Олег Кашин - Коктейль Полторанина. Тайны ельцинского закулисья
– Хорошо, а бывшая работа в КГБ, скажем, в других спецслужбах, должна была быть открытой? Можно было этих людей оставлять во власти? Ваша позиция по этому вопросу? Собственно по люстрации.
— Вот те, кто работал стукачом, вот я считаю, что в любом обществе их нельзя оставлять у власти, потому что если ты стукач, то у тебя уже гнилое нутро. А если люди работали в КГБ. Да, я же был председателем комиссии государственной по рассекречиванию архивов.
– Да, это отдельная история.
— Мы видели очень много документов, и покупали руководители государств и прочее других за деньги наше государство. И мы не открывали эти документы. И я как председатель говорил: нет, мы не рассекретим их, потому что это работа любого государства. Смотрите, как американцы умело покупают. Ведь Черномырдин должен был через деньги Газпрома купить руководство Украины, и Украина бы сегодня в обнимку с нами ходила. Другие там должны ту же Грузию купить. Нет, это американцы покупают. А что это значит: вот мы к этому приходим. Вы это видите.
– Минута у нас остается. Михаил Никифорович, вы долгое время работали ну в советское время, в силу возраста и всего. Даже где-то встретил, что там на бетономешалке, по-моему, когда-то после школы еще до службы в армии 3 года служили. Ну, и по журналисткой линии поработали немало. И в «Правде» долгое время были корреспондентом. Нет у вас ностальгии по советскому времени. Вот 91—93-й, что, на ваш взгляд, главное в этом переломе? Правильно ли пошла Россия тогда или нет? Не сожалеете о том, что принимали участие в этом безобразии, как многие говорят.
— Ну, во-первых, я не на бетономешалке работал, а я строил Братскую ГЭС.
– Братскую ГЭС, да.
— Бригадиром бетонщиков был, а это две большие разницы. А во-вторых…
– То есть уже 17-летним.
— Да.
– Уже бригадиром.
— А во-вторых, конечно, у меня есть ностальгия. У меня есть ностальгия по тем временам, когда мы поехали по комсомольским путевкам туда, жили в палатках, вкалывали, и все чего-то ждали, надеялись. Поэтому когда я пришел в правительство, я и хотел, и в журналистике работал, хотел, чтобы мы улучшили жизнь. Чтобы мы ее не перевернули с ног на голову, а мы ее улучшили. Но у нас это не получилось. И в этом и часть моей вины, и поэтому душа болит у меня.
– Михаил Полторанин был гостем программы «Без дураков». Спасибо огромное, Михаил Никифорович, за то, что пришли и ответили на вопросы, которые нас интересовали.
— Пожалуйста. Всем привет и спасибо за внимание.
Реформаторы приходят к власти: Михаил Полторанин (Интервью журналу Форбс)
Российское правительство, сформированное в ноябре 1991 года, состояло из двух основных групп: реформаторов из команды Гайдара, отвечавших за экономический блок, и политических соратников президента Ельцина. Министр печати и информации Михаил Полторанин относился ко второй группе. К тому времени он был «ельцинистом» со стажем: на посту редактора «Московской правды» Полторанин до последнего поддерживал первого секретаря Московского горкома КПСС. После отставки Ельцина осенью 1987 года он даже распространил поддельную речь шефа на партийном пленуме, в которой содержались упреки в адрес Раисы Горбачевой. На этого «волка политического пиара» и возлагалась ответственность за пропагандистское обеспечение реформ. Люди из команды Гайдара упрекают Полторанина в том, что эту работу он провалил. Полторанин, в 1993 году окончательно разошедшийся с Ельциным, относится к бывшим попутчикам с плохо скрываемой ненавистью.
СИЛАЕВ БЫЛ ПЛОХИМ ПРЕМЬЕРОМ
– Что случилось с премьером Силаевым в дни августовского путча? 20 августа он куда-то пропал. Не помните, что с ним было?
— Конечно, помню. Он сбежал. Он все это воспринял всерьез. На самом деле никакой угрозы не было.
– Вы считаете, за путчем стоял Горбачев?
— Горбачев с Ельциным вместе. Путч был разыгран. Потом он стал выходить из-под контроля благодаря председателю Комитета госбезопасности Крючкову. И когда стали чувствовать, что он выходит из-под контроля, Крючков попытался обдурить Ельцина.
Это все было сделано, чтобы разрушить КПСС как систему, которая сдерживала Советский Союз.
20-го Бурбулис при мне позвонил Крючкову и сказал: «Если не прекратишь, я тебе жопу натяну на голову».
– Это дословная цитата?
— Да. А Ельцин сбежал в подвал с Юрием Лужковым. Как вспоминает Коржаков, они там жевали бутерброды, запивали водкой и коньяком. Мы в это время торчали в Белом доме. Народ, который потом выбросили на обочину, мерз под дождем на баррикадах. А Силаев сбежал и отпустил весь свой аппарат.
У него на шестом этаже был кабинет окнами на американское посольство. Я поднялся туда — темнота полная. Названивали телефоны. Я включил настольную лампу в приемной, сел за его стол и всю ночь с 20-го на 21-е там просидел, потому что все звонили. С ЗИЛа звонили: «Кого присылать? Сколько автобусов поставить?» Звонили шахтеры из Новокузнецка, звонили из Перми, другие (трудовые) коллективы. А кого присылать? Если будет штурм, этих же ребят под нож пустят. Я просто давал всем отбой: не надо никого присылать.
Потом уже, когда все прошло и нужно было лицо Силаева как-то сохранить, я предложил Ельцину: «Давайте пошлем его с Руцким вместе за Горбачевым». И Ельцин говорит: «Да, давайте». Послали Силаева. И у него немножко расправились крылья героя, когда он вернулся и сходил с трапа самолета вместе с Горбачевым.
– Зачем понадобилось спасать лицо премьеру? Чтобы показать единство российской власти?
— У нас были непростые отношения с Силаевым. Потому что он плохой был премьер, честно говоря. И это проявилось (1 октября), когда в Алма-Ате подписывалось знаменитое соглашение экономическое.
– За Россию его подписывал вице-премьер Евгений Сабуров, Силаев уже не был тогда премьером.
— Да, они там с Сабуровым были. И в Алма-Ате подписали такой пункт, что цена на нефть, газ, то есть на все наши углеводороды, определяется голосованием. Допустим, Киргизия, Армения, Украина, Молдова, Грузия проголосовали за цену нашей нефти — $10 за тонну. И по этой цене мы должны продавать. Я говорю: «Что за идиотизм!»
И мы тогда выступили против этого соглашения — я, Шахрай, Николай Федоров, который был тогда министром юстиции.
– Давайте отмотаем пленку назад. После того как Ельцина избрали президентом, он во второй раз назначил премьером Силаева, хотя отовсюду уже слышались голоса, что Силаев — слабый премьер, не тянет. Почему Ельцин все равно выдвинул Силаева?
— Я думаю, Ельцин просто предугадывал, знал, что произойдет дальше.
– И ему не нужен был сильный премьер?
— Ему никогда не нужен был сильный премьер.
– После победы на выборах Ельцин создал Государственный совет. Зачем понадобилось создавать новый орган?
— Это идея Бурбулиса. Ельцин назначил его госсекретарем, и нужно было, чтобы под ним была какая-то структура. Вот он и придумал этот Госсовет. Я был членом этого Госсовета. Мы там просто собирались и в общем-то ничего не решали.
– Нов сентябре именно Госсовет заказал группе Гайдара готовить программу реформ. Выходит, этот орган все-таки сыграл значимую роль?
— Конечно, заказчиком был не весь Госсовет, а Бурбулис. И вообще, тогда искали программу, искали людей, которые могли бы что-то делать. Это естественно. Старое правительство не могло этим заниматься. Кто-то из министров оставался, кто-то уходил, а Госсовет искал. И искали не так, что Иванов будет такую-то концепцию развития России предлагать, Петров такую-то, а мы будем выбирать. Искали уже под концепцию. Под ельцинскую концепцию.
– И в чем она заключалась?
— Концепция заключалась в разрушении России. Еще до путча у нас с Ельциным был серьезный разговор. Мы поехали командой на Истринское водохранилище, сели вдвоем с ним в лодку, уплыли, купались, плавали — обмывали его президентство.
Обсуждали будущее России, в частности концепцию (Михаила — Forbes) Малея.
– Приватизационную?
— А от приватизации шла экономическая и политическая модель государства. Или ты делаешь народный капитализм методом приватизации, как Малей предлагал. Когда постепенно, поэтапно… Ну, вы знаете, что он там предлагал, сейчас не буду вдаваться. И тогда все становятся собственниками. Это японский путь, японский капитализм. И когда люди все станут собственниками, весь средний класс, им уже будет выгодно влиять на производство, они уже будут смотреть, того они директора выбирают или не того, потому что от него их дивиденды будут зависеть. И тогда, естественно, люди будут влиять на власть. Чья собственность — того и государство.
