Альберт Беляев - Вся чернильная рать...
Похоже, что и американцы не очень-то жалуют потерявших родину сочинителей. Недаром один из таковых пожаловался как-то в еженедельнике «Нью-Йорк таймс бук ревью» (1980, 7 сентября): «Я в Ленинграде встречался с бо́льшим количеством американцев, чем здесь, в Америке».
В своей статье М. Фридберг взялся также доказать, что в советской литературе 60-х — 70-х годов произошло якобы «падение романа». Он считает, что «…вся послесталинская советская литература, ныне уже насчитывающая четверть века, дала мало новых романистов». А если, мол, и появилось «несколько интересных русских романов», то все они «были написаны диссидентами и опубликованы за пределами официальных советских каналов»[221].
Чем же было вызвано обнаруженное Фридбергом «падение» советского романа? Оказывается, желанием советских писателей «обойти политические вопросы». Именно это, считает советолог, и способствовало тому, что советские писатели отвернулись от романа «во имя короткой прозы»[222].
Степень понимания Фридбергом отличия романа от рассказа видна хотя бы в том, что он объявляет «небольшими рассказами»… весьма объемистые романы Ф. Абрамова «Две зимы и три лета» и роман Ю. Трифонова «Дом на набережной»!
Чуть ли не единственным романом, достойным внимания, он признает «Доктора Живаго» Б. Пастернака. Фридберг объявляет это сочинение «поэтическим романом», который, мол, «обходил открытые политические проблемы»[223].
«Поэтический роман»… «обходил открытые политические проблемы». Ложь и фальшь словесных ухищрений советолога применительно к этому роману становятся особенно очевидными на фоне вполне конкретных и определенных оценок произведения Б. Пастернака, которые давались тем же журналом «Проблемз оф коммьюнизм» в 1964 году: «…роман… несет в себе нечто большее, чем просто антисоветскую… полемику… каждая его строчка пронизана антиреволюционным зарядом»[224].
Несколько позже другой американский советолог — Эдвард Браун — цинично признавал, что роман Б. Пастернака «…использовался в качестве психологического оружия в «холодной войне»[225].
25 октября 1958 года «Литературная газета» напечатала письмо К. Симонова, К. Федина, Б. Лавренева, А. Кривицкого и Б. Агапова, которое они направили Б. Пастернаку еще в сентябре 1956 года. Авторы письма дали четкий анализ этому роману и объяснили мотивы отказа редколлегии журнала «Новый мир» печатать его на своих страницах. В письме говорилось: «Вы написали роман сугубо и прежде всего политический, роман-проповедь. Вы построили его как произведение, вполне откровенно и целиком поставленное на службу определенным политическим целям… Ваш роман… глубоко антидемократичен и чужд какого бы то ни было понимания интересов народа. Все это, вместе взятое, проистекает из Вашей позиции человека, который в своем романе стремится доказать, что Октябрьская социалистическая революция не только не имела положительного значения в истории нашего народа и человечества, но, наоборот, не принесла ничего, кроме зла и несчастья.
Как люди, стоящие на позиции, прямо противоположной Вашей, мы, естественно, считаем, что о публикации Вашего романа на страницах журнала «Новый мир» не может быть и речи».
И вот теперь, спустя десятилетия, М. Фридберг лепечет: «поэтический роман»… «обходит политические проблемы»… Советолог прекрасно понимает политическую суть романа Б. Пастернака. И она его вполне устраивает с классово-буржуазной точки зрения. «Поэзия» и «обходы» тут ни при чем, они служат как бы дымовой завесой, призванной скрыть подлинные намерения антикоммунистов. Очень уж им хочется «поруководить» советской литературой, дать ей направление, желаемое советологами, разъяснить, на чем, на каких проблемах следовало бы сосредоточить внимание советских писателей, чтобы их произведения получали одобрение с «того берега».
М. Фридберг считает, что для советской литературы «нет необходимости заниматься социальными проблемами»[226]. Вот если бы советские писатели отошли возможно подальше от «больших общественных проблем», а социальные вопросы оставались бы «на заднем плане», да если бы сюжеты касались исключительно «земных событий в жизни негероического (!) народа», если бы писатели целиком сосредоточились на «индивидуальных, зачастую интимных отношениях мужчин и женщин…»[227] — вот тогда бы и советологи сменили свой гнев на милость и, может быть, даже признали бы без оговорок существование советской литературы.
Стратегические цели антикоммунистов заключаются не только в том, чтобы внедрять в сознание своих соотечественников априорно негативное отношение к литературе социалистического реализма, представлять ее в искаженном, клеветническом плане, но и попытаться косвенно повлиять на умонастроения советской художественной интеллигенции. Оторвать творческие интересы советских писателей от жизни своего народа, от партии, от задач коммунистического строительства, замкнуть эти интересы на «индивидуальных, зачастую интимных отношениях мужчин и женщин» — вот о чем вожделеют фридберги, профферы и иже с ними.
Они прекрасно понимают громадную и незаменимую роль и значение советской литературы и искусства в формировании коммунистического мировоззрения, высоких нравственных и моральных качеств строителей нового общества, в укреплении основ социализма, советского образа жизни. И потому ищут исторические параллели, которые можно было бы хоть как-то использовать в качестве аргументов в попытках скомпрометировать партийность и народность литературы социалистического реализма.
К примеру, М. Фридберг противопоставляет, конечно со знаком «минус», современную советскую литературу русской дореволюционной литературе. Он пишет: «Чтобы завоевать симпатии читателей к своим героям, дореволюционные русские писатели считали необходимым хотя бы отчасти поставить под сомнение разумность общества или правосудия государства…»[228]
Почти двадцать лет назад подобное спекулятивное противопоставление русской дореволюционной литературы современной советской литературе было сделано советологом Марком Слонимом, который писал: «…в течение полутора веков русская литература была «подрывной», она противостояла власти и выступала против государства и его представителей. Теперь же коммунисты требовали от литературы поддержки власти, службы государству и покорности правительству. Порывая с долгой традицией бунтарства, писатели должны были превратиться в защитников закона и порядка. А это означало большее, чем просто перемена психологии и политической позиции, ибо встает коренной вопрос: может ли литература существовать без конфликтов, несогласия, трагедий? Не нанесет ли непоправимого вреда художественному творчеству согласие писателей стать постоянными проводниками оптимизма и утилитарного рационализма?»[229].
Разумеется, М. Слоним и М. Фридберг предпочитают не уточнять, против какого государственного устройства и против какой власти боролась передовая русская литература «в течение полутора веков»; М. Слоним и М. Фридберг делают вид, будто им неизвестно, какая власть и какое государство возникли в России в результате победы социалистической революции в октябре 1917 года. А ведь в этом-то и вся суть!
Да, творчество великих русских дореволюционных писателей-реалистов было антибуржуазным по самой своей сути. Эту благородную традицию хранят и энергично развивают советские писатели. Их творчество также насквозь антибуржуазно. В этом господа советологи могут не сомневаться!
Приемы М. Слонима и М. Фридберга заключаются в абстрактном толковании таких конкретно-исторических понятий, как «власть», «государство»; в абстрактном противопоставлении литературы власти и государству вообще. Авось, мол, не разберутся и поверят.
Все дело именно в точке зрения. И когда М. Слоним и М. Фридберг пытаются подставить на место пролетарской свою, буржуазную, антикоммунистическую точку зрения и выдать ее за всеобщую и обязательную для всех времен и социальных устройств, то это попытка с негодными средствами. Она рассчитана на людей с примитивным уровнем политического сознания.
О несбывшихся надеждах советологовОднако надежды советологов противопоставить советских писателей своему советскому обществу, партии, социалистическому государству несбыточны, и это понимают и некоторые советологи. Как писал в 1976 году Фр. Баргхорн: «К сожалению (!), подавляющее большинство советской интеллигенции поддерживает социализм…» и «…готово работать в рамках коммунистической политической системы, соблюдать ее правила…»[230]
Надо сказать, что и раньше отдельные советологи были вынуждены признавать, что расчеты на «оппозиционность» российских писателей Советской власти не имели под собой никакой основы. «Из преданности Советскому Союзу выросла преданность Коммунистической партии, которая руководит страной. Было бы ошибкой сомневаться в лояльности старшего поколения писателей». Такое признание мы можем встретить, к примеру, у Эрнеста Симмонса. Более того, Симмонс пришел к выводу, что и «…новое поколение писателей, не исключая и так называемых «сердитых молодых людей», выражает такую же преданность своей стране и партии»[231].
