отпечаток и ставило Б. Громова в очень сложное положение.
Мне очень не хотелось, чтобы у него были неприятности.
Выясняя отношение свидетеля к подсудимому, что предусматривалось кодексом, председательствующий спросил у Громова:
— Какое у вас отношение к Валентину Ивановичу?
— Прекрасное. Самое доброе, честное и откровенное.
— А у вас, Валентин Иванович, к свидетелю Громову? — обратился ко мне В. Яськин.
— Такое же, как и у него ко мне, — ответил я. А сам подумал: «Это же надо! Как бы его искренность и откровенность не вышла ему боком. Ведь столько уже поломанных, загубленных судеб».
Борис Всеволодович в своем выступлении подробно обрисовал сложившуюся обстановку и причины, почему страна попала в такое положение. Давал безжалостные характеристики Горбачеву и его политике. Прямо заявил, что наш доверчивый и благородный народ, поверя ему, возлагал большие надежды на перестройку, фактически же это был пустой звон и страна была ввергнута в катастрофу. В этих условиях деятели из руководства страны, преданные народу, конечно, были обязаны принять меры, чтобы спасти хоть что-то, для чего и создали Государственный комитет по чрезвычайному положению — ГКЧП. Его активно поддержал генерал армии Варенников. Являясь патриотом нашей Родины, он не мог поступить иначе.
И далее Громов дает всестороннюю положительную характеристику как служебной деятельности, так и личных качеств Варенникова. Что же касается ГКЧП, то Б. Громов заявил: «Целиком и полностью поддерживаю цели и задачи комитета, его выступление против политики Горбачева. Надо было это сделать еще раньше. Одобряю все документы, которые изданы комитетом, — они справедливо оценивают обстановку и реалистично подходят к вопросу выхода страны из кризиса и стабилизации обстановки. Но я критикую комитет за недееспособность и схоластику — сказали много и то, что нужно, но ничего не сделали. За непоследовательность, нетвердость в проведении своих решений в жизнь, слабую организаторскую работу и фактически отсутствие управления страной, за трусость взять реальную ответственность на себя и навести надежный порядок в стране. Я критикую ГКЧП за то, что он не оправдал доверия народа».
Это были сильные, справедливые слова. Выступление Б.Громова произвело на всех огромнейшее впечатление не только своим содержанием, справедливой оценкой произошедших в стране событий, но всех покорило его мужество. Далеко не каждый заместитель министра (тем более заместитель министра обороны) отважится на такое выступление. А ведь чтобы смело сказать правду, требуются личная отвага и мужество. Не каждый обладает такой силой духа, как Громов, чтобы в тяжелых условиях подавления демократии решиться на такой поступок. Ведь совсем недавно был издан Указ Президента РФ № 1400 о разгоне Советов всех уровней. Еще не остыли стволы танковых орудий после расстрела Дома Советов. Еще не высохли слезы на воспаленных глазах матерей, потерявших своих детей у этого здания с зияющими разбитыми окнами и закопченным от гари фасадом… В этой обстановке далеко не каждый осмелится выступить на суде «над изменником Родины» так, как это сделал Б. Громов.
Вопросов Борису Всеволодовичу задавали мало. Он дал исчерпывающие ответы. Председательствующий поблагодарил его, и Б. Громов освободил место на трибуне очередному свидетелю.
А я еще долго думал об этом выступлении, опасался, что Ельцин этого Громову не простит, а в том, что ему, Ельцину, об этом доложат, не было никакого сомнения. Тем более что именно эти показания были опубликованы в газетах. Но вроде все обошлось. Однако грозовая обстановка вокруг Б. Громова сгущалась. И она разразилась, когда назрела война в Чечне, т. е. ждать пришлось недолго.
Борис Всеволодович был категорическим противником этой войны. Он настаивал на политическом пути разрешения кризиса. Имея огромный опыт войны в Афганистане, глубоко понимая, как сложно погасить этот «пожар», если он уже разгорелся, и осознавая, насколько тяжелы его последствия, Б. Громов делал все, чтобы война не началась. И возможность такая была — Дудаев был готов встретиться с Ельциным и договориться.
Однако в то время министром обороны был П. Грачев, который на весь мир заявил, что он сможет одним десантным полком в течение месяца навести в Чечне порядок. И хотя он тоже в свое время был в Афганистане, но оказался неспособным сделать из этого горького урока правильные социально-политические выводы. Да и в военном отношении он с трудом тянул на командира дивизии, а тут вдруг ему вручили Вооруженные Силы огромной страны, поставив министром обороны. По своим возможностям и способностям он просто не соответствовал занимаемой должности, однако был предан Ельцину. А для последнего это было все, поэтому-то он и говорил, что Грачев — лучший министр обороны за последнее десятилетие. Возможно, границы мышления и лексика застолья тоже сближали президента и министра. Но то, что Громов и Грачев — совершенно разные люди и разные военачальники, так это факт. Они не сопоставимы ни по культуре, ни по интеллекту, ни по возможностям анализировать, мыслить, предвидеть и даже просто говорить. Когда в беседе с корреспондентом Грачев говорит: «Я удивлен на ваш вопрос…», то невольно думаешь: «Да что же в конце концов у нас происходит? Что можно ожидать от такого министра?» И неудивительно, что Грачев стал одним из основных могильщиков наших Вооруженных Сил. Зато сам обогатился. И жил и живет сейчас припеваючи.
