Макс Неттлау - Очерки по истории анархических идей
Без сомнения, каждая фракция хорошо видела авторитарные проступки лиц, стоявших у власти, и временами это очень хорошо и логически изображалось, например, Леклерком, из группы Жака Ру в «Друге Народа» от августа 1793 (вскоре после этого группа была разогнана), но сами критики были сверх-авторитарными людьми и сами поступали так же, когда приходили к власти.
Французская Революция, закончившаяся империей, непрерывными войнами до 1816 г. и годами реакции до июля 1830 г., несомненно, усилила государственную власть, заменив слабое аристократическое государство Бурбонов, государство паразитов, сильным милитаристическим государством Наполеона, который умел побеждать чужие страны и привозил в Париж их богатства в качестве добычи. Отсюда возникла басня о социально-полезном государстве, которое построило наилучшие дороги, защищало ремесла и торговлю и заключало самые выгодные договоры с другими государствами. Возродился уравнительный национальный патриотизм и гордость, повиновение власти, которая в некоторых местностях выполняла полезные обязанности, устранив прежнее нерадение и произвол привилегированных.
Все это образует основу современного государственного социализма, обширные системы которого были задуманы людьми, жившими в те авторитарные времена. После 1815 г., при ненавистном строе Бурбонов эти люди обращались мыслью к славной эпохе Робеспьера и Наполеона Бонапарта с тем большей нежностью, что они не чувствовали уже более ее неприятных сторон гильотину и ненасытного Молоха постоянных войн. Сознательно или несознательно, они пришли к мысли, что социализм может быть установлен декретами могущественных Собраний, что он может управляться и регулироваться верховными комитетами и, если нужно, может быть насильно введен и укреплен военными диктаторами.
Именно этот авторитарный характер социализма сделал его так мало приемлемым для человечества XIX века, ибо сверх-авторитарный период с 1789 до 1830 г. создал стремление к либерализму и смягченным формам общественной жизни. Социализм понимали, как диктатуру революционных комитетов. Разумеется, буржуазия отвергала социализм с точки зрения интересов собственности и прибыли, как тигр не согласился бы быть посаженным на молочную диету, да чего и было ждать от нее. Но одновременно возраставшие интеллектуальные силы человечества, наука и техника, так грандиозно развившиеся в XIX веке, по крайней мере, часть представителей этих сил, чувствовали влечение к либеральным формам социализма и не желали видеть его скрытых или открытых диктаторских форм. Даже Фурье остановился на полдороге, будучи либер-тарным по своим практическим идеям, по своему мировоззрению, и авторитарным по природе своей, ибо люди, пережившие те времена, все были отмечены. То же самое, я думаю, может быть сказано о Роберте Оуэне, в котором промышленная революция Англии, с ее победным ходом машинизма, развила не менее авторитарные черты, чем Французская Революция и империя в Сен-Симоне и Фурье. Что же касается Бланки, Кабе и Луи Блана, то в них, как эпигонах, культ авторитета был тем сильнее, чем дальше они были от личного опыта. А что сказать о Карле Марксе, который пришел после всех и жил абстракциями, к которым живое человечество должно было приспособиться, хотело оно того или не хотело?
Только один тонкий наблюдатель и острый мыслитель наблюдал начало революции во Франции и, к счастью, тут же писал свою обширную книгу (XIII+895 стр.), прежде чем авторитарные черты революции резко выступили наружу. Это был Вильям Годвин (1756-1836), который издал свой замечательный труд, первое полное изложение анархизма в одной из его прекраснейших форм «Исследование относительно политической справедливости и её влиянии на всеобщую добродетель и счастье» (Лондон, февраль 1793), переиздававшееся несколько раз, хотя и в несколько измененной форме, а в последние годы только в извлечениях и сокращениях. О жизни Годвина, исследованной тщательно (но главным образом, в связи с его знакомством с Шелли, на которого «Политическая справедливость» оказала сильное влияние, оставившее следы на его произведениях) С. Киган Полем, а недавно еще Брауном и многими другими, наиболее ранний период его исследования и опыты, давшие ему возможность написать монументальную его «Политическую справедливость», наименее исследован и требует дальнейшего изучения. Книга дала весь ожидавшийся результат, сразу стала классическим произведением радикальной литературы и предметом изучения для всех передовых мыслителей на целых пятьдесят или шестьдесят лет. Книга была переиздана в Филадельфии (1798) и привлекла к себе значительное внимание. Издателем ее был Георг Форстер, германский ученый, совершивший путешествие вокруг земли с капитаном Куком и побудивший молодого Александра Гумбольдта посвятить себя науке. В издании принимал участие также католический мистик Франц Баадер. Первая часть была переведена на немецкий язык (1803), а Бенджамен Констан подготовил французский перевод, который не появился. Но, вообще говоря, книга не была известна в других странах и ее идеи не излагались нигде в те годы. Таким образом, в других странах публика никогда не имела возможности сравнить «анархический социализм» с авторитарным социализмом стольких других известных авторов.
В «Политической справедливости», которую я не собираюсь здесь ни излагать, ни разбирать, анархизм развертывается перед глазами читателя по мере того, как автор, изучая условия более высокого человеческого совершенства, сам, по его словам, все более убеждается, что правительства только препятствия на этом пути развития. Он видит ход умственного развития и желает строить дальше на той же основе, постепенно приходя к свободнейшему анархическому коммунизму. Такая постепенность не есть призыв к умеренности, но предостережение против диктатуры и постоянный призыв к моральным и интеллектуальным усилиям, которые убеждали бы и пробуждали бы волю к энергичным попыткам.
Эта книга, если бы её сделали основой серьезной пропаганды в первой половине XIX века, могла бы стать наилучшим обоснованием анархического социализма. Это не было сделано или было сделано не так, как следовало, и авторитарный социализм, половинчатые варианты Фурье и Роберта Оуэна, получили большое распространение. Отчаянное сопротивление фабричных рабочих, душе и жизни которых угрожал маши-низм, либеральная и национальная агитация на европейском континенте и движение за реформу, имевшую целью сломить парламентскую монополию британской аристократии, все это также отвлекало и поглощало энергию борцов.
Таким образом, до первых годов XIX века анархизм существовал, как интеллектуальное подпочвенное течение, начиная с эпохи древней Греции, и в форме «Политической справедливости» создал в 1792 году замечательное по мастерству первое изложение своих целей и средств. Но как массовое движение, как революционный фактор, он еще не существовал в то время, не по своей вине, а потому, что люди, погрязшие в авторитарности с незапамятных времен, в то время еще только выходили из авторитарного кризиса. Девятнадцатый век лежал перед ними, как неисписанная ещё страница. Посмотрим же, что они написали на этом чистом листе бумаги.
От начала XIX века до смерти Прудона (1865)
В Великобритании, уже раздраженной потерей американских колоний, старой системе преобладания аристократии угрожало народное демократическое восстание, назревавшее после 1789 года под влиянием событий Французской Революции. Только тогда подымавшаяся буржуазия, укрепившаяся и разбогатевшая, благодаря развитию машинного производства и морской торговли, стала на сторону правительства, которое дало ей вооруженную защиту против фабричного пролетариата и демократически-настроенных городских ремесленников, и дало флот для охраны морских торговых путей.
Начались судебные преследования против тех, кто сочувствовал делу французских революционеров, и эти преследования стали многочисленны и жестоки. Только оправдание судом присяжных намеченных жертв большого лондонского процесса (1791) предотвратило, к счастью, дальнейшее ухудшение положения, остановив дальнейшие преследования. Однако, была инсценирована одна из тех больших газетных кампаний, какие мы наблюдаем и в наши дни: «анти-якобинская» кампания, на протяжении целых годов настраивавшая общественное мнение против всего реформистского и революционного, народного и демократического, французского и иностранного. Разумеется, некоторые убежденные и упорные демократы, социалисты и свободомыслящие стойко сопротивлялись. Но идеи, для своего распространения требовавшие спокойного и открытого обсуждения, как, например, анархические идеи, впервые изложенные Вильямом Годвином в 1793 г., не могли уже более обсуждаться, их гнусно извращали антиякобинцы, а революционеры, доведенные преследованиями до таких настроений, которые в наше время назвали бы большевицкими, считали анархические идеи слишком умеренными и мягкими. Они были более склонны к террористическим выступлениям, к устройству заговоров и другим предприятиям трагического характера, кончавшимся казнями и ссылками, начиная с заговора полковника Деспара (1803) и до двух дел Артура Тисл-вуда (1817, 1820).
