Сергей Волков - Почему РФ - не Россия
что, несмотря на то, что до войны Галиция была рассадником «украинства», теперь
именно Галицийская армия и правительство, адекватно оценивая ситуацию, стояли за
сотрудничество с Деникиным, сумев поступиться русофобством после того, как
культивировавшая его среди галицийской интеллигенции Австрия пала. В то время
как петлюровские социалисты, напротив, люто ненавидели белых.
В это время польские войска вышли на линию Двинск — Бобруйск —
Каменец-Подольский, а с юга к Каменцу и Киеву подходили добровольцы. Когда 30
августа к Киеву одновременно подошли с юго-востока Добровольческая, а с запада
Галицийская армия и части УНР, то последним пришлось уступить Киев добровольцам,
а петлюровцы, пытавшиеся сорвать русский флаг, были с позором выгнаны из города.
Через день после этого было заключено перемирие между Петлюрой и поляками и
начаты переговоры о союзе ценой уступки петлюровцами Польше Восточной Галиции и
большей части Волыни (Ковель, Владимир-Волынский, Луцк, Дубно, Ровно и др.).
Вскоре же было достигнуто негласное соглашение между поляками и большевиками, по
которому большевики приостанавливали действия на фронте Двинск — Полоцк, а
поляки обязывались не предпринимать наступления на фронте Киев — Чернигов (что и
было выполнено, позволив большевикам бросить все силы против ВСЮР). Петлюровцы
после киевского инцидента организовали ряд провокаций против добровольцев, в том
числе разоружив с середине сентября белый отряд на ст. Вирзула, в ответ на что
Деникин приказал поступать подобным образом и с ними. Вскоре Петлюра начал
полномасштабные военные действия против ВСЮР, предложив большевикам заключить
военный союз против Деникина. Галицийская армия после этого прервала общение с
петлюровцами и в полном составе перешла под командование ВСЮР. Петлюровцы же
были добровольцами разбиты и отброшены к бывшей австрийской границе.
Подобное поведение поляков и петлюровцев осенью 1919 г., означавшее по сути
спасение советской власти от гибели, не принесло, как известно, пользы ни тем,
ни другим. После крушения белого фронта в конце 1919 г. петлюровцы больше не
были нужны большевикам и ни на какое соглашение с ними рассчитывать больше не
могли. И пока Петлюра разглагольствовал в Польше об извечной любви украинцев к
полякам, омрачавшейся лишь интригами москалей, остатки его армии (4,3 тыс.
чел.), скрываясь от красных частей, поблуждав по юго-восточной части
Правобережной Украины (т.н. «зимний поход») вышли в Галицию, перейдя на роль
младшего партнера Польши. Развернув в конце апреля 1920 г. наступление, поляки 7
мая заняли Киев, но петлюровцы, к вящему их унижению, туда допущены не были.
Заключив в октябре 1920 г. перемирие с большевиками, поляки совершенно
проигнорировали факт существования УНР и её армии (к тому времени достигшей 15
тыс. чел.) и последняя откатилась под натиском большевиков в Галицию, где была
своими союзниками разоружена и интернирована в лагерях. Так что «украинского
государства», от коего ведут свое происхождение нынешние самостийники и в те
годы практически никогда не существовало иначе как в виде вассальной территории
Германии, Польши и Совдепии, а в чрезвычайно краткие (полтора-два месяца)
периоды самостоятельного существования контролируемая им территория не
составляла и 10% от той, на которую оно претендовало. Существующее ныне
украинское государство было создано именно большевиками, причем и ряду видных
деятелей украинской левой самостийщины (Грушевский, Голубович, Винниченко и др.)
все-таки удалось выступить в той роли, на которую они склонны были согласиться в
1917–1918 гг.: вернувшись в СССР и покаявшись, они приняли самое деятельное
участие в проводимой большевиками в 20-х — начале 30-х годов тотальной
«украинизации», сполна удовлетворяя свои инстинкты, пока с переменой курса
соввласти на борьбу с «буржуазным национализмом» не оказались там, где
оказались.
Коммунистическая доктрина предопределила принципиально другой — противоположный
принятому в Российской империи подход к территориальной целостности страны.
Государственная целостность России сама по себе не представляла для большевиков
никакой ценности, равно как и понятие российской государственности, поскольку
предполагалось, что скоро весь мир превратится в единую советскую республику или
союз таковых. Более того, им эти понятия были прямо враждебны, потому что
противоречили идее мировой революции. И даже после того, как стало понятно, что
она сорвалась, а всемирное торжество коммунизма откладывается, — как
территориальное устройство, так и национальная политика СССР продолжали
сохраняться и развиваться в том же русле, поскольку победа коммунизма в мировом
масштаба хоть и была отложена, но не отменена, и до самого конца смысл
существования советского государства заключался в реализации дела
коммунистической партии, т.е. этой самой победы.
Термин «Советская империя» (охотно подхватываемое современными сталинистами со
знаком «плюс») появился как выражение неприязни некоторых внешних сил и стран и
особенно окраинных националистов к империи Российской, между которыми они
подчеркнуто не делают различия. Действительно, с точки зрения интересов этих сил
абсолютно все равно, как называется соседняя большая держава (что СССР, что
Россия, да хоть Евразийская Орда) и как власть на её территории соотносится с
предшествующей, коль скоро в любом случае с ней приходится иметь дело,
конфликтовать по поводу одних и тех же территорий, ресурсов и др. Им проще и
идеологически выгоднее вовсе над этим не задумываться, почему тезис «Да не было
и нет никакого коммунизма, все что было и есть — одна и та же Россия!» был так
популярен.
Но с точки зрения российской государственности дело обстоит противоположным
образом, потому что именно большевики осуществили то самое, что представители
национально-государственной мысли императорской России считали главной задачей
противостоящих российскому государству внешних и внутренних сил. Они
констатировали, что с тех пор, как Россия в XVIII–XIX вв. вышла к свои
естественным границам, превратившись в великую державу, перед теми, кто
стремился лишить Россию этого статуса и оттеснить на обочину исторического
процесса, всегда стояла двуединая задача: подорвать положение в стране
цементирующего её основного этноса и расчленить страну на несколько десятков
мелких государств по национальному признаку, способных при благоприятных
обстоятельствах отложиться от неё. Разжигание окраинного национализма и
провоцирование сепаратистских настроений всегда представлялись вернейшим
средством ослабления России и ликвидации её как влиятельного субъекта мировой
политики и крупными русскими мыслителями достаточно единодушно осуждались.
О стремлении подорвать могущество России путем ослабления консолидирующей роли
русского народа вполне отчетливо говорил Н.Я. Данилевский: «С такой точки зрения
становится понятным сочувствие и стремление ко всему, что клонится к ослаблению
русского начала по окраинам России — к обособлению (даже насильственному) разных
краев, в которых кроме русского существуют какие бы то ни было инородческие
элементы, — к покровительству, к усилению (даже искусственному) этих элементов и
к доставлению им привилегированного положения в ущерб русскому». В.С. Соловьев,
выступавший оппонентом Данилевского по большинству принципиальных
мировоззренческих вопросов, был совершенно солидарен с ним в том, что касалось
целостности страны: «Исторической работою создалась Россия как единая,
независимая и великая держава. Это дело сделанное, никакому вопросу не
подлежащее... История народа от начала и до наших дней, знает только о
безыскусственном и добровольном обрусении инородцев... настоящие европейцы
нередко подвергались добровольному обрусению и даже делались ревностными
русскими патриотами... Наш народ дорожит государственным единством и не допустил
бы его нарушения. Но он никогда не смешивает государственного единства с
национальным». Против национальной обособленности резко выступал и К.Н.
Леонтьев: «Что такое племя? За что его любить? За кровь? Но кровь, ведь, с одной
стороны ни у кого не чиста, и Бог знает, какую кровь иногда любишь, полагая, что
любишь свою, близкую. И что такое чистая кровь? Бесплодие духовное! Все великие
