Александр Мережко - Левая Политика. Левые в России
Всё начиналось с великих замыслов. В январе 2005 году мы с Борисом Кагарлицким, заняв у знакомых денег на мой билет, отправились на Всемирный Социальный Форум в Бомбей. Сказать, что это была авантюра чистой воды, значит не сказать ничего. До того русских на социальных форумах насчитывалось две-три персоны, волею судеб заброшенные в эту зарождающуюся всемирную «тусовку» новых социальных движений.
В России тогда ситуация с левым движением была грустная. Во-первых, никто не мог понять, кто «левый» и что значит теперь быть «левым». Медленно и долго умирал «гениальный политпроект» под названием КПРФ. Новые социальные движения стремительно элитизировались и торопились откреститься от всего «левого». Оставалась только молодёжная часть КПРФ, социально активная, но очень мало подходившая на роль демократических левых сил, способных стать альтернативой авторитарной партии. Сбитое с толку общество, измученное десятилетиями принудительной «социальной активности» советской эпохи и десятилетием циничных манипуляций в экономике и социально-политической жизни, было готово заниматься чем угодно, только не политикой.
Тогда нам казалось, что если и надо с чего-то начинать, то с восстановления моста между нами и миром. Нет, не между элитами. У них с «мостами» всё было в порядке. Связи не прерывались ещё с советских времён и по мере исчезновения «железного занавеса» только крепли. Но как восстановить и развить связи между нашими обществами?
Так родился проект международного левого журнала, способного прорвать информационную блокаду на левом фронте как «у нас», так и «у них». Мы искали людей, которых заинтересует опыт посткоммунистического мира и которые захотят вести диалог с посткоммунистическим обществом в поисках новых путей единения и обновления современного левого движения.
Сначала был Дели, более чопорный и прохладный. В аэропорту много военных, да и пресловутый «средний класс» тоже как-то всё больше напоминал военных однообразием одежды и поведения. И вот, наконец, Бомбей, или Мумбай, как принято сейчас его называть.
Первые впечатленияБомбей встретил нас удушающей жарой, несмотря на то что стояла зима. Ещё на подлёте к городу мы с интересом наблюдали за странными особенностями архитектуры. Было любопытно, что это за огромные кварталы, выстроенные в стиле поп-арт и состоящие из разного размера квадратных строений, которые по форме напоминают большие коробки…
Экзотика началась прямо с такси. Перед поездкой в Индию знающие люди предупредили: руками ничего не трогать, воду не пить, а зубы чистить исключительно минеральной водой из бутылки. Такси представляло собой нечто среднее между машиной и маленькой тележкой, только без лошади. Сходство с тележкой особенно усиливал своеобразный декор: сзади у машины был нарисован хвост, а впереди глаза. Когда мы выехали на шоссе, стало очевидно, что это общая тенденция. Может, таким образом индийцы пытаются «оприродить», «вдохнуть жизнь» в того страшного индустриального монстра, который обезображивает и пожирает их жизненное пространство? Дышать было совершенно нечем: воздух настолько загазован, что даже волосы и кожа мгновенно покрылись слоем какой-то влажной копоти. Впрочем, водитель отнюдь не унывал и вопреки нашей гигиенической опасливости достал откуда-то с пола машины тряпку, вытер ею стекло и часть салона, а затем высморкавшись в неё, деловито бросил куда-то под сиденье. При этом он всё время кашлял (как выяснилось впоследствии, такой кашель становится неотъемлемым следствием пребывания в этом индустриальном аду).
Вторым открытием стали для нас «кварталы поп-арта». Это оказались самые настоящие картонные коробки, огромные кварталы картонных коробок, населённые людьми. И, как мы выяснили впоследствии, обладатели этих «жилищ» без воды и света вовсе не принадлежат к беднейшему классу. Это ещё счастливцы, у которых есть крыша над головой и какое-то подобие домашнего очага. Кстати, аренда места под такую коробку стоит немалых денег, и цена особенно возрастает, если место расположено недалеко от продуктовой помойки или проезжей части. Помойка служит важным источником пищи, а проезжая часть — источником милостыни. Как только образуется автомобильная пробка, а образуется она постоянно, толпы нищих обитателей трущоб облепляют машины с «хвостами» и «глазами» и начинают просовывать руки в окна, подносить истощённых детей… Подходят больные, прокажённые, много инвалидов, детей-уродов, родившихся в этой противоестественной и несовместимой с жизнью среде. Иногда предлагают какие-то белые бумажные цветы в обмен на деньги, и всё время показывают на рот: мол, нечего есть. А вокруг расклеены плакаты с изумительными красотками из индийских фильмов, с рекламой суперсовременной косметики, компьютеров, бытовой техники, умопомрачительных машин… Рекламные щиты со здоровыми и жизнерадостными лицами предлагают купить средство для… очистки организма от последствий грязного воздуха.
Но вот мы, наконец, и добрались до места, где нам предстоит жить. Не бог весть что, но не коробка и уже потому — рай. Там есть вода и даже «кондиционер» в виде огромного прикрученного к потолку пропеллера… Только не открывать окна! Включаю пропеллер. Завтра форум…
Наша ситуацияЧто такое Социальный Форум, я представляла с трудом. Мой предыдущий опыт участия в массовых международных действах ограничивался московской Олимпиадой, оставившей тяжёлое воспоминание обилием чекистов, перед которыми нам, студентам разных вузов, работавшим на Олимпиаде переводчиками, надо было в чём-то постоянно отчитываться. Отчитываться было не в чем, но при этом мы, в отличие от чекистов, падали с ног от усталости: работали практически круглосуточно.
Посмотрим, что же такое Всемирный Социальный Форум? Это какая-то необычная, ещё неизведанная форма активности, объединения людей. Это что-то новое. Интересно было понять, что это — «серьёзное мероприятие» или просто «баловство», тусовка, фестиваль… И что это за люди, съехавшиеся сюда со всего мира, зачем они здесь, что их объединяет? И ещё хотелось понять, сумеем ли мы, русские, найти какое-то место на этом всемирном форуме социальных движений и современных левых. Как учёному, мне было интересно, чего ждут «левые» от современной России, как вообще отозвалась, отразилась на мировом левом движении катастрофа «реального социализма», есть ли у нас шанс начать диалог на новой основе и какой может быть эта «новая основа». Но особенно хотелось увидеть этих людей. Ведь не секрет, что именно от мирового левого, точнее, демократического левого движения мы были отрезаны в эпоху «социализма» в наибольшей степени. Если Гэлбрейта даже переводили и печатали, если Бжезинского можно было найти в спецхране (пусть и по особому разрешению), то еврокоммунистов читать уже не рекомендовалось, не говоря уж о «новых левых», о которых можно было узнать только из тщательно отцензурированной разоблачительной литературы. Был ряд людей, проверенных товарищей, которым разрешено было «ведать левыми» и о них писать и, даже, возможно, кое-что и читать. Попасть в их число было сложно, одного научного интереса при этом явно не хватало.
В таком особо опасливом отношении к современным левым со стороны правящей советской бюрократии заключался несомненный резон, поскольку острие левой критики было направлено именно против бюрократии, против её вырождения в господствующую, «властвующую» антиобщественную силу. И даже в описании бездушной Системы, против которой было направленно восстание, советские начальники узнавали самих себя.
У нас тоже было подобное течение. Только у нас оно позиционировало себя не как «неомарксизм», а как «истинный», «настоящий», «очищенный» марксизм. Люди эти в брежневские времена подвергались травле со стороны власти, находились под её бдительным надзором и не допускались ни до широкого общества, то есть ни до студентов, ни до коллег за рубежом. Эти учёные писали книги, собирались вместе, но были надёжно изолированы от широкого влияния усилиями власти и травлей со стороны коллег. Условия игры были изначально неравными: ни общество, ни международная научная и социальная среда не могли их защитить. Но идеи, выдвинутые ими, были очень важны. Они писали о том, как развивать теорию, о том, как в теории с необходимостью должно появляться новое, иначе она гибнет. Что постоянное обновление есть форма жизни теории. Что мышление и творчество могут развиваться лишь в соответствующей социальной среде, которая предполагает открытость, свободу информации и обмена мыслями, свободу убеждений, плюрализм и толерантность. Что существование такой среды несовместимо с той системой тотального духовного контроля, которая господствовал в то время. Что социальная деятельность является необходимым моментом духовного развития личности. Что коллективизм не заключается в подавлении и разрушении индивидуальности, а, напротив, может быть высшей формой её проявления. Что преодоление эксплуатации не ограничивается национализацией средств производства, а требует дальнейшей демократизации всех сфер управления общественным хозяйством, всё более широкого участия общества в принятии экономических и политических решений. Именно их концепции сделали главной темой марксистского анализа сущность и развитие творческой индивидуальности.
