Боб Вудворд - Признание шефа разведки
Хотя его адвокаты время от времени выражали протест, они все-таки дали Хьюджелу возможность ответить на вопросы, прежде чем будут прослушаны пленки. «Неправда, полная стопроцентная неправда», что он знал о включении данного им займа в фонд фирмы братьев Макнелл. Он отрицал все. «Ответ абсолютно и определенно отрицательный. Нет. Никогда». Он нервно потирал свои большие пухлые руки. Его голос стал прямо-таки медовым, когда он, очевидно в поисках сочувствия у сидящих за столом, стал называть их просто по имени, а не по фамилии. Да, он хотел, чтобы его акции пошли вверх, конечно, он хотел этого. «Если не знаешь, что тебя записывают, то всегда окажешь другому помощь. Это нечестно по отношению ко мне», — добавил он, подняв глаза к потолку.
Споркин прервал его:
— Мне безразлично, сколько я здесь просижу, хоть всю ночь, но если у вас есть пленки с записями, я должен их прослушать. Мне предстоит дать рекомендации директору. Обвинения очень серьезные, — продолжал Споркин, — по крайней мере, некоторые из них. Когда вы говорите о манипуляциях на рынке ценных бумаг, то это очень серьезное обвинение, — сказал он, ударив рукой по столу. — И если есть тому доказательство, я хочу с ним ознакомиться, — закончил он.
Тайлер поставил пленку от 13 декабря 1974 г. с записью беседы, состоявшейся после того, как юрисконсульт Макнеллов пригрозил Хьюджелу судом. Голос Хьюджела раздавался громко и ясно: «И после этого он имеет наглость угрожать мне каким-то вонючим судом, да это так противно мне, меня на рвоту тянет… Какое же дерьмо все это. Ну, пусть этот жалкий недоносок подаст в суд… Это все дерьмо вонючее, Сэм, я этого ублюдка в тюрьму засажу, я убью этого выродка».
Тайлер выключил магнитофон.
— Ну, и что тут комментировать? — застенчиво спросил Хьюджел. — Все как есть.
— Это ваш голос? Вы помните этот разговор?
— Да, — сказал Хьюджел.
— Но вы же раньше говорили, что…
— Очевидно, память изменила мне, — сказал придушенно Хьюджел, храбро идя навстречу противоречию. — А запись — все, как было, — страдальчески сказал он и попросил поставить следующую пленку.
Мы запустили запись, где Хьюджел сказал Тому Макнеллу: «Возьми карандаш и бумагу. Сейчас я продиктую тебе строго конфиденциальный материал, понял?»
Это была длительная запись, опять-таки четкая и понятная. Хьюджел диктовал прогноз цен на акции в долларовом выражении.
— Это информация для внутреннего пользования? — спросили его.
— Я не могу ответить на этот вопрос. Я не буду отвечать. — Хьюджел явно был в замешательстве.
Прокрутили еще несколько пленок. И вновь тот же вопрос: так как все-таки насчет информации для внутреннего пользования?
— Понимаете, вы вернули меня в 1974 г., и единственной причиной, по которой я мог сделать это, является то, что я, как каждый энергичный бизнесмен, хотел похвалить свою компанию, но, понимаете, я гордился тем, что я делал, и это единственная возможная причина. Я — большой энтузиаст, я мог бы…
— Но если вы гордились тем, что делали, то зачем было объявлять свои дела конфиденциальными?
— Да, я сказал «конфиденциальные», как там записано на пленке. Понимаете… А, черт, это просто для того… О, господи, почему записали этот мой разговор?
Хьюджел был почти в отчаянии.
— Ну почему? — снова спросил он, оглядывая комнату. — С какой целью?
Споркин, все еще купающийся в славе самого выдающегося эксперта в стране по операциям с ценными бумагами, сказал, что недостающим элементом во всем этом деле является доказательство того, что Хьюджел получил какую-то выгоду от передачи информации. Этот элемент необходим для установления состава преступления.
— Я гарантирую вам, — сказал Споркин, — что за этим столом нет никого, кто когда-то не говорил по телефону что-то такое, по поводу чего он сожалел бы, если бы разговор был записан на пленку.
Все за столом согласно закивали.
Споркин попросил Хьюджела и его адвокатов выйти из комнаты. Затем он сказал почти шепотом:
— Для меня это будет трудное решение… Понимаете, я могу принять и легкое решение. Есть такое легкое решение, которое я могу принять.
— Замять? — спросил Брэдли.
— Да, — откликнулся Споркин, — но я не знаю, будет ли это правильное решение.
Он пожелал прослушать все пленки полностью, чтобы дать свою оценку для Кейси.
— Не наше дело помогать вам в принятии решения, это исключено, — сказал Брэдли. Однако Хьюджел, конечно, получит возможность ответить на все вопросы, прежде чем дело дойдет до публикации материалов.
— Я не знаю, чем заряжено у вас ружье и заряжено ли оно вообще, — заметил Споркин.
Хьюджел вернулся и сообщил, что он отложил поездку за границу в качестве заместителя директора по оперативным вопросам для подготовки одной важной операции. «Это очень серьезное дело, друзья мои, — сказал он. — На карту поставлена моя личная репутация. Я намерен быть здесь в течение всего разбирательства до самого конца».
В воскресенье 12 июля в середине дня Кейси вернулся из трехдневной поездки за рубеж и в 16 часов созвал в Лэнгли совещание, на котором присутствовали Инмэн, Споркин и Боб Гейтс. Информация пока что неполная, сообщил Споркин, добавив, что нет ясности, имело ли место нарушение биржевых правил или какие-то манипуляции.
Инмэн сказал Кейси, что когда возникает проблема вроде этой, то есть два доминирующих момента. Первый — покрывать подозреваемого или даже создавать впечатление, что его покрывают, нельзя. Второй — потенциально возможная проблема должна быть изолирована. Это означает уход Хьюджела в административный отпуск. Если все пройдет гладко, то он может вернуться. Если что-то будет не так, он уже по ту сторону двери.
Споркин высказался против отпуска. Что может изменить ситуацию в будущем? Кто примет решение о том, что ничего не произошло? Такие дела могут тлеть месяцами, а то и дольше.
Кейси тоже не хотел прибегать к отпуску. Это может оказаться непорядочным по отношению к подозреваемому. Такие вещи часто кончались ничем. Расследование обвинений в заголовках газет ни к чему не приводило. А за это время карьера и имя человека оказывались запятнанными. Кейси пожелал узнать, в чем заключается наихудший аспект дела.
По мнению Споркина, это были сами пленки, запись телефонных разговоров и нецензурная брань Хьюджела при этом.
Кейси подумал, что ведь его ответственные сотрудники звонят своим биржевым маклерам, звонят все время.
Брань Хьюджела тоже станет проблемой, считал Споркин. Он привел некоторые примеры из разговора Хьюджела с биржевым маклером с такими крепкими выражениями, что, услышав их, присутствующие только покачали головами.
Споркин решил быть откровенным с Хьюджелом при частной встрече с глазу на глаз.
— Послушай, Макс, — сказал Споркин, — срок давности прошел, так что никто не может выдвинуть обвинение против тебя. Но ты должен уйти.
— Почему? — захотел узнать Хьюджел.
— Не понимаешь, — сказал Споркин. — Тебе придется давать показания в конгрессе, и они съедят тебя живьем.
Как пояснил Споркин, вся проблема сводится к лжесвидетельству, разумеется, неумышленному. Хьюджел может отречься от своих отрицающих все ответов на вопросы в редакции «Вашингтон пост», но не сможет опровергнуть магнитофонные записи. Конгресс — это не редакция газеты, где говори что хочешь и отрицай что хочешь.
— В общем, после этой истории с пленками путь один — отставка. Тогда конгресс оставит тебя в покое, — сказал Споркин, — тогда ты уже станешь историей в прошлом. Это мой совет, ты сам просил о нем. Вот я тебе его и даю. Это в интересах ЦРУ и в твоих интересах. Вот что я хотел сказать тебе и намерен сказать директору.
Вечером того же дня Хьюджел пригласил Кейси и Споркина к себе домой на ужин. Хьюджел чувствовал себя обязанным Кейси за назначение на должность заместителя директора по оперативным вопросам, несмотря на мощную внутреннюю оппозицию. Он глубоко сознает, что уже доставил Кейси неприятности своим назначением. Все трое за этим столом, вместе взятые, имеют менее чем годичный стаж и опыт работы в ЦРУ. А что касается обвинений, то это все ложь.
В присутствии Кейси Споркин предпочел занять нейтральную позицию.
Кейси упомянул, что Инмэн предложил административный отпуск для Хьюджела, не ограниченный каким-то сроком, вплоть до закрытия дела.
— Билл, — сказал Хьюджел, — я не для того приехал в Вашингтон, чтобы мне каждый день плевали в лицо. На таком заметном посту, как заместитель директора по оперативным вопросам, я не вижу возможности выиграть битву и отмыть свое имя, продолжая работать в этой должности. Руки связаны. Я не могу выиграть битву в качестве государственного служащего. Единственная возможность сделать это — стать частным лицом.
