Рудольф Баландин - «Клубок» вокруг Сталина
Кривил ли он душой? Возможно. Он словно и не подозревал, что те же слова вскоре могут быть обращены в его адрес.
Неудивительно, что 1933 год начался с жестких мер против оппозиционеров. Были арестованы руководители троцкистского подполья Е.А. Преображенский и И.Н. Смирнов. Прошла новая волна арестов рютинцев и сторонников И.Н. Смирнова. Труднее было с его однофамильцем.
Александр Петрович Смирнов — крестьянин, затем рабочий, профессиональный революционер — был одним из основателей большевистской партии. Он входил в ее ЦК еще до революции, а затем был, что называется, на виду: долголетний нарком Земледелия и заместитель Рыкова по РСФСР, лидер Крестьянского Интернационала в системе Коминтерна, секретарь ПК ВКП(б) в 1928–1930 годах. Такого деятеля арестовать было нецелесообразно. Он отделался выводом из состава ЦК (был исключен из партии после убийства Кирова, а 1937-й подвел черту его жизни).
Выступая на январском пленуме ЦК ВКП(б) по делу группы Эйсмонта-Смирнова, Сталин сказал:
«Ведь это только враг может говорить, что стоит только убрать Сталина и все будет хорошо».
Была ли правда в этих словах? Скорее всего, была. Только на первый поверхностный взгляд все дело заключалось в его личных амбициях или маниакальных идеях. К тому времени имя Сталина превратилось в глазах миллионов, уверовавших в верность избранного им пути, в символ партии большевиков и советской власти (хотя, объективно рассуждая, советы всех уровней являлись реальной альтернативой власти партийной верхушки).
Развенчание Сталина, снятие его с высоких постов или, наконец, его убийство сокрушило бы не столько его авторитет, сколько авторитет курса развития страны, который провозглашался именем партии, а не Сталина. Это стало бы, пожалуй, не только расколом, но началом стремительного распада советского общества.
Дело, конечно, не в Сталине как таковом, а дело в той общественной системе, основанной на вере в социальные идеалы, в счастливое будущее, в возможность построить общество социальной справедливости и высокого достоинства человека труда, которая сложилась во многом вне его воли и желания. Имя Сталина стало одним из символов этой веры.
Именно это обстоятельство, как можно предположить, явилось главным препятствием на пути потенциальных «российских Брутов», спасло его жизнь. Ведь настойчивые призывы «убрать Сталина» (убить или снять) раздавались и «слева» и «справа» и громогласно звучали из-за рубежа.
Сравнительно небольшая по численности группа Эйсмонта-Смирнова привлекла к себе пристальное внимание Сталина прежде всего потому, что в нее входили ответственные лица, ранее работавшие под руководством Рыкова и связанные с лидерами «правых». С этой группой контактировали и относились к ней сочувственно некоторые члены и кандидаты в члены ЦК ВКП(б) «двурушники», как называл их Сталин, которые всегда голосовали за вносимые им предложения, а втайне были готовы в любой момент поддержать оппозицию для его свержения. Тем более что такой момент назревал в связи с усилением влияния Кагановича, который пользовался поддержкой Орджоникидзе.
Теперь среди различных оппозиционных групп зрели террористические устремления в отношении Сталина. Согласно сообщению хозяйственника Никольского, А.П. Смирнов однажды заявил: «Неужели не найдется ни один человек, который убрал бы Сталина!»
Вызванный по делу этой группы в КПК А.П. Смирнов признал, что произнес эту фразу, но уточнил: слово «убрать» он использовал в смысле смещения с поста генсека. На это присутствовавший на заседании секретарь ЦК ВКП(б) П.П. Постышев, курировавший ОГПУ, заметил: «Для меня убрать значит убить».
Действительно, если Смирнов говорил об одном человеке, который убрал бы Сталина, то это могло означать только «убить» и ничего больше, ибо снять с поста генсека единолично невозможно.
После того как с той поры прошли долгие, насыщенные событиями тридцать лет, в первой половине 1960-х годов по инициативе Хрущева было принято решение реабилитировать группу Эйсмонта-Смирнова, поскольку ни один из ее членов до начала 30-х годов не входил ни в какую оппозицию; данное дело хотели представить как фальсификацию сталинцев.
Тогда и вызвали к партследователю того самого Никольского. Но он упрямо продолжал стоять на своем: «И все-таки Смирнов произнес это слово убрать».
Таким образом, в конце 1932 — начале 1933 годов на Сталина обрушилось не только личное горе. И оно, судя по всему, было тесно связано с теми процессами антисталинского направления, которые происходили в верхних этажах власти, а также в обществе.
Тучи над головой генсека сгущались, и выстрел его жены был словно одна из тех молний, которые грозили поразить его.
По свидетельству «Бюллетеня оппозиции» за 1936 год (№ 51), один ссыльный троцкист в 1932 году при встрече с бухаринцами убедился, что они «совершенно изменились и не скрывали — разумеется, в интимных кругах — свое новое отношение к Троцкому и троцкистам».
Подобные факты позволили В.З. Роговину сделать вывод: «В 1932 году стал складываться блок между участниками всех старых оппозиционных течений и новыми антисталинскими внутрипартийными группировками».
Все это вряд ли не знал или хотя бы не ощущал Сталин. Ему необходимо было принимать какие-то меры, чтобы противодействовать усилиям своих тайных противников. Этим, вероятно, можно объяснить «Постановление Секретариата ЦК ВКП(б) от 13 ноября 1931 г.»:
«О реорганизации секретного отдела ЦК. а) Реорганизовать Секретный отдел ЦК путем выделения из него аппарата, обслуживающего Политбюро ЦК… б) Секретный отдел подчинен непосредственно т. Сталину, а в его отсутствие т. Кагановичу.
Прием и увольнение работников Секретного отдела производится с ведома и согласия секретарей ЦК».
Судя по всему, существенно уменьшилось доверие Сталина ко многим членам ЦК, если пришлось создавать аппарат, обслуживающий Политбюро, а следовательно, держащий под контролем Центральный Комитет.
Не только оппозиционеры разного уклона, но и сам генсек имели все основания ждать выступления «советского Брута». Но почему бы оппозиционерам не начать с «верных сталинцев», его опоры, проводников его идей?
Если рассуждать логически, то этот путь был наиболее верным и наименее уязвимым для того, чтобы снять Сталина с его высоких постов. Достаточно было «убрать» двух-трех человек из его окружения, чтобы все колеблющиеся, скрытые противники Сталина смогли совместными усилиями одолеть его группировку.
Исходя из этой логики, «на прицеле» у оппозиции должны были бы находиться три человека: Молотов, Каганович, Киров. Из них последний был наиболее ярким, быстро растущим на партийной работе и по авторитету среди партийцев, твердым и темпераментным сталинцем.
Правда, подобные соображения еще не доказывают, будто убийство Кирова было организовано противниками Сталина. Исторические события свершаются порой нелогично, по каким-то иррациональным закономерностям, примерно так же, как наш жизненный путь определяется не только разумными соображениями, на основе рассудка, но и подсказками подсознания, эмоциональной сферы, смутными потребностями и желаниями.
Причины и следствияСуществует мнение, что Сталин в начале 30-х годов искал какого-нибудь серьезного повода для того, чтобы начать массовые репрессии в партии и окончательно запугать своих противников. Мол, по этой причине он приказывал фабриковать мнимые антипартийные и террористические группировки, стремясь доказать необходимость партийных чисток и террора.
Однако известно, что еще за год до выстрела в Смольном произошли два события, которые при желании Сталин мог бы использовать в качестве повода для ликвидации своих врагов и подозреваемых в оппозиционных настроениях.
Во второй половине августа 1933 года Сталин, Ворошилов, Жданов и Паукер (начальник оперативного отдела ОГПУ) находились в отпуске. 25 августа незадолго до полуночи они прибыли на поезде в Сочи, а спустя примерно час выехали на автомашинах на одну из правительственных дач «Зеленую рощу» близ Мацесты.
При проезде через небольшой Ривьерский мост в центре Сочи на машину «бьюик», в которой сидели Сталин с Ворошиловым, налетел грузовик.
Охрана, находившаяся во второй машине, немедленно открыла стрельбу. Шоферу грузовика удалось скрыться.
Все признаки злодейского покушения на жизнь вождя!
Правда, ни Сталин, ни Ворошилов не пострадали. После непродолжительной задержки они отправились дальше.
Шофером грузовика оказался некий Арешидзе, изрядно выпивший перед злополучным рейсом. Никаких заранее продуманных или спонтанно возникших криминальных намерений у него не было. Но какое все это могло иметь значение, если бы Сталину нужно было исполнить свои коварные политические планы? Неужели трудно было представить случившееся как заранее продуманный и неудавшийся теракт?
