Динеш Д’Суза - Америка: каким мир был бы без нее?
В некотором смысле заблуждение парковщика объяснимо — оно проистекает из ошибочного понимания принципа разделения труда. Мы можем понять это лучше, вспомнив известный пример Адама Смита о производстве булавок. Смит пишет, что десять обученных мастеров, работая каждый отдельно, могли изготовить только одну или несколько булавок в день, а в качестве рабочих на фабрике по изготовлению булавок они могли сделать тысячи булавок — по оценке Смита, «более сорока восьми тысяч булавок в день». Каким образом? «Один рабочий тянет проволоку, другой выпрямляет ее, третий обрезает, четвертый заостряет конец, пятый обтачивает один конец для насаживания головки» и так далее. Смит говорит, что «сложный труд производства булавок разделен приблизительно на восемнадцать самостоятельных операций». Теперь представим, что последней из этих восемнадцати операций оказывается надевание булавочной головки. Тогда тот, кто делает эту операцию, мог бы легко сказать: «Я закончил работу. Я сделал булавку». Этот человек — эквивалент парня с парковки — тогда потребует, чтобы большая часть прибыли от продажи булавок шла ему. С точки зрения этого работника, он сделал всю работу, он сделал булавку. Тем не менее, как только мы поймем весь процесс изготовления булавок, мы увидим, насколько недалеким является его понимание и как сильно он ошибается. Деньги, которые получает последний мастер в процессе изготовления булавок, как раз подобны тем 100 долларам, которые платят парковщику, и представляют точную стоимость того, что эти работники добавили к процессу, который намного больше их ограниченных усилий.
Этот последний пункт требует пояснения. Откуда мы знаем, что 100 долларов представляют меру стоимости труда парковщика? Здесь мы должны провести различие между понятиями «заслуги» и «стоимость». Фридрих Хайек в книге «Конституция свободы» пишет, что «в свободном обществе нежелательно и неосуществимо, чтобы материальные награды стремились соответствовать тому, что люди считают заслугами». Хайек признает, что «эта точка зрения может поначалу казаться странной и даже шокирующей». Он приводит пример нескольких человек, которые с одинаковым мастерством и одинаковыми усилиями стремятся создать новое предприятие или сделать новое открытие. Несмотря на то, что усилия каждого из них достойны награды, пишет Хайек, мы все же вознаграждаем только тех, кто действительно преуспел.[140]
В случае нового открытия успех может быть оценен объективно, как это было тогда, когда Уотсон и Крик отрыли строение молекулы ДНК. В случае новых предприятий и новых продуктов успех измеряется субъективно, по количеству потребителей, готовых оплачивать то, что произведено.
Представим крайний пример: скажем, я могу бросать острые предметы в воздух и ловить их зубами. Стану ли я богатым с помощью этого умения? В некоторых местах такие навыки могут быть совершенно бесполезными; в лучшем случае это может привлечь ко мне любопытство где-нибудь в баре. Однако в капиталистическом обществе я могу предложить, чтобы публика оценила мое умение. Если по какой-то причине то, что я делаю, заинтересует людей, и — что еще важнее — если они будут готовы платить за то, чтобы увидеть это — тогда мои особые умения, независимо от их внутренних «достоинств», становятся востребованными на рынке. Теперь это умение может сделать меня богатым. Фактор удачи также может иметь значение. Человек с блестящими математическими способностями, живший в начале двадцатого столетия, возможно, находил свои навыки не слишком востребованными на рынке; однако сегодня человек с такими же навыками скорее всего был бы очень востребован в качестве аналитика хедж-фонда или программиста. Разумеется, по сравнению с первым, второму человеку просто повезло, но, несмотря на это, он имеет право получить выгоду от своей удачи, точно так же, как победитель в лотерее заслуживает свой выигрыш, несмотря на то, что деньги достались ему благодаря счастливой случайности.
Здесь, как и во всех других случаях, денежная стоимость вклада отдельного человека определяется потребителем. Потребитель выносит окончательный приговор, и его голос здесь решающий. А бюллетенями для голосования служат денежные купюры.
Именно поэтому спортсмены и певцы получают так много, гораздо больше, чем врачи и учителя. Обама, возможно, придерживается невысокого мнения об их «заслугах», но миллионы их фанатов чувствуют иначе и доказывают это, покупая билеты на спортивные игры и концерты. В связи с этим я вспоминаю ответ знаменитого бейсболиста Бейба Рута, которого однажды спросили, почему его зарплата больше, чему у президента Гувера. Рут ответил: «В этом году я играл лучше, чем он».[141]
Прелесть свободного рынка в том, что «стоимость» каждого поставщика товаров или услуг определяется именно тем, кто будет за это платить. Уровень оплаты работы генерального директора утверждает правление, которое обычно состоит из крупных инвесторов, вкладывающих деньги в компанию. (Я, конечно, не имею в виду компании, где генеральный директор умудряется провести в совет своих приятелей.) Толковый генеральный директор позволит инвесторам заработать, а плохой — оставит их без денег. На конкурентном рынке разница между хорошим и плохим руководителем может быть критически важной. Поэтому компании часто стремятся заплатить достаточно большую сумму, чтобы привлечь нужного руководителя. Напыщенные речи Обамы о том, сколько следует получать генеральным директорам, просто нелепы — ведь платит им не он! Все, что он привносит в обсуждение этого вопроса, — это его собственное предубеждение. О том, какую ценность представляет генеральный директор для своей компании, он знает не больше, чем о том, какую пользу конкретный тренер приносит своей команде. Об этом судить собственникам команды, а не сторонним наблюдателям, которым неизвестны потребности игроков, и которые, не участвуя в предприятии, совершенно не рискуют своими деньгами.
Интеллектуалы особенно легко поддаются на подобные спекуляции. Недавно я побывал в Массачусетском технологическом институте (МТИ), в просторном кабинете известного лингвиста и левого активиста Ноама Хомского. Хомский негодовал по поводу «зарплатного рабства» рабочих в Америке. Он считал, что люди интеллектуальных профессий тоже находятся в таком же положении. Я сидел рядом с ним, испытывая изумление. Этот человек часть своего дня проводил, занимаясь лингвистикой, остальное время посвящая политике, ругая Израиль, поддерживая движение «Окупай» и другие акции левых. За это МТИ платил ему шестизначную зарплату и обеспечивал его секретарем и группой студентов, занимающихся для него научной работой. Так кто же кого использует? Естественно, МТИ получает выдающегося лингвиста, который, пусть и неполный рабочий день, трудится в области лингвистики. Но Хомский получает хорошую зарплату за то, чем он, вероятно, занимался бы, даже если бы никто не платил ему — работу в области своих научных интересов и продвижение значимых для него проектов. Лишает ли МТИ Хомского «справедливой доли»? Можно было бы в равной мере предположить, что Хомский нашел себе очень выгодное место. Преподаватель, который ведет небольшое количество занятий в неделю в течение девяти месяцев в году и получает за это хорошую оплату, каким-то образом умудряется причислить себя к разряду угнетенных.
Получает ли Хомский то, что заслуживает, работая в МТИ? Конечно да. Как и генеральный директор предприятия. Как и парень, паркующий машины. Откуда мы это знаем? Мы знаем об этом потому, что они согласились на эти условия при найме на работу. Если бы Хомский думал, что он стоит больше, скажем, что он заслуживает вдвое большей зарплаты, он мог бы обратиться в Гарвардский университет или Дартмутский колледж и узнать, не заплатят ли они ему больше. Если никто не согласится, значит, он этого не стоит.
Идея здесь в том, что мораль капитализма, так же как мораль демократии, коренится в договоренности и достижении согласия. Что дало Обаме его полномочия президента? То, что американцы проголосовали за него на выборах. Именно наше согласие служит моральным основанием представительного правительства. Точно так же, законность сделкам, заключаемым при капитализме — от условий найма на работу до цены на молоко, — приносит то, что все стороны должны согласиться с предлагаемыми условиями или сделка не состоится. Разумеется, Хомский не пошел бы на эту работу, если бы не был согласен с условиями оплаты. Очевидно, МТИ, как работодатель, также должен был быть согласен на эти же самые условия. Это взаимное согласие является тем, что придает законность капитализму и коммерческой деятельности. Почему? Потому, что согласие — это подтверждение со стороны всех участников, что эта сделка соответствует их интересам. Если бы она не соответствовала их интересам, они бы не заключили ее. Искусство капитализма состоит в том, что люди, совершенно не знающие друг друга, могут заключать сделки к обоюдной выгоде. Умножьте количество этих сделок на все общество, и мы получим замечательный и прекрасно функционирующий институт под названием рынок.
