Михаил Полятыкин - Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?
Неудовлетворенный аудиторией, я писал в газеты, отвечал на письма, работал с редакциями. Короче, не сидел и не собирался сидеть у моря и ждать погоды, и мои усилия увенчались этим приглашением. На которое, тем не менее, я сразу не ответил, сомневаясь:
— А кто тебе сказал, что я — скандалист? — спросил я мою визитершу.
— Никто, я сама знаю, читала, — уверенно заметила она и перечислила несколько моих публикаций в журнале. Все они были больше проблемными, чем скандальными, требовали вмешательства властей, чтобы переломить ситуацию с теми же овощными базами или в торговле пивом. Когда она их перечислила, я понял, почему она пришла.
Главным редактором ее газеты только что назначили М. Полторанина, ставленника и протеже нового первого секретаря горкома КПСС Б. Ельцина. Его резкий курс на полное обновление руководящей партийной верхушки требовал информационной поддержки, газета горкома должна была стать лучшей в городе. И она стала. Критика еще вчерашних кумиров и лидеров, порой безоглядная, скандальные выступления на темы бытового обслуживания и торговли, косвенно ударяющие по тому или иному секретарю райкома, подняли тираж едва ли не к миллиону экземпляров. Такого газета отродясь не видала. И, думаю, больше никогда не увидит.
Вот в такую газету пришли меня звать, а я еще и кочевряжился. Скорее всего, не из принципа, а от природной вредности. Покочевряжившись, согласился.
На смотринах у главного редактора моя будущая начальница почему-то нервничала, а я был абсолютно спокоен.
— Оклад у тебя будет 190 рублей, — сказал М. Полторанин, когда ему все про меня было сказано.
— Это для меня не главное, денег заработаем, сколько захотим, — ответил я на его ход.
— Вот нахал, вот нахал, — запричитала начальница, боясь, что редактор меня после этих слов пошлет на все четыре стороны. Но этого не случилось. Я был принят скандалистом и в этом качестве пребываю и поныне. Иначе вы бы всего этого сейчас не прочитали, а я бы не написал.
Желание писать для человека пишущего — это святое. Без него никогда не родится ни одна мало-мальски достойная внимания широкой публики заметка. К сожалению, абсолютное большинство пишущих делают это по необходимости или по принуждению. Необходимость связана со службой в той или иной редакции, где платят зарплату или ее не платят, а включают в размер гонорара, тогда необходимость писать обостряется, а принуждение осуществляет руководство редакций, которому надо угодить хозяевам — властям, бизнесменам, партиям. Все до противного просто в наш прагматичный век. Романтики пера вымерли вместе с кончиной века перьевых ручек и тоненьких блокнотов, их заменили диктофоны, компьютеры, диски. Порою техника заменяет и самое главное достоинство журналиста — его мозги.
— А ты знаешь, — заметил Ю. Лужков в очередном телефонном разговоре после того, как прихлопнули комиздания, — мы решили не закрывать газеты. Будем бороться с ними при помощи общественного мнения.
Потом неожиданно спросил:
— А ты Муладжанова знаешь?
— Конечно, — говорю, — вместе чернила хлебали на разных мероприятиях.
— Что он за человек?
— В работе — зверь, ухватистый, оборотистый, был ответственным секретарем когда-то, слетел по бабьей части.
Так это ж хорошо…
— Конечно…
— А взгляды?
— Трудно сказать. Он всегда умел сосклизнуть. Думаю, настоящие его взгляды станут ясными только теперь, когда он стал главным редактором и хозяином газеты. Человек на первой руке — совсем другой, чем на промежуточной.
Через некоторое — довольно короткое — время они подружатся. Ш. Муладжанов будет водить к мэру американские и японские делегации, порекомендует человека на должность руководителя отдела по связям с общественностью. Ю. Лужков будет участвовать в праздниках «Московской правды», гонять мяч в Лужниках в составе своей команды против журналистов, подкидывать бюджетных денег — словом, поддержка по полной программе.
Заслуги Гусинского Ю. Лужков оценит высоко — сдаст в аренду его структурам почти задаром офисные площади в доме № 36 по Новому Арбату, сделает его банк уполномоченным правительства Москвы, будет с ним встречаться и обедать. Например, 23 марта 1994 г. в 12 часов у них состоялся «деловой» обед, а 14 апреля в 13 часов — просто обед. В чем отличие? И еще штрих. Любому просителю-посетителю на прием отводится 30 минут — будь любезен, укладывайся. А с Гусинским 13 октября того же года мэр общался аж два часа, с 13.00 до 15.00.
На следующий год Ю. Лужков будет присутствовать в гостинице «Славянская» на праздновании первой годовщины канала НТВ, принадлежащего тогда Гусинскому. Анекдотический же случай с отсидкой вместо своего спонсора в Лефортове известен всей стране. Что это, как не связь, порочащая и должность мэра, и личность самого Ю. Лужкова? И подобных связей в его мэрской биографии премного. Б. Березовский, А. Абашидзе, А. Смоленский, А. Быков, Б. Патрикацашвили, Секу Асахара и многие другие.
Вслед за «Московской правдой» пооткрывались и другие газеты. Ведь все наши издания — послушный инструментарий в руках власти. И хотя они стали называться сплошь и рядом «народными» и «независимыми», поснимали с первых полос побрякушки, что навешивала прежняя власть за заслуги перед нею, за околпачивание и промывание мозгов обывателей, новая власть смекнула: никуда не денутся. И «народные», и «независимые» приползут, как миленькие, поскольку кушать хочется всегда, а без денег это весьма проблематично.
Так и случилось. Хотя на первых порах, когда еще теплились остатки коммунизма, мэра и мэрию «бомбили» довольно ощутимо. Сначала его зацепили на учредительстве в «Оргкомитете» — он мухой вылетел оттуда, нюх не подвел. Да и силищи, как сейчас, у него тогда не было. Теперь бы он просто плюнул и растер. В «Литгазете», кажется, Ю. Щекочихин опубликовал чуть ли не на полосу статью под названием «Страх», где говорилось о коррумпированности московских высших милицейских чинов и о завязках Ю.Лужкова с ними.
Статья вызвала среди чиновничества большой переполох. В кабинете у Ю. Лужкова собрались — точнее ввалились вместе и сразу В. Шахновский, Б. Никольский, К. Буравлев и главный юрист мэрии. Двое или даже трое из них были с «Литгазетой» в руках, в которой на целую полосу разверсталась статья под названием «Страх». В. Шахновский по этому поводу заметил:
— Собрал все сплетни, про что уже десять раз писали.
А Костя Буравлев сказал, подавая Ю. Лужкову газету с подчеркнутыми абзацами:
— Ни одного точного факта не привел. — И потом добавил, больше к публике, чем к мэру, который в это время уже говорил по телефону: — Хотя ругательная статья — лучшая реклама…
Юрий Михайлович, между тем, говорил в трубку:
— Да, я займусь этим. Мне нужно капельку времени, самую капельку, хоть немножечко… — И потом: — А ты не говори лишних слов. Ты тратишь время, которое я мог бы потратить на решение твоих проблем. — И положил трубку.
В. Шахновский рассказал о том, что происходило на сессии Моссовета. Оказывается, доблестные депутаты решили не признавать — ни больше ни меньше — Указа Президента о назначении Ю. Лужкова мэром как неконституционного.
— Не слабо, — заметил он. — Если они это примут, то Борису Николаевичу ничего не останется делать, как ликвидировать органы представительной власти. Не ликвидировать, точнее, а распустить… Кстати, надо нам по-другому разговаривать и с российскими властями. Что это с их стороны за дискредитация исполнительной власти Москвы? Распоряжения по нашей городской собственности подписывают все кому не лень. — Полторанин, Бурбулис, Шахрай.
Потом в трубку: «Надо по-другому работу организовать!»
Позже довелось мне присутствовать при разговоре на тему о газетах, когда Ю. Лужков давал указание юристу правительства о подготовке исков к «Правде» и «Независимой».
— Ты должен так все подготовить, — подчеркнул мэр, — чтобы «Правда» выплатила мне за моральный ущерб пять миллионов — пусть они разорятся окончательно!
— Пять миллионов вам никто не заплатит, — вмешался я, как обычно, не в свое дело.
— Почему?
— А кто определяет, что ущерб нанесен именно на эту сумму?
— Никто, я сам…
— Практики такой нет, Юрий Михайлович, — заметил молчавший до того юрист.
— Значит, все зависит от того, как посмотрит суд, — констатировал я, гордый своими познаниями в юриспруденции, каковою никогда не занимался.
— Я могу оценить такой ущерб и в 500 миллионов, — парировал между тем Лужков, — его ведь руками нельзя пощупать. Что, если для меня это — единственная возможность реализовать себя, добиться в жизни успеха? Мне на материальные блага, скажем, наплевать, я могу и помимо сегодняшней должности зарабатывать больше. Но я очень щепетилен до того, что касается чести и достоинства. Обливание помоями в печати образует вокруг моего имени вакуум, я теряю точку опоры, я надломлен, не могу продолжить исполнение обязанностей в полном объеме. Нет, моральный ущерб дорого стоит…
