Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3
Лева писал в своем дневнике: «Больной стоит перед врачом и говорит о своем здоровье, жалуется, не говоря правды. Он или симулирет, или аггра-вирует, или наоборот — дезаггравирует. Врачу трудно выяснить правду. Неприложимо положение, что врач должен верить больному. Здесь верить нельзя. Все привыкли лгать и употреблять ложь во спасение. И лучше вначале больного осмотреть, аускультировать., перкутировать, пальпировать и лишь, когда придешь к выводу, тогда спрашивать». Между тем весна приближалась. В воздухе днем все больше веяло теплом, и истощенные заключенные — эти «любители солнца и костра» — все больше тянулись к теплу.
— Эх, только бы дожить до лета! — говорили они между собою.
— Да, доживем до лета, живы будем, — говорили другие.
28 апреля Лева писал родителям:
«Дорогая, любимая мама! Дорогой, любимый папа! Горячо целую вас. Приветствую миром, верой, надеждой, любовью, которая дана нам от Отца Света, нашего Искупителя. Нахожусь теперь в колонне 8. Среди суеты дня часто вспоминаю о вас. Дни идут, как тень, бесследно, бесплодно. И вот уже скоро 1 мая, начало цветущей весны в Поволжье. Здесь, в Горной Шории, все по утрам морозит, лежит снег, лишь днем тает и по дорогам грязь, вода. Так хочется ясных, сухих дней. А жизнь уходит. С 1930 года в общем в узах. Это вторая весна в этом заключении. Как ни привык, но все-таки человеку свобода дорога.
В сущности некуда спешить (разве только в институт), но надежда не угасает. Частые переезды не легки, каждый раз приходится аклиматизироваться, менять адрес, затрудняется переписка с вами. Но не беспокойтесь. Он печется, сами же мы не можем прибавить себе росту ни на локоть. Работы много, стараюсь, но не всегда бываю точен. Сыт, одет, обут; посылку, о которой писали, еще не получил. Все это ничтожно по сравнению с вечным. Как подумаешь, а ведь мы самые счастливые люди. Мы знаем мир от Него. «Мир Мой даю вам», и не унываем во всех обстоятельствах. Мое благополучие — ответ на ваши молитвы. Жду очередного письма. Люди суетятся много. Помню, в альбоме у нас была открытка — гора из людей, тянущихся к счастью, которое, как мираж, вырисовывается в облаках. Люди тянутся, сильные давят слабых., У нас же иное счастье: огонек горит и влечет. То, что мы имеем возможность трудиться, очень хорошо. Труд глушит в людях дурные инстинкты; праздность — это беда. Мне особенно приятно, что могу приносить пользу людям, ремонтируя их здоровье и предупреждая заболевания. Привет Лиле и всем. Как дядя Петя? Желаю успеха во всем добром. С любовью и надеждой Лева».
В начале мая все всполошились. Большое начальство, начальник всех сибирских лагерей Чунтонов должен был посетить строительство. Заключенные думали, что он приедет с большой помпой, с большой свитой. Но это оказалось совсем не так. Приехали они верхом на лошадях. Вошли в лагерь, и, на удивление всех, большой начальник оказался доступным каждому заключенному. Он со всеми разговаривал, принимал любые жалобы, советовал, и заключенные с удивлением делились между собою, что он относится к ним, как к людям.
Начальство направилось в амбулаторию и стационар. Лева и все санитары, все прибрав и вычистив, что называется, дрожали, боясь, как бы не получилась неприятность, потому что все-таки состояние лагеря было не на высоте.
Начальник лагерей вместе с начальником Горно-Шорского отделения Пронкиным сели в амбулатории на табуретки и пригласили Леву тоже присесть.
— Мы знаем трудности вашей работы и недостатки, но я хочу с вами поговорить об отношении к людям. Вы видите перед собой больного, но не знаете, что он собой представлял в прошлом, каково его отношение к труду теперь. Мы должны видеть перед собой прежде всего живых людей, хотя бы и заключенных.
Начальник замолчал, а Пронкин, как бы продолжая его мысль, сказал: Когда человек теряет здоровье, вы должны особенно за ним ухаживать, чтобы он вышел на волю не инвалидом, а здоровым вернулся к семье и мог содержать ее. Мы понимаем, что вы, служащие, рабочие, крестьяне, временно изолированы, но придет день, когда вы будете снова участвовать в общем строительстве.
Да, мы просим вас, — сказал начальник управления Сиблага, — особенно заботиться о быте, здоровье вверенного вам контингента, наладить профилактику, уход за больными. Мы постараемся сделать все возможное, чтобы улучшить положение заключенных.
Лева с удивлением слушал начальство. Сколько пришлось ему пережить в прошлом и слышать от других об отношении начальства к заключенным! Это было нечто повое. Как будто среди туч прорвался солнечный луч и озарил все теплом.
«Почему, почему, — думал Лева, — такое высокое начальство стало как-то по-человечески относиться к заключенным? Неужели атеисты могут тоже проявлять гуманность — человеколюбие?»
Не прошло и нескольких недель, как заключенным был объявлен знаменитый «приказ 100 Я». Культурно-воспитательная часть прорабатывала его на собраниях вместе с заключенными. Это был приказ комиссара внутренних дел СССР Ягоды.
В нем указывалось, какими правами могут пользоваться заключенные, говорилось о человеческом отношении к ним, предлагалось использовать заключенных на разных работах только в зависимости от состояния их здоровья.
Да, это в глазах Левы и многих других был явный акт гуманности. Но что это, — спрашивал он себя, — почему, для чего? Может быть, и без Христа люди в состоянии быть добрыми? Говорят же ведь, что «человек меняет кожу», мало-помалу выковывается новый человек, везде и всюду добро должно торжествовать. Но Лева в глубине души был совершенно убежден, что прежде всего людям нужно Евангелие. И он решил лично прилежно молиться за комиссара Ягоду, чтобы Бог открыл ему глаза и он уверовал.
Ободренный указаниями начальства, Лева делал все для того, чтобы улучшить санитарный быт и лечение заключенных. Ввиду того, что среди больных заключенных было много людей, не знающих по-русски, Лева составил для амбулаторного приема упрощенный словарь узбекского, казахского, китайского, корейского языков для работников Сиблага. Он с успехом пользовался им. Вот входит на прием в амбулаторию узбек:
— Салям алейкум, уртак! — радостно приветствует его Лева. Больной улыбается, слыша слова на родном языке. Лева продолжает, заглядывая в тетрадку: — Кель маган ашиа (иди ко мне, друг). Нимбурта? — что болит?
Больной, указывая на живот, говорит: «Карын, карын».
— Коль наг чеш — снимай рубашку! — говорит Лева.
Но вот перед ним китаец, пытающийся что-то сказать знаками.
— Хо-и, — приветствует его Лева. — Юше мо бин? — (что болит?).
— Туи, туи, — говорит китаец и показывает на ногу.
Этот словарь Лева направил начальнику медсанчасти 9-го отделения Сиблага с просьбой размножить его для медработников лагерей. Но ответа на это свое предложение он также не получил. Наступал май, и Лева писал своим:
«Дорогие, любимые папа и мама! Мир вам! Приветствую вас теплом любви и милости, которыми Агнец закланный окружает нас. Поздравляю с наступлением весенних ясных дней, когда солнце своими лучами топит снег, уничтожает смерть зимы и поднимает температуру выше нуля и дает жизнь, и жизнь с избытком. Вот сегодня 5 мая, и у нас первый солнечный день, но холодно и приходится ходить в телогрейке. А у вас, вероятно, весна в разгаре и Волга тронулась. При холодной погоде лучше сидеть над книгой и заниматься, как я это испытал на Севере, в Заполярье.
Природа кругом чудесная: горы, леса, речка, но я ото всего этого изолирован, и привыкаешь к этому, как птичка привыкает к клетке. Работаю, хочу основательно заниматься анатомией, думаю, что нужно повторить математику и другие предметы. Не теряю надежды на поступление в вуз. А годы уходят, скоро мне исполнится 25 лет жизни. Так жажду плодов, иначе на что смоковница и место занимает, «сруби ее». Какая польза от нас? Соль добрая вещь, но если она потеряет силу, ни к чему не годна, как только выбросить ее вон на попрания людям. Не знаю, как вы ответите на вопрос: для чего мы землю занимаем? Но я лично на сегодняшний день не знаю. Кому приносим пользу? Живем тихо 1 г ни звука о Любви, впрочем, можно не говорить, но отражать Любовь. Что это: или ночь, или сон? На работе стремлюсь приносить больше пользы больным, полностью владеть собою, настойчиво, твердо добиваться намеченной цели. Вот я приговорен и нахожусь в трудовом исправительном лагере. Это, видимо, чтобы я научился хорошо трудиться. Отец хочет, чтобы я приобрел твердый характер и, несмотря ни на какие трудности, исполнял Его волю. Всегда жду от вас писем, пишите, как здравствуете, как твое здоровье, дорогая мама, чем занимаешься, что читаешь. Как работает папа? Весна отражается на маляриков, и тут тоже приходится хинизировать. Молитесь обо мне, чтобы Он сделал из меня то, чем я должен быть, «сосудом пустым и разбитым». Горячо целую. С любовью, верный, как всегда, Лева».
