Сергей Кара-Мурза - Статьи 1998-1999 г.
Причина второго дефицита тоже известна. В СССР был недостаток производства и импорта ряда престижных товаров. Спрос, пусть и не массовый, на них не удовлетворялся — одни страдали без баночного пива, другие без видео.
Это — дефекты распределительной системы СССР. Но никакого отношения к социализму и капитализму, к рынку и плану это не имеет. Это продукт тупости или коррупции, а они — вне общественного строя. В Испании, например, нельзя остановиться по дороге в деревеньке и купить недорого персиков или винограду — строго запрещается, даже щиты с запретами стоят на въездах в деревни. Компании-перекупщики добились местных законов и, видимо, поощряют жандармов, чтобы следили построже. И крестьяне боятся, не нарушают. Покупай в торговой сети — дороже ровно в десять раз.
Даже полностью плановая система в принципе не мешает гибко удовлетворять «точечные» потребности людей. Пожилые помнят, что даже в войну не допускали «дефицита витрин» — были коммерческие магазины, где без карточек, но по высокой цене можно было купить чего душа желает. Бывало, неожиданно попадал на полдня домой, проездом с фронта на фронт, муж или сын. Тут же собирали с соседей взаймы денег и бежали в коммерческий магазин за водкой, закуской, чем-нибудь на дорогу. Никакой нужды лишать людей такой свободы не было в СССР и не будет в будущем.
Но будем честны: заскорузлая советская система в главном была очень человечна. Она обеспечила всему народу здоровое и сбалансированное питание. Не стояли на прилавках икра и заморские ликеры — но у каждого ребенка на столе была полная сахарница, вдоволь молока и хорошего масла. Никому и в голову не приходило фальсифицировать продукты, как сегодня. Советский рацион отвечал международным медицинским стандартам по всем компонентам. И нас пугают, что придут «антирыночники» и вернут нас к такому рациону?
Чем был обеспечен тот рацион? Своим, отечественным производством и низкими ценами. И это было огромное достижение, какого не имеет Запад. Мы сами эту ценность выплюнули и осмеяли, на нас грех. Но надо не каяться, а ошибки исправлять.
Что мы имеем сегодня? Да, демократы ликвидировали дефицит плановой системы двумя способами. Во-первых, взвинтили цены так, что покупательная способность трудящихся упала в 5-6 раз. Товарооборот резко снизился, товарная масса очень мала, но витрины полны. «Хоть видит око, да зуб неймет». Во-вторых, раздули импорт и заполнили низкосортным, хотя и в красивой упаковке, заграничным товаром мириады ларьков.
Но одновременно демократы создали для большинства семей острейший «дефицит на столе». Нехватку именно в потреблении, причем не второстепенных престижных продуктов вроде киви, а дефицит молока, масла, овощей.
У более половины женщин России потребление белка ниже безопасного уровня, принятого Всемирной организацией здравоохранения. Это — официальное признание в том, что реформа сломала советский благополучный рацион питания и что возник, как сказано в докладе Минздрава, «всеобщий дефицит» питания, ранее немыслимый.
Почему же возник этот дефицит нового типа? Не только из-за безумного роста цен. Еще и потому, что разрушили производство продуктов питания. Молока производят в три раза меньше, чем в 1990 г. Теперь подумайте, разве это не абсурд? Было много молока — это называли дефицит. Сейчас в три раза меньше — и это называют изобилие. Вот это и есть манипуляция сознанием.
Судите сами, раз уж нас запугивают «советским дефицитом» — какой из них хуже. Я считаю, что хуже тот, который искусственно создало правительство Гайдара-Черномырдина-Кириенко. Но реальный ли это выбор — или один дефицит, или другой? Нет, это выбор надуманный.
Никто в России не должен голодать или недоедать. В этом нет никакой объективной необходимости, у нас есть и земля, и рабочие руки. Нынешний дефицит — результат политики, противоречащей интересам большинства граждан. Нынешние «рыночники» жиреют на разрухе — вот в чем дело. При разумной и честной власти можно обеспечить всем гражданам минимум основных продуктов для сбалансированного питания. Обеспечить быстро, пока и по другим позициям не наладим жизнь.
Основной путь — оживление отечественного АПК, поддержка всех тех, кто производит, а не спекулирует. Не стравливать надо фермеров с колхозами, а налаживать их кооперацию. Если иностранные предприниматели захотят создать на нашей земле свои фермы, и им надо помочь и у них поучиться. Для этого не нужна купля-продажа земли: аренда на 50 лет устраивает разумного предпринимателя, они и сами это признают.
Нет нужды возвращаться и к «советскому дефициту». Импорт и производство дорогих лакомств для разбогатевшей части населения надо сохранить. Пусть любуются на витрины и покупают ананасы — раз есть такая потребность, торговля должна ее удовлетворять. При условии, что ради того, чтобы сожрать ананас, не отнимают ни у одного ребенка его стакан молока. Если на такой уговор пожиратели ананасов не согласны, то плох тот родитель, который оставит своего ребенка без молока ради идеологической трухи вроде «общечеловеческих ценностей».
Надо только понять, что пока мы своими руками выбираем во власть краснобаев и смазливых «реформаторов», молока детям не будет.
1999
Соблазн свободой
Чтобы снять тормоза с антигосударственных чувств и отключить выработанное культурой недоверие к разрушительным идеям, в годы перестройки была проведена интенсивная кампания по созданию стыда или хотя бы неудобства за «рабскую душу России». В ход пошел и Чехов с его «выдавливанием раба по капле», и модный фон Хайек с его «дорогой к рабству», и Э.Фромм со «страхом перед свободой».
Кампания была настолько мощной, что удалось отключить здравый смысл и логику в подходе к проблеме свободы. Кто-то робко или злобно огрызался: врете, мол, Россия не раба, мы любим свободу. Но не приходилось слышать, чтобы какой-то видный деятель обратился с простой и вообще-то очевидной мыслью: «Люди добрые, да как же можно не бояться свободы? Это так же глупо, как не бояться огня или взрыва».
Стоит только задуматься над понятием «страх перед свободой», как видны его возможности для манипуляции. Ведь человек перестал быть животным (создал культуру) именно через непрерывное введение «несвобод» — наложение рамок и ограничений на дикость. Что такое язык? Введение норм и правил сначала в рычание и визг, а потом и в членораздельную речь и письмо. Ах, ты требуешь соблюдения правил грамматики? А может, и вообще не желаешь презреть оковы просвещенья? Значит, ты раб, враг свободы.
Только через огромную систему несвобод мы приобрели и сохраняем те свободы, которые так ценим. В статье «Патология цивилизации и свобода культуры» (1974) Конрад Лоренц писал: «Функция всех структур — сохранять форму и служить опорой — требует, по определению, в известной мере пожертвовать свободой. Можно привести такой пример: червяк может согнуть свое тело в любом месте, где пожелает, в то время как мы, люди, можем совершать движения только в суставах. Но мы можем выпрямиться, встав на ноги — а червяк не может».
Сейчас, когда я пишу это, за окном на лугу тревожно ржет и бегает кругами лошадь. Она паслась на длинной привязи, но отвязалась. Она в страхе перед свободой, а ведь это верховая, гордая лошадь. Исчезла привязь — признак устойчивого порядка, возник хаос, угрожающий бытию лошади, она это чувствует инстинктивно. Но у человека есть не только инстинкты, но и разум, способность предвидеть будущее.
Представим невозможное — что вдруг исчезло организованное общество и государство, весь его «механизм принуждения», сбылась мечта анархистов и либеральная утопия «свободного индивидуума». Произошел взрыв человеческого материала — более полное освобождение, чем при взрыве тротила (индивидуум — это атом, а при взрыве тротила все же остаются не свободные атомы, а молекулы углекислого газа, воды, окислов азота). Какую картину мы увидели бы, когда упали бы все цепи угнетения — семьи, службы, государства? Мы увидели бы нечто пострашнее, чем борьба за существование в джунглях — у животных, в отличие от человека, не подавлены и не заменены культурой инстинкты подчинения и солидарности. Полная остановка организованной коллективной деятельности сразу привела бы к острой нехватке жизненных ресурсов и массовым попыткам зваладеть ими с помощью грубой силы.
Короткий период неорганизованного насилия заставил бы людей вновь соединяться и подчиняться угнетающей дисциплине — жертвовать своей свободой. Одни — ради того, чтобы успешнее грабить, другие — чтобы защищаться. Первые объединились бы гораздо быстрее и эффективнее, это известно из всего опыта. Для большинства надолго установился бы режим угнетения, эксплуатации и насилия со стороны «сильного» меньшинства.
Я предложил представить картину разрушения государства, «взрыва свободы», как абстракцию, как нечто невозможное. На деле в СССР после искусственного подавления «страха перед свободой» была создана обстановка, в которой многие черты этой страшной абстракции были воплощены в жизнь. Уже в 1986 г. прошла серия принципиально похожих катастроф, вызванных освобождением от «технологической дисциплины» — освобождением всего лишь моральным. В 1988 г. «новое мышление» дало свободу от норм межнационального общежития — потекла кровь на Кавказе. Через год была разрушена финансовая система СССР, а затем и потребительский рынок — всего лишь небольшим актом освобождения (были сняты запреты на перевод безналичных денег в наличные, а также на внешнюю торговлю).
