Александр Шубин - Левая политика. Предварительные итоги.
Иными словами, А.В. Рясов констатирует объективность политической системы Ливии, созданной в 1974–1977 годы и её достаточную политическую устойчивость по сравнению с этатистскими моделями «арабского социализма». Правда, констатируя этот позитив, автор в силу избранной им социологической парадигмы подчиняет социальные процессы в Ливии процессам «реструктуризации элиты», перед которой стояла задача построение устойчивого монолитного национального государства. Воздавая должное «прагматизму» М. Каддафи, А.В. Рясов пишет: «“Паутина” народных комитетов и конгрессов, начавшая с 1977 года обволакивать ливийские социальные структуры, стала главным инструментом в процессе строительства нации и созидания сообщества граждан, а в качестве идеологического оправдания этих политических преобразований были избраны “левые взгляды” (кавычки автора. — М.В.). Идеология М. Каддафи была продуктом вполне определённых политических устремлений, а “левые” лозунги стали лишь рамками для подлинного содержания политических шагов».
Позитивистское истолкование идеологии как «политического дышла», которое, по мнению автора, можно с лёгкостью переводить справа налево и наоборот, не вызывает ни удивления, ни желания полемизировать по этому поводу. Увы, реальность современного российского, с позволения сказать, парламентаризма воспитывает именно такой менталитет. Можно, правда, задать риторический вопрос: почему современные рациональные политики, свободные от «идеологических утопий», не только не преуспели в деле консолидации nation-state, но, напротив, за короткое время совершили огромное количество ошибок и преступлений.
Избранная А.В. Рясовым тематика, очевидно, не укладывается в «прокрустово ложе» социологии элит. Автор, претендуя на всестороннее освещение политики и социологии Ливии, вынужден постоянно вступать в противоречие с самим собой, затрагивая тему изменения форм собственности, проводимого «революционной контрэлитой» в интересах широких масс населения. Именно это, на наш взгляд, и явилось главным фактором устойчивости политической и экономической системы, у основ которой стоял М. Каддафи и его единомышленники. Что же касается адаптации современных «левых теорий» к традиционным системам ценностей, бытующим у народов, находящихся в колониальной или полуколониальной зависимости, то опыт Ливии не лишён исторических аналогов. Возможность адаптации традиционной общины народов Азии и Африки к марксистской общественной модели на основе принципов эгалитаризма была обоснована в тезисах В.И. Ленина по национальному и колониальному вопросу на II Конгрессе Коминтерна в 1920 году. В рамках обсуждения этих тезисов была выдвинута концепция возможности перехода «отсталых и колониальных стран» к социализму, минуя капиталистическую стадию.
«Третья мировая теория» — «Три источника и три составных части»
Характеризуя зарождение основной идеологической доктрины «джамахирийской революции», А.В. Рясов констатирует: хотя мнение о М. Каддафи как о теоретике мусульманского социализма довольно распространено, «трактовать теорию и практику “джамахирийской системы” исключительно на принципах Корана и ставить М. Каддафи в один ряд с исламскими теоретиками и консерваторами-теократами едва ли представляется правомерным, если учесть, что ливийский лидер не создал ни одного серьёзного религиозно-философского трактата, сосредоточив основное внимание на формирование собственной социально-политической концепции, которая, при совпадении в ряде пунктов с постулатами ислама, никак не подпадала под определение теократии». Действительно, в начале 70-х годов, когда теоретические концепции ливийского лидера находились в стадии формирования, брошюры и устные интервью ливийского лидера изобиловали рассуждениями о Коране. Безусловно, М. Каддафи не мог не учитывать колоссального влияния ислама на мировоззрение арабов. Однако, как указывает А.В. Рясов, в период с 1974 по 1979 год Каддафи «стал серьёзно изучать революционный опыт осуществления политической модернизации “левого типа” в других странах и знакомиться с трудами виднейших арабских и зарубежных “левых теоретиков”. В спектре интересов ливийского лидера оказались не только работы арабских социалистов, но и сочинения европейских и русских классиков “левой мысли”, труды которых были переведены на арабский язык»[24]. В этот период идеи «третьей мировой теории»[25] были изданы в виде «Зелёной книги»[26], включившей в себя:
1) политический аспект— «Решение проблемы демократии» (власть народа),
2) экономический аспект — «Решение экономической проблемы» (социализм) и
3) социальный аспект — «Взаимоотношение понятий личность, семья, племя, нация в социалистическом обществе».
А.В. Рясов подробно и критически разбирает все три аспекта «Зелёной книги», сопоставляя их как с либеральными общественными концепциями, так и с различными течениями левой идеологии: широким спектром идей «общинного социализма» — от племенной демократии бедуинов до взглядов народников (о чём мы упоминали выше), марксизмом (прежде всего русским большевизмом), анархизмом. В той или иной мере все эти три направления были учтены при создании «третьей мировой теории». Прежде всего, автор пишет о категорическом неприятии М. Каддафи либеральной доктрины «парламентаризма», выборов, референдумов, что подтверждает следующей цитатой: «Парламенты стали узаконенным барьером, отстранившим массы от участия в политике и монополизировавшим их власть», оставив обществу «право стоять в длинных очередях к урнам на избирательных участках… Люди, подобно чёткам, безропотно передвигаются в длинных очередях, чтобы бросить в избирательные урны свои бюллетени, точно так, как они бросают обрывки бумаги в урны для мусора». В отличие, например от Ленина, который отвергал парламентаризм, но высказывался за более широкую форму представительной демократии — советы, М. Каддафи выдвинул лозунг «Никакого представительства от имени народа», закономерно отрицая принцип многопартийности, результатом которой, по его мнению, может быть только межпартийная борьба и раскол общества. По существу, указывает А.В. Рясов, «в своей критике представительных форм правления М. Каддафи выступил с крайне левых позиций, последовательно отвергнув все атрибуты либеральной политической системы»[27]. Но ливийский лидер критикует не только либеральный принцип многопартийности, но и тезис «советского марксизма» о главенствующей роли партии, который для него столь же неприемлем, так как обусловливает неизбежность формирования новой партийной иерархии. Каддафиевская критика «официального марксизма» распространилась и на тезис о диктатуре пролетариата, целесообразность которой Каддафи отрицал, сближаясь тем самым с анархистскими теоретиками.
Впрочем, рассматривая каддафиевскую критику марксизма, нужно сделать существенную оговорку. Объектом этой критики стала прежде всего конкретная практика «государственного социализма» в СССР, подкреплённая 6-й статьёй конституции о руководящей роли партии в советском обществе. В теории всё обстояло намного сложнее. Тезис Ленина об отмирающем пролетарском государстве, выдвинутый в «Государстве и революции», показывал, что «диктатура пролетариата» — не абсолют, не фетиш, а конкретный политический институт, имеющий ограниченную временем цель: защиту от внешних и внутренних врагов. Взаимоотношения между авангардной партией пролетариата, самим пролетариатом и обществом в целом были детально рассмотрены Троцким, который также отстаивал положение, что и пролетариат как революционный класс, и, соответственно, его авангард должны по мере углубления революции передавать всё больше властных функций общественным структурам, конструируя самоуправляющийся социум. Рабочая демократия должна, по замыслу революционных марксистов, стать прообразом и первой ступенькой общественной демократии в социуме, только что освободившемся от эксплуатации. Исходя из этого, процесс бюрократического перерождения пролетарской диктатуры в СССР, создавший реалии, которые видел и критиковал М. Каддафи, нельзя считать ни подлинным воплощением марксизма, ни единственным возможным вариантом исторического развития русской революции 1917 года.
А.В. Рясов справедливо указывает, что «М. Каддафи, создавая свою теорию, не мог не учитывать ливийского контекста, в котором многопартийная система, как правило, оказывалась синонимом трайбализма. Сегментарная структура традиционных политических институтов способствовала превращению парламента в плацдарм межплеменной борьбы, представавшей в форме политической конкуренции различных социальных сил, а однопартийная система в глазах широких масс означала монополизацию власти каким-либо кланом». С 1954 по 1969 год в результате борьбы различных кланов в Ливии сменилось 10 премьер-министров. Монархический режим так и не сумел создать эффективной системы, способной консолидировать ливийское общество. Можно продолжить: современная политическая история большинства африканских стран подтверждает правильность высказанного. Попытки внедрения парламентаризма западного типа- в бывших колониальных владениях Англии или Франции на африканском континенте, таких как Чад, Сьерра-Леоне, Руанда, Либерия, Мавритания и др., не смогли преобразовать племенное общество и вылились либо в бесконечную череду государственных переворотов, либо в жёсткую, нередко кровавую диктатуру кланово-племенной олигархии. Использование африканскими диктаторами «демократического» антуража для придания легитимности своей власти, разумеется, никого не вводит в заблуждение. Не в меньшей степени партийно-парламентская система прикрывала режим личной власти и в арабских странах Азии. Достаточно привести пример Саддама Хусейна.
