Виктор Мизиано - Пять лекций о кураторстве
Важно при этом оговорить, что постколониальная, а за ней и посткоммунистическая дискуссия есть свидетельство того, что эпоха интернационального мира кончилась, сменившись эпохой мира глобального. Ведь глобализация наступает тогда, когда интернациональные общественные и культурные модели завершают свое шествие по миру: теперь все чувствуют причастность к ним и начинают настаивать на своем праве на их оригинальное использование. Как мы уже говорили, приводя в пример современное искусство, главная проблема сегодня не сводится к тому, насколько оправданны притязания на современность локальных художественных практик. Сегодня вопрос звучит так: кто определяет статус этого искусства, кто выносит ему оценку? Повторим еще раз: одна из основных особенностей глобализации – это то, что культурные и художественные вопросы стали политическими.
1990-е годы: период экономической глобализации
Мне трудно решиться на развернутое описание и определение глобализации. Сегодня эта проблематика дала в общественных науках жизнь многим авторским концепциям и теоретическим школам, обросла множеством текстов. Отсылаю за этим к переведенным на русский язык книгам Ульриха Бека, Зигмунта Баумана, Энтони Гидденса и др. Постараюсь, однако, обратить внимание на те черты глобализации, с которыми на этапе первого ее десятилетия, в 1990-е годы, художественному миру пришлось столкнуться в первую очередь.
Если позволить себе схематичное определение, можно сказать, что в свое первое десятилетие глобализация предстала как экономическая. Она заявила о себе как о тотальной победе рыночной экономики, или, говоря иначе, явила себя в первую очередь как глобальный рынок. Первым же и наиболее наглядным ее проявлением стало раскрепощение финансовых потоков, которые в результате неолиберальных реформ стали свободно перемещаться по миру. Наряду с финансовыми потоками интенсифицировались и потоки миграционные – люди последовали за деньгами, образовав вслед за глобальным финансовым рынком глобальный рынок труда. Наконец, за третьим признаком – свободным перемещением товаров, последовал и четвертый – интенсификация информационных и коммуникационных потоков. Ведь чтобы управлять этим мировым хозяйством, необходимо его информационное обозрение и оперативная связь. Изобретение Интернета и цифровых технологий пришлось здесь очень кстати. Что, впрочем, не удивительно: как известно, технологические открытия совершаются не столько тогда, когда человеческая мысль готова их произвести, сколько тогда, когда общество готово ими воспользоваться.
Интенсификация миграций – это главное, чем глобализация обернулась для художественного мира, в первую очередь для выходцев из посткоммунистических стран. С конца 1980-х (знаю по собственному опыту) российская художественная среда, преодолев былую изоляцию, начала активно перемещаться по миру. На том этапе это стало возможным в силу огромного интереса бывшего «первого мира» к реалиям того, что долгое время было спрятано за железным занавесом: западные институции активно включали восточноевропейских художников и кураторов в свою работу. Этого требовал глобализирующийся художественный и информационный рынок. И вот интересная закономерность: чем более активными становились контакты между людьми, тем более востребованным стало совершенствование коммуникационных технологий. Но чем более интенсивной и удаленной становилась с помощью Интернета коммуникация, тем больше она стала стимулировать людей к личному общению, к совместному физическому присутствию. Поэтому в начале 1990-х годов и происходит взрыв интереса к публичным дебатам – панельным дискуссиям и прочим формам интеллектуального общения между людьми. Таким образом художественный и информационный рынки, а также коммуникационные и интеллектуально-познавательные процессы интенсифицировали друг друга и оказывались связанными в одну цепь.
Экономическая глобализация: мировые города
Прямым следствием характерной для глобального рынка тенденции встраивания различных рыночных и производственных сфер в сети является еще одна не менее характерная тенденция, на которую все мы обратили внимание уже в начале 1990-х годов. Впрочем, первой ее отметила социолог Саския Сассен, заговорив о рождении world cities (мировых городов). В опубликованной в 1991 году и ставшей знаменитой книге «Глобальные города» она обратила внимание на следующую тенденцию: по мере того, как сходит на нет всесилие национального государства, а мир экономически, культурно и коммуникационно становится все более открытым и единым, возрастает значимость и роль нескольких мировых центров. Оказывается, глобальный мир – это не столько совокупность объединенных интенсивными связями территорий, сколько мир немногочисленных урбанистических центров. Именно в них с предельной и не виданной ранее интенсивностью концентрируются мировые ресурсы, принимаются стратегические, определяющие порядок вещей решения. Для мира искусства (и не только для него) на рубеже 1980–1990-х годов таким мегацентром стал Нью-Йорк – культурно-экономическая столица страны и политического блока, претендовавших на победу в холодной войне. Однако довольно скоро на роль мирового города – в том числе и в мире искусства – стал претендовать Лондон, и его успех в этом соревновании – одно из самых ярких и неожиданных явлений эпохи глобализма. Мне довелось побывать в Лондоне в феврале 1990 года, и тогда я имел стимул внимательно присмотреться к этому месту, так как рассматривал предложение стать сотрудником лондонского Института современного искусства (ICA). В то время увиденная интеллектуальная и художественная сцена показалась мне настолько периферийной и вялой, что от работы в ICA я отказался. Представить, что буквально через несколько месяцев художественная жизнь здесь начнет стремительно развиваться, в тот момент было сложно.
Превращение сегодняшнего Лондона в мировой центр искусства – еще одно красноречивое подтверждение того, что глобализация в свое первое десятилетие определялась по преимуществу экономической логикой. В самом деле, у Лондона в конце 1980-х – начале 1990-х не было достаточных художественно-культурных ресурсов, чтобы претендовать на лидерство в этой области. На протяжении всего XX века этот город отнюдь не являлся интернациональным художественным цент ром, не был он и местом значительных явлений в области искусства или художественной теории. К началу глобализации здесь не было передовой институциональной (музейной или образовательной) инфраструктуры, как не было и сопоставимого с континентальной Европой художественного рынка, а также традиции частного и публичного коллекционирования современного искусства. В чем Лондон удерживал лидерство перед континентальной Европой, так это в том, что был неоспоримым мировым финансовым центром. Из этого можно сделать вывод: искусство всегда идет за деньгами. И поскольку в России умонастроение сегодня отличается своего рода материалистическим радикализмом, многие именно этот вывод и склонны делать. Однако подобный взгляд на вещи сильно упрощает ситуацию.
Признаем для начала, что Лондон был центром мировых финансов и ранее, а веками он был самым значительным европейским городом. Однако изменения в статусе Лондона как художественного центра произошли именно с началом глобализации, то есть с момента, когда финансовый рынок обрел автономию от производства и стал самостоятельной лидирующей силой в мировом экономическом развитии. Определяющим стало то, что в условиях глобализации лидерство в финансовом обмене должно быть обеспечено концентрацией коммуникационных, информационных и экспертных ресурсов. Деньги идут туда, где до этого побывало знание. Это последнее обстоятельство крайне важно, хотя именно оно чаще всего игнорируется в России. Актуальный статус Лондона как центра искусства связан не только с успехом эксцентричных выставок злополучного Чарльза Саатчи, чьи кураторские достоинства более чем уязвимы для критики (как, впрочем, и вся его коллекция современного искусства). Не связан этот статус и с размахом ярмарки «Frieze», с которой вполне успешно конкурируют ярмарки континентальной Европы; невозможно его объяснить и феноменом музея Тейт Модерн, чье собрание и выставочная программа дают многим профессионалам основания для скепсиса. Самым убедительным достижением Лондона стало его превращение в центр интеллектуального обмена, то есть обретение им лидерства в сфере производства экспертного знания. Дело не только в том, что за крайне ограниченный срок здесь сумели создать достаточно эффективную некоммерческую и галерейно-ярмарочную инфраструктуру, а в том, что параллельно этому в Лондоне появились художественные и теоретические школы, издательские проекты и периодические издания, а также многочисленные грантовые программы для художников и специалистов со всего мира.
