Пётр Кропоткин - Хлеб и воля
Чтобы пережить впечатление великолепного заката солнца, нужно видеть его, возвращаясь с работы, нужно жить с крестьянами так, как живут они. Для того, чтобы понять всю поэзию рыбной ловли, нужно быть в море вместе с рыбаком, во всякие часы дня и ночи, бороться с волнами, спорить с бурей, испытать наслаждение при виде тяжело нагруженной сети и — разочарование, когда приходится возвращаться домой с пустою лодкой. Для того, чтобы знать, что такое сила человека и уметь передать её в произведении искусства, нужно побывать на фабрике, испытать утомление и муки, но вместе с тем и наслаждение творческой работы, нужно самому ковать металл при ослепительном свете плавильной печи, нужно самому почувствовать как живёт машина. Нужно, наконец, погрузиться самому в народную жизнь, прежде чем решиться её изображать.
Произведения художников будущего, которые будут так же жить жизнью народа, как жили ею художники прошлого, не будут, очевидно, предназначаться для продажи. Они будут предназначаться для всякого рода общественных, общинных зданий, где каждая картина или скульптура будет неотделимою частью живого целого, которое утратило бы свою целость без данной картины или статуи, подобно тому, как картина или статуи утратили бы свой смысл, если выделить их из здания. Туда-то и будут приходить люди, чтобы любоваться ими и там-то их гордая и ясная красота будет производить своё благодеятельное действие на человеческие умы и сердца.
Для развития искусства нужно, чтобы оно было связано с промышленностью тысячами промежуточных ступеней, которые сливали бы их в одно целое, как справедливо говорили Рёскин и великий социалистический поэт Моррис. Всё, что окружает человека — дома и их внутренняя обстановка, улица, общественное здание внутри и снаружи — всё должно обладать прекрасной художественной формой.
Но это будет возможно только в таком обществе, где все будут пользоваться довольством и досугом. Тогда создадутся художественные общества, в которых каждый сможет применить свои способности, так как искусство не может обойтись без побочных работ, чисто ручных или технических. Эти художественные общества возьмут на себя заботу об украшении жилищ своих членов, как это сделали молодые эдинбургские художники, добровольно взявшиеся за украшение стен и потолков местной большой больницы для бедных.
Если художник или скульптор создаст произведение, вытекающее из чисто личного чувства, он подарит его любимой женщине или любимому другу. И не будет ли такое произведение, созданное с любовью, несравненно выше тех картин, которые пишутся, и статуй, которые лепятся теперь для удовлетворения тщеславия всяких буржуа и банкиров, только потому, что они могут заплатить за них много денег.
То же будет и со всеми другими удовольствиями, которых человек ищет помимо необходимого. Тот, кому захочется иметь рояль, войдёт в общество людей, фабрикующих музыкальные инструменты. Там он будет отдавать этому делу часть остающейся у него свободной половины дня. Какое бы ремесло он ни знал, лишь бы знал его в совершенстве, он сумеет приложить свою руку к фабрикации рояля, — и через несколько времени он получит желанный рояль. Если его привлекает изучение астрономии, он присоединится к обществу астрономов, в которое будут входить и философы, и наблюдатели, и вычислители, и фотографы, и артисты, выделывающие астрономические инструменты, и учёные, и любители, — и он получит нужный ему телескоп, а сам в свою очередь внесёт свою долю труда в общее дело, потому что астрономическая обсерватория также нуждается в работе каменщика, столяра, литейщика, механика, как и в работе мастера-художника, завершающего выделку оптического инструмента нарезкою делений.
Одним словом, тех пяти или шести часов, которыми будет располагать каждый, после того, как он отдаст несколько часов производству необходимого, будет более чем достаточно для удовлетворения всех, бесконечно разнообразных потребностей, составляющих роскошь. Тысячи обществ возьмут на себя эту обязанность. То, что теперь является привилегией ничтожного меньшинства, станет доступным для всех. Роскошь перестанет быть глупым и кричащим удовлетворением тщеславного буржуа и станет удовлетворением действительно художественного вкуса.
Счастье всех от этого только увеличится. В труде сообща, с лёгким сердцем и в виду достижения желанной цели — книги, произведения искусства, или предмета роскоши — человек найдёт ту побудительную силу, тот необходимый отдых, который делает жизнь приятной.
Когда мы работаем для уничтожения различия между господами и их рабами, мы работаем, следовательно, для счастья как тех, так и других — для счастья всего человечества.
Привлекательный труд.
Когда социалисты говорят, что общество, освободившееся от капитала, может сделать труд приятным и уничтожить всякую работу, внушающую отвращение или вредную для здоровья, над ними обыкновенно смеются. А между тем мы уже теперь видим поразительные успехи в этом направлении, причём везде, где были введены такого рода улучшения, хозяевам оставалось только радоваться происходящему вследствие этого сбережению сил.
Завод и фабрику можно, несомненно, сделать таким же здоровым и привлекательным, как любую научную лабораторию; и нет сомнения также, что сделать это бывает выгодно во всех отношениях. В просторном помещении, при хорошем воздухе, работа идёт лучше, и легче находят себе применение различные мелкие усовершенствования, ведущие к сбережению времени и труда. И если в наше время помещения большей части фабрик так грязны и нездоровы, то это происходит от того, что при постройке их рабочий совершенно не принимается во внимание, и человеческие силы тратятся в них самым нелепым образом.
Однако уже и теперь — хотя пока ещё в виде редкого исключения — можно видеть кое-где фабрики, настолько хорошо обставленные, что работать там было бы вполне приятно, если бы только работа не продолжалась больше четырёх или пяти часов в день и если бы каждый мог вносить в неё некоторое разнообразие, сообразно своим наклонностям.
Мы можем указать, например, на один завод — к сожалению занимающийся изготовлением военных снарядов и орудий, — который в смысле разумной санитарной организации не оставляет желать ничего лучшего. Он занимает площадь в двадцать десятин, из которых пятнадцать покрыты стеклянной крышей. Пол сделан из огнеупорного кирпича и так же чист, как в домике какого-нибудь рудокопа, а стеклянную крышу тщательно моют специально занимающиеся этим рабочие. На этом заводе выковывают стальные слитки весом до 1200 пудов, но присутствие огромной печи, внутри которой температура доходит до тысячи градусов, не чувствуется даже в тридцати шагах от неё: вы замечаете её только тогда, когда раскалённая стальная масса выходит из пасти чудовища. И этим чудовищем управляют всего трое или четверо рабочих, которые открывают то один, то другой кран, причём силою давления воды в трубах приводятся в движение огромные рычаги.
Вы входите в этот завод, ожидая, что вас сейчас же оглушит стук молотов, и видите, что молотов вовсе нет: огромнейшие пушки, весом в 6000 пудов, и оси больших пароходов выковываются просто давлением молотов, приводимых в движение давлением воды в трубах. Для сдавливания металлической массы, рабочий, вместо того, чтобы ковать, просто повёртывает кран. И при такой гидравлической ковке металлическая масса становится более ровною и без изломов, какова бы ни была её толщина.
Вы ждёте ужасного лязга и грохота машин, а между тем видите, что машины разрезывают металлические массы в пять сажень длиною так же беззвучно, как будто они резали кусок сыра. А когда мы поделились нашим впечатлением с сопровождавшим нас инженером, то он спокойно ответил:
«Для нас это вопрос экономии. Вот эта машина, например, строгающая сталь, служит нам уже сорок два года, а если бы её части было плохо подобраны или слишком слабы, и оттого трещали и скрипели бы при каждом движении, она не прослужила бы и десяти лет!»
«Вас удивляют плавильные печи? К чему же терять теплоту, вместо того, чтобы ею пользоваться для самой же печи? Это был бы совершенно лишний расход: в самом деле, зачем заставлять кочегаров жариться, когда теряемая путём лучеиспускания теплота представляет собою целые тонны угля?».
«Такою же лишнею тратою были бы и молоты, заставлявшие прежде дрожать все здания на двадцать вёрст в окружности. Ковка давлением гораздо лучше, чем ударом, и стоит она дешевле, потому что потери меньше».
«Просторное помещение вокруг станков? хорошее освещение? чистота? — всё это чистейший расчёт. Человек работает лучше когда он хорошо видит и когда ему не тесно. Вот, в нашем прежнем помещении, в городе, у нас действительно всё было очень скверно. Теснота — ужасная. Вы знаете, как страшно дорого стоит там земля, из-за жадности землевладельцев».
