Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»
Год спустя, сразу после августовской победы над путчистами, лидеры новой России продемонстрировали этот новый российский национализм как союзному руководству, так и властям других республик. С одной стороны (и это, в конце концов, самое важное), Ельцин и его соратники отказались от «старшинства» по отношению к другим республикам, признали межреспубликанские границы в качестве государственных и т. п. Их скорее можно было упрекнуть в отсутствии интереса к бывшим соотечественникам, чем в повышенном внимании к ним. С другой стороны, Россия решительно и бесцеремонно объявила себя единственным правопреемником СССР, «переписав» на себя как советские посольства и другие загранучреждения, членство в международных организациях начиная с Совета Безопасности ООН, так и внешний долг Советского Союза. Речь не идет, разумеется, о том, что СССР был побежден российским национализмом. Другие факторы, экономические прежде всего, имели решающее значение. Российский национализм, принявший форму выхода «малой России» (РСФСР) из «большой» (СССР), позволил избежать войн между центром и окраинным сепаратизмом – по югославскому образцу.
Советский Союз, однако, был побежден не только усталостью от имперского бремени и прагматичными расчетами, но и подъемом собственно русского национализма. С 1970-х годов это движение постепенно эволюционировало от культурно-исторического (писатели-деревенщики и энтузиасты защиты памятников истории и культуры) до политического («вновь рожденные» монархисты и кадеты) и идеологического (ксенофобская «Память»). Поворотным пунктом на этом пути стало решение еще советских властей торжественно отметить в 1988 г. Тысячелетие принятия христианства Киевской Русью. Деятельность Русской православной церкви (РПЦ) получила мощный импульс в результате избрания в 1990 г. Патриархом всея Руси энергичного Алексия II (Ридигера). За годы своего предстоятельства Алексий II сумел добиться от властей фактического признания православия если не государственной, то «культурообразующей» религией России. Выступая с позиций традиционного православия, Патриархия предпринимает большие усилия по защите канонической территории РПЦ (Украины, Белоруссии, Молдавии и самой России) от прозелитизма со стороны католиков и от проникновения протестантских религиозных организаций. Кремль заключил по сути политический союз с РПЦ, ответив на политическую поддержку Патриархией политики государства готовностью учитывать интересы церкви.
В период, когда распадался Советский Союз и формировалась современная Российская Федерация, русский национализм не только вышел на поверхность, но и занял ряд ниш на новом политическом ландшафте страны. Основной партией националистического «мейнстрима» стала КПРФ. Правее ее расположилась крикливо-экстремистская в риторике, но неизменно лояльная власти ЛДПР. Еще правее, уже за границами политического истеблишмента, – «Русский национальный собор» и «Русское национальное единство», еще дальше – откровенно профашистские организации.
Вплоть до середины 1990-х годов либеральные представители российской власти, апеллируя к Западу, указывали на «национал-социалистов», «красно-коричневых» как на главную опасность не только в контексте внутренней российской политики, но и в сфере политики внешней. Выступая в декабре 1992 г. на встрече СБСЕ в Стокгольме, министр иностранных дел Андрей Козырев наглядно – и вполне театрально – продемонстрировал, что означал бы в плане международных отношений приход к власти националистов, имевших тогда большинство голосов в Верховном Совете.
Деятели ельцинского правительства – либералы и «центристы» – предупреждали западных партнеров, что лишь они являются гарантией движения России в «правильном направлении». Единственной реальной альтернативой, доказывали они, может стать «союз реваншистов» – жириновцев и зюгановцев, со всеми вытекающими последствиями. Оценивая деятельность Жириновского и Зюганова в бурные 1990-е годы, можно, однако, прийти к внешне парадоксальному заключению, что оба эти деятеля объективно сделали многое для стабилизации нового политического и социально-экономического строя в Российской Федерации, нейтрализовав или канализировав в безопасном направлении национал– и социал-реваншистские тенденции.
Устойчивость Российской Федерации после распада СССР не была гарантирована. Несмотря на подавляющее преобладание русских (82 % жителей43), проблема национальных меньшинств и их территориальных образований долгое время оставалась острой. Перспектива распада России вслед за СССР была если не вероятной, то вполне «мыслимой» – вплоть до самого конца 1990-х годов44 политический конфликт Москвы и Казани и Чеченская война продемонстрировали два подхода сторон и два различных исхода конфликта. На фоне многочисленных столкновений и противостояний, однако, постепенно шло складывание общероссийского сообщества, российской нации. За восемь лет правления Ельцина его обращение к телезрителям как к россиянам вошло в привычку, перестало резать слух. Важную роль сыграла кооптация этнических элит в общероссийскую.
По официальному счету, в Российской Федерации проживают около 20 млн мусульман (14 % населения). По приросту населения эта группа явно лидирует. Чеченская война и порожденная ею кавказофобия45, международный (реально – исламистский) терроризм и сопутствующая ему исламофобия, тот факт, что начиная с 1979 г. вначале советская, а затем российская армия ведет военные действия фактически против однотипного противника – мусульманских моджахедов, – заставили российское руководство обратить особое внимание на «исламский фактор». В борьбе с экстремистами власти пытаются наладить сотрудничество с местными лидерами и авторитетами, умеренным мусульманским духовенством, проводят линию на «чеченизацию» управления в Грозном, продвигают лояльных мусульман на высокие посты в федеральных структурах46.
В этом же ряду шагов присутствует линия на сближение с зарубежным мусульманским миром, причем не только с республиками Центральной Азии и Азербайджаном. Начиная с первой половины 1990-х годов важнейшим региональным партнером Москвы на Большом Ближнем Востоке является Тегеран. После трений первой половины 1990-х, связанных с перспективой (так и не реализовавшейся) соперничества в Центральной Азии и на Кавказе, Турция практически перестала рассматриваться как исторический (естественный) противник России и воспринимается преимущественно в качестве экономического партнера (и места отдыха около 2 млн россиян). С закреплением в начале – середине 2000-х годов европейского вектора в турецкой политике, экономическом и социальном развитии как доминирующего отношения между Россией и Турцией еще больше стабилизировались. После 30-летнего перерыва Москву в 2002 г. посетил президент Пакистана, чей режим еще незадолго до того презрительно именовался в Кремле «хунтой». После разгрома талибов Россия благоразумно отказалась от мысли послать войска для стабилизации ситуации в Афганистане, а также от участия во внутриазиатской борьбе за власть. Напротив, Российская Федерация активно поддерживает операцию НАТО в этой стране.
Во многом с учетом позиции мусульманских сообществ и государств Москва обнаружила большой скептицизм и в то же время осторожность в отношении войны США против Ирака и последовавшей международной оккупации страны. Кремль сознательно пошел при этом на риск ухудшения личных отношений Путина и Буша. Действуя в рамках «ближневосточного квартета» (США – Россия – ЕС – ООН), Россия, сочувствуя Израилю, в то же время старается заработать имидж страны, внимательно относящейся к законным интересам палестинцев. Наряду с развитием политических контактов Россия пытается выстраивать ранее почти отсутствовавшие экономические связи с государствами Персидского залива, прежде всего с Саудовской Аравией.
Даже государственная поддержка распространения ваххабизма на территории России не является в этой связи непреодолимым препятствием. Кульминацией усилий по сближению с мусульманским миром стала поездка Путина в 2003 г. на саммит Организации «Исламская конференция» (ОИК). В результате Россия получила статус наблюдателя при ОИК. Все эти шаги позволяют сделать вывод, что Москва постепенно определяется с политикой в отношении южных соседей. Геополитическое соперничество с западными странами уступает место поискам модели автономных от Запада неконфронтационных, по возможности дружественных отношений с мусульманским миром в целом и его ведущими «игроками». Москва, таким образом, «подстраховывается» – как с южного фланга, так и «изнутри».
Антисемитизм присутствовал в Российской империи и СССР на протяжении двух столетий47. В Российской Федерации ситуация несколько иная. Число евреев в России за 1990-е годы заметно сократилось. Свободная эмиграция из страны привела к тому, что за эти же годы русскоязычное население Израиля увеличилось до 1 млн человек (около 20 % населения). Характерно, что евреи – выходцы из СССР являются (не только в Израиле, конечно) носителями преимущественно русской культуры. В условиях открытых границ, функционирования глобальных информационных сетей связи между новыми израильтянами и их бывшими соотечественниками в России не прерываются, а, наоборот, сохраняются и развиваются. Российское телевидение принимается в Израиле, а репортажи из Израиля часто транслируются российскими телеканалами. Отсутствие языкового барьера делает Израиль более понятным и близким в глазах россиян, чем другие государства Ближнего Востока48.
