Григорий Завалько - Понятие «революция» в философии и общественных науках. Проблемы. Идеи. Концепции.
Дальнейший прогресс был возможен при устранении политической власти всех прежних правящих слоев – как в деревне, так и в городе, что было достигнуто с установлением абсолютизма.
Проблема сущности абсолютизма весьма сложна, и ее решение не является задачей моей работы. На мой взгляд, наиболее близка к истине позиция Ю. И. Семёнова, согласно которой сущность абсолютизма состоит в обволакивании всех прежних производственных отношений новыми, политарными; в появлении нового верховного собственника – государства и нового политарного способа производства [361]. Был ли переход от феодализма к абсолютизму революцией, Ю. И. Семёнов не говорит.
Первым применил к этому переходу термин «революция» О. Тьерри: «Менее яркая и менее стихийная, чем революция коммунальная, эта революция закрепила достигнутые той результаты и путем медленной, но непрерывной работы образовала из тысячи мелких отдельных государств одно общество, стянутое к единому центру юрисдикции и власти» [362] Выше говорилось о точке зрения Н. А. Рожкова: переход к абсолютизму (понимаемому как надстройка над крепостничеством) был «дворянской революцией».
Определение сущности абсолютизма оказалось для советской исторической науки неподъемной проблемой. Тот факт, что государство может быть собственником, а госаппарат – классом, был выше понимания многих историков. Обсуждались лишь две точки зрения: (1) период абсолютизма – часть периода эволюции капитализма или (2) период абсолютизма – часть периода эволюции феодализма. Историки 1920-1930-х годов (H. Н. Розенталь, M. Н. Покровский) придерживались первой точки зрения, считая базисом абсолютизма «торговый капитализм»; начиная с середины 1930-х годов возобладала вторая.
Дискуссия о сущности абсолютизма, проходившая в 1968-1972 годах и в целом весьма интересная, дала ту же дилемму в несколько иных формулировках: (1) период абсолютизма – часть периода эволюции феодализма (большинство участников дискуссии) или (2) период абсолютизма – часть периодов эволюции и феодализма, и капитализма (А. Я. Аврех). В первом случае единый феодальный базис дает две принципиально разные надстройки (децентрализованную и централизованную), во втором – пропадает факт буржуазных революций.
Еще одно решение высказано Н. А. Симонией уже вне данной дискуссии: период абсолютизма – часть периода буржуазной революции. «Период зарождения и начального этапа развития социальной революции всегда составляет особый период, главным содержанием которого является умирание старой формации и появление элементов нового уклада… Для буржуазной социальной революции таким периодом является абсолютизм, для социалистической – империализм» [363].
Мнения А. Я. Авреха и Н. А. Симонии, хоть и не лишенные некоторого резона, вконец запутывают проблему буржуазной революции, поэтому историки не видели иного выхода, кроме признания феодальной сущности абсолютизма. Соответственно, несомненный кризис феодализма XIV-XV веков, признанный западной наукой, у нас считался кризисом «сеньориальной стадии феодализма». В итоге период феодализма в Европе разрастался до гигантских размеров, едва ли не равняясь всему докапиталистическому периоду (от «зачатков» в Античности до буржуазных революций Нового времени).
Переход от «сеньориальной стадии феодализма» к «абсолютистской стадии» рассматривался исключительно через призму отношений основных антагонистических классов – феодалов и крестьян. Какой-то класс выигрывает от этого перехода. Какой? Вот как представлял себе классовую сущность событий XIV-XV веков в Западной Европе М. А. Барг (1915-1991):
«В напряженном соревновании двух сторон, сфер единого феодального хозяйства – вотчинного и мелкокрестьянского – экономическое преимущество оказалось на стороне последнего… Факт исчезновения домена как сферы самостоятельного производства лордов означал не просто новую форму утилизации собственности, находившейся в их руках, но прежде всего решающую трансформацию феодального производственного отношения… Сеньория как форма феодального производства себя изжила. Обратной стороной этого процесса было превращение мелкокрестьянского хозяйства в абсолютно господствующую форму феодального производства. Это был прогрессивный сдвиг, предвещающий наступление нового периода в эволюции феодализма. Расцвел мелкотоварный уклад хозяйства в средневековой деревне, возник новый класс крестьян (в Англии, например, копигольдеры), неизвестный предыдущей эпохе и олицетворявший всю глубину социального прогресса, совершившегося в XIV-XV веках. Восстание Уота Тайлера следует рассматривать не только как признак социального кризиса, но и как доказательство резкого усиления экономической мощи и сословного самосознания крестьянства… Потребовалась сложная перестройка всей системы эксплуатации, прежде чем классу феодалов удалось найти новые, более эффективные формы своей власти над производительным трудом и продлить таким образом свое господство…» [364]
Итак, феодальные производственные отношения пережили «решающую трансформацию», от которой выиграло крестьянство. Но главный вопрос: сохранился ли после «решающей трансформации» феодализм? М. А. Барг считает, что сохранился, изменив лишь форму власти феодалов над крестьянами.
Но возможен и другой ответ. Строй, где нет феодалов, это – не феодальный строй. К этому выводу пришел американский историк-марксист Пол Суизи. Он считает, что упадок феодализма «привел к полному исчезновению феодализма и возникновению новых производственных отношений уже не феодального типа… В переходный период господствовало производство мелких самостоятельных товаропроизводителей, уже освободившихся от феодальной зависимости, но еще не попавших под власть капитала». Строй назван им «докапиталистическим товарным производством» [365].
У П. Суизи получилось революционное преобразование феодального общества крестьянством: смена феодализма докапиталистическим товарным производством. Назвать крестьянские восстания XIV века революциями «снизу», результаты которых были присвоены феодалами, помешало, очевидно, лишь то, что абсолютизм не считался способом производства и, соответственно, формацией, а переход от стадии к стадии внутри формации не может быть назван революцией.
Однако, несмотря на «усиление экономической мощи и сословного самосознания крестьянства» никаких признаков взятия крестьянами политической власти нет. Феодалы теряют власть, но крестьяне не берут. Власть переходит к госаппарату, главой и символом которого является фигура монарха. Репрессии против феодальной знати и одновременно против народных масс («охота на ведьм»), уничтожение городских вольностей, подчинение церкви государству, рост налогов, создание органов внесудебного насилия (Звездная палата в Англии, Огненная – во Франции), отмечаемые всеми историками, есть ни что иное, как превращение государства в верховного собственника, становление одной из форм политаризма.
«Свобода» крестьян означала подчинение новому верховному собственнику – государству, возможно, вначале более легкое, чем прежнее, но не равное освобождению от эксплуатации (можно вспомнить ситуацию на русском Севере, крестьянство которого часто именуется «свободным»). «Переход крестьян из личной в поземельную зависимость автоматически влек за собой обложение их налогами со стороны государства, т. е. к зарождению, наряду с сеньориальной, государственной их эксплуатации, ранее в регионе незначительной» [366].
Феодально-зависимого крестьянина сменил политарно-зависимый, а не свободный крестьянин. Коммунального ремесленника – политарно-зависимый ремесленник. Феодала – подчиненный государству помещик, причем часто земельная собственность была лишь дополнением к месту в чиновничьей иерархии.
То, что высшая бюрократия и офицерский корпус формировались из дворян-землевладельцев, отнюдь не делает абсолютистское государство феодальным. Напротив, его возникновение предполагало революционную трансформацию феодализма и класса феодалов, из представителей которого возник новый господствующий класс политаристов – типичную революцию «сверху».
Эта трансформация происходила по-разному в разных странах, не одинаково глубоко и могла иметь разные последствия. Магистральным является путь Англии и Франции. Новый, политарно-поместно-бюргерский, строй прогрессивен, но цена прогресса – деспотизм. Поэтому становление абсолютизма несет в себе всю противоречивость прогресса в классовом обществе. Противодействие абсолютизму, т. е. феодальная контрреволюция, выступает с более демократическими идеями, чем побеждающий строй, примером чего служит католическая Лига 1576-1594 годов во Франции. Ее сторонники боролись за выборность короля или даже за республику по образцу Швейцарии, и, одновременно, за фактическое подчинение Испании, явив, по словам О. Тьерри, «чудовищный пример демократической партии, которая вместе с тем не была партией национальной» [367].
