Галина Кожевникова - Цена ненависти
Говоря об ограниченных успехах на выборах правоэкстремистских партий или политиков в 90–е, надо обратить внимание на то, что все четыре ведущие организации, представлявшие ультранационалистические идеи различных типов[214] и с различной активностью принимавшие участие в выборах этого периода (то есть ЛДПР, РНЕ, КПРФ и НБП), находились в своего рода идейно–имиджевых тупиках, предпосылкой для которых была специфичность их истории или руководства.
Во–первых, биологический отец Владимира Жириновского, вероятно, был евреем[215]. Хотя Жириновский не может считаться евреем в каком–либо ином смысле и сам себя называет на сто процентов русским, прошлое его семьи является важным препятствием для принятия Жириновского многими правоэкстремистскими политиками, интеллектуалами, активистами и избирателями[216]. Правда, стоить упомянуть, что некоторые фигуры правоэкстремистского направления, такие как бывший редактор престижного «Военно–исторического журнала» Виктор Филатов, не рассматривали происхождение Жириновского как проблему и сотрудничали или до сих пор сотрудничают с ЛДПР. Тем не менее, не будет преувеличением сказать, что большинство российских ультранационалистов отрицательно (мягко говоря) относится к идее президента (или даже министра) России с еврейским отцом, какими бы ни были его взгляды[217].
Во–вторых, РНЕ, которое до своего распада оккупировало большую часть крайне антисистемного сектора русского национализма[218], откровенно (хотя и не эксклюзивно) использовало некоторые едва модифицированные символы немецких нацистов, такие как свастика и римское приветствие, наряду с нацистскими идеями (биологический расизм)[219]. Я не буду вдаваться в проблемы, с которыми может столкнуться такой очевидно неонацистский политический имидж во всем мире, включая Германию, и уже столкнулся в России[220]. Достаточно указать на то, что этот имидж предопределил изоляцию и провал РНЕ с момента создания партии. Когда осенью 2000 года РНЕ наконец распалось, один из преемников организации, Всероссийское социально–политическое движение «Русское возрождение» (которое позже, правда, тоже распалось), демонстративно отказалось от свастики на своей эмблеме[221].
В–третьих, политический имидж КПРФ (если рассматривать идеологию этой партии как по существу правоэкстремистскую) остается скомпрометированным своими левыми корнями[222]. И это несмотря на зарождение в КПСС криптонационалистических идей еще при Сталине[223] и на изощренность постепенного перехода КПРФ ко все более откровенному ультранационалистическому дискурсу, в частности к русофильской идеологии, изложенной в многочисленных публикациях Геннадия Зюганова[224]. Дерзкое, неприкрытое заимствование Зюгановым идей некоторых известных российских и западноевропейских мыслителей правого крыла, включая даже эмигранта–монархиста и радикального критика СССР Ивана Ильина (1883–1954), продвинуло КПРФ во все более очевидном не- и даже антикоммунистическом направлении. Несмотря на это, партия не отказалась от своей роли главного преемника КПСС. Вследствие этого КПРФ рассматривается некоторыми деятелями правого крыла и, по–видимому, значительным количеством националистических избирателей не только как сила, ответственная за множество неудач России в XX столетии, но и как не подлинно антиуниверсалистская партия, идеологическое наследие которой к тому же восходит к теориям одного немецкого полуеврея. До тех пор, пока партия Зюганова будет сохранять в своем названии слово «коммунистическая», она будет подвергаться не только либеральной, но, что более важно, и националистической критике в связи со своими марксистскими корнями и советским прошлым[225].
В–четвертых, нужно отметить менее исследованную, но весьма значимую ультранационалистическую группу, которая в конце 1990–х достигла пика в своем развитии — Национал–большевистскую партию (НБП)[226]. Эта партия, как и РНЕ, принадлежит к выраженно антисистемным течениям в русском ультранационализме. Но и такая партия, как НБП, для достижения успеха в своей политической нише обязана воздерживаться от нарушения некоторых основных табу той части политического спектра, в которую она стремится войти. Другими словами, несмотря на свой экстравагантный имидж, НБП должна сохранять некоторые идефикс правого экстремизма, чтобы получить поддержку среди националистических избирателей.
Кроме того, НБП сталкивается с проблемой восприятия личности и своего эксцентричного лидера. Писатель и поэт Эдуард Лимонов провел значительную часть своей жизни не в России, а на ненавистном Западе[227]. До своего прихода в политику Лимонов описал в своем, возможно, наиболее известном романе «Это я — Эдичка» свой личный (или якобы личный) гомосексуальный опыт в США[228]. Комментарий Александра Солженицына достаточно иллюстрирует доминирующий взгляд на Лимонова в традиционном русском националистическом интеллектуальном кругу: «маленькое насекомое, которое пишет порнографию»[229].
Последним по времени, но не по значимости нужно отметить блок «Родина», который был создан в 2003 году и вошел в декабре того же года в Государственную Думу с неожиданно высоким результатом в 9,02%. Блок также выиграл восемь мест в Думе по одномандатным округам и привлек в свою фракцию независимого депутата, известного защитника советского унитарного государства Виктора Алксниса. Хотя фракция «Родина» имеет в своих рядах нескольких известных ультранационалистов[230], все еще, как и в случае КПРФ, не вполне ясно, можно ли охарактеризировать как правоэкстремистский весь блок. Один из его основателей, Сергей Глазьев, например, начинал свою политическую карьеру как член команды Егора Гайдара в 1992 году. Несмотря на довольно радикальный национализм «Родины», блок несколько сходен с КПРФ по амбивалентной позиции в русском идеологическом спектре: по большинству пунктов он поддерживает путинский режим; в некоторых вопросах он находится в оппозиции к правительству; а в ряде случаев он представляет собой антисистемную силу. В каком направлении в конечном счете пойдет этот альянс, на начало 2005 года все еще неясно.
Более того, по мнению многих обозревателей, блок «Родина» является всего лишь творением Кремля, созданным исключительно с целью отобрать голоса у «коммунистов» и либералов на выборах в Думу в 2003 году. Некоторые воспринимают блок как политическую силу, неспособную выжить без поддержки Кремля, тем более с семипроцентным порогом на будущих выборах в Государственную Думу. Альянс еще молодой и объединяет многих амбициозных политиков, которые могут не удержаться вместе. Если блок действительно — лишь проект кремлевских «политтехнологов», он может оказаться недолговечной политической организацией, которая исчезнет так же быстро, как появилась[231]. Такие прогнозы, кажутся все более оправданными в связи с конфликтами между лидерами «Родины» Дмитрием Рогозиным, Сергеем Глазьевым и Сергеем Бабуриным.
Означает ли все это, что правый экстремизм является и будет оставаться второстепенным феноменом в постсоветской российской политике?[232] Короткий анализ истории ультранационалистических движений в других странах, например, в Германии, предостерегает от поспешного ответа на этот вопрос.
Как оценивать упадок ультранационалистических партий? Некоторые уроки новейшей истории Германии
История немецкого политического антисемитизма характеризуется существенной прерывистостью. В конце XIX — начале XX веков молодая партийная система Германии пережила период значительного изменения своих наиболее явных антисемитских компонентов[233]. Еще в начале 90–х годов некоторые ультранационалистические партии, основанные в 1870–х — 1880–х годах, казавшиеся тогда сильными, были на подъеме и вместе с антисемитской Консервативной партией получили большинство на выборах в Рейхстаг в 1893 году[234]. Масса антисемитской литературы циркулировала в Германии более чем за два десятилетия до того[235]. И все же «позиции антисемитских партий, не считая Консервативной партии, на выборах в первой декаде двадцатого столетия ухудшились»[236]. Отто Кулка указал в этой связи, что
«снижение значения антисемитских партий в конце девятнадцатого столетия не является показателем параллельного снижения критики иудаизма. Скорее это указывает на проникновение этого критицизма в идеологию большинства крупных политических партий в конце имперского и во время Веймарского периодов»[237].
