Мариан Подковиньский - В окружении Гитлера
Утверждения Гелена не принимают во внимание, потому что причиной решающих поражений гитлеровских войск на восточном фронте были прежде всего превосходство в стратегии и тактике советского генерального штаба и героизм Красной Армии, солдаты которой встали на защиту своей отчизны, оказавшейся под угрозой уничтожения.
Возлагая вину за поражение на Гитлера и генералов вермахта, превознося собственные заслуги, Гелен занял твердые позиции, ибо никто — ни из числа бывших его начальников, ни из числа его ближайших сотрудников — не был в состоянии ему возразить; адмирал Канарис, шеф абвера, был казнен эсэсовцами 9 апреля 1945 г. в концлагере Флоссенбург, ближайший сослуживец Гелена, полковник Эберхард Концель, покончил с собой тоже в 1945 году.
Так что Гелену легко было сочинять прямо-таки фантастические истории. Он, к примеру, утверждает, что у него были свои агенты в Москве. Один из них поддерживал связи с «кем-то» из одной военной миссии одного западного государства. Потому-то, пишет Гелен, «я очень хорошо знал о целях советского командования».
Для рядового доверчивого западногерманского читателя, может, это и покажется любопытным. Но слова Гелена нигде и ничем не подтверждаются; ни в мемуарах начальника генерального штаба сухопутных войск генерала Франца Гельдера, ни в воспоминаниях генерала Цайтцлера — преемника Гельдера в штабе, ни в записках генерала Йодля или Хойзингера из оперативного отдела главного штаба вооруженных сил Германии. А ведь авторы этих книг даже самые малозначительные подробности не обходят своим вниманием. Так отчего же им хотя бы словом не упомянуть о сенсационных сообщениях Гелена, касающихся оценки сил и намерений противника в канун советского контрнаступления и знаменитых сражений под Курском и Орлом.
В сущности гитлеровский план наступления под Курском, носивший кодовое название «Цитадель», который рассматривался как реванш за сталинградское поражение, был отлично известен советскому командованию, маршалу Жукову. И потому-то советские войска, упреждая оперативные действия гитлеровцев, сразу же начали гигантское контрнаступление, нанеся столь чувствительный удар врагу под Курском и Орлом, удар, оказавший воздействие на весь последующий ход войны. В этих двух битвах гитлеровцы потеряли так много людей и танков, что их можно назвать началом конца «третьего рейха».
Сейчас же Гелен выступает в роли противника операции «Цитадель», поскольку он якобы предупреждал: «Наступление на Курск будет тем же самым, что и наступление на Верден во время первой мировой войны».
Начальник гитлеровского штаба генерал Цайтцлер, ссылаясь на точку зрения генералов Гудериана и Моделя, писал после войны, что тогда решили начать наступление немедленно, ибо в штабе царило убеждение, что сталинградская победа обессилила советские войска. И если бы разведка Гелена располагала такими данными, какими сегодня похваляется автор книги «Служба», решение о нанесении быстрого удара в районе Курска показалось бы сомнительным, если вообще не бессмысленным.
Так, подкрепляя миф о собственной непогрешимости, Гелен продолжает рекламировать старые, распространявшиеся после войны западногерманскими милитаристами и имеющие хождение еще и по сей день утверждения, будто бы разгрома можно было избежать, если бы не Гитлер и шедшие у него на поводу генералы.
Свое отношение к генералам Гелен выражает весьма определенно, особенно, когда речь заходит о заговоре против Гитлера и покушении на него 20 июля 1944 г. Он отводит этому много места. Разумеется, больше всего внимания он уделяет своему бывшему начальнику адмиралу Канарису, из которого он пытается сделать чуть ли не святого, справедливого и богобоязненного. В подтверждение этого Гелен ссылается, в частности, на то, что Канарис не хотел выполнять приказ Гитлера об убийстве Черчилля и французского генерала Анри Жиро, который бежал из тюрьмы Кёнингштайн на Эльбе, а затем сыграл не последнюю роль во французской Африке, соперничая с де Голлем в борьбе за руководство «Свободной Францией».
Гелен пытается убедить читателей, что Канарис отвергал политические убийства из религиозных убеждений. Он, естественно, обходит молчанием организовывавшиеся службой Канариса диверсии и акции саботажа, жертвами которых оказывалось столько невинных людей. Он не говорит о том, что именно Канарис помог бежать убийцам Карла Либкнехта и Розы Люксембург, что он сотрудничал с Гейдрихом при подготовке гливицкой провокации.
Это правда — Канарис был в числе заговорщиков, которые с помощью убийства Гитлера 20 июля 1944 г. пытались спасти Германию от окончательного и сокрушительного разгрома. Но правда и другое — сама мысль о покушении родилась в определенных условиях, когда стало ясно, что «третьему рейху» этого окончательного разгрома не избежать.
Гелен пишет: «После войны меня часто спрашивали, почему я, знавший многих заговорщиков, встречался со многими из них, избежал мести Гитлера и продолжал исполнять свои обязанности на посту начальника восточного отдела абвера». И, хотя генералы Адольф Хойзингер и Гельмут Штиф рассказали ему о подготовке покушения на Гитлера, пишет Гелен, после 20 июля 1944 г., его тем не менее не включили в список подозреваемых в заговоре против Гитлера благодаря тому обстоятельству, «что я уже с 1 июля находился в полевом госпитале. Потом меня перевезли в госпиталь во Вроцлаве».
Просто-напросто, объясняет Гелен, «обо мне позабыли, хотя полковник фон Фрейтаг-Лорингховен дважды перед тем навещал меня в госпитале, чтобы информировать о начале акции».
Итак, гестапо позабыло о Гелене. Версия довольно-таки оригинальная! Судя по множеству документальных данных, гестапо арестовывало каждого, кто поддерживал хоть какие-то контакты с участниками путча. А Гелена, по его собственным же словам, остававшегося в близких отношениях с его организаторами, вдруг «случайно» пропустили.
Из документов, касающихся покушения на Гитлера и репрессий по отношению к заговорщикам, известно, что гестапо даровало жизнь генералу Хойзингеру, поскольку тот «капал» на своих коллег. Нет, правда, доказательств того, что так же вел себя и Гелен, но, коли он действительно состоял в таких близких отношениях и ему все сошло без каких бы то ни было последствий, его можно в этом подозревать, тем более что в своих мемуарах Гелен пишет о том, как сам он оценивает заговор с точки зрения морали.
«Я всегда считал, каких бы взглядов ни придерживались другие, что в правовом демократическом государстве государственная измена должна оставаться государственной изменой», — признается он. Рекламируя свое участие в заговоре, он вспоминает, как часто в беседах со своими коллегами, когда речь заходила о том, что же будет дальше и где выход из создавшейся ситуации, ответ словно бы витал в воздухе: надо убрать Гитлера. Но «мы тотчас же в ужасе обрывали разговор, ибо принесли присягу на верность (фюреру. — Авт.), которую обязаны были соблюдать как офицеры, воспитанные в старых прусских традициях…»
Ссылаясь на пример своего начальника Канариса, Гелен утверждает, что сам он тоже был противником политических убийств и что следовало бы подумать о том, каким еще способом можно убрать «этого человека», то есть Гитлера. Однако, прибавляет он, на практике это было невозможно, ибо «немцы не годятся в заговорщики».
Итак, в тот драматический день Гелен не просто лежал на больничной койке, но, считая государство Гитлера «правовым и демократическим», квалифицировал заговор как государственную измену. Все его участники, которые тогда пожертвовали собой, нарушили присягу и потому, как можно понять из рассуждений Гелена, понесли заслуженное наказание. Этой точки зрения не изменил Гелен и после краха фашистской Германии, хотя сам он давным-давно сбросил мундир гитлеровского генерала.
Четкий и точный образ самого Гелена предстает перед нами в его воспоминаниях: Борман — агент советской разведки, разгром вермахта — результат измены и неспособности генералов, немцы типа фон Штауффенберга — предатели родины. Ясно, что, сочиняя столь фантастические байки и делая подобные выводы, он ни на йоту не отошел от своих принципов и убеждений. Понятно также, почему, создавая и возглавляя западногерманскую разведку, он опирался на людей, придерживавшихся тех же самых взглядов.
Оберкомиссар боннской «группы безопасности» в сопровождении офицера армейской контрразведки (МАД)[39] полковника Шермера приступил к полицейской операции в гамбургском Доме прессы, где расположена редакция еженедельника «Шпигель». После тщательного обыска помещений, архивов и редакционных столов он арестовал издателя и основателя этого журнала Рудольфа Аугштейна и нескольких его сотрудников. Это было 26 октября 1962 г.
В связи с этим опять заговорили о руководителе разведки ФРГ Рейнхарде Гелене. Уже давно было известно, что между редакцией «Шпигеля» и организацией Гелена существовали кое-какие связи, во всяком случае начиная с 1954 года, когда тогдашний главный редактор еженедельника Ганс Детлев Беккер опубликовал упоминавшуюся уже статью «Любимый генерал канцлера».
