Андрей Вышинский - Судебные речи
Перехожу к эпизоду с Боннель. Мне представляется, что он достаточно ярко запечатлелся в памяти суда и что нет необходимости на нем долго останавливаться. Боннель — это осколок старого Петрограда В эпизоде с Боннель преломляются все цвета старого буржуазного, помещичьего, дворянского общества. Боннель — это известная петербургская великосветская кокотка, соблазнившая одного из коммунистов, «перестроившаяся» на соответствующий лад и воскресившая под покровительством этого так называемого коммуниста развратные нравы бывшего петербургского или петроградского «общества».
Здесь фигурировал бывший царский офицер Милобенский, варшавский шпион и агент царской охранки. Когда его спросили кто такая Боннель? Он ответил — кокотка.
Этот «коммунист» — подсудимый Копичко, бывший следователь губернского суда. Расстрелять его нужно за одну связь с этой кокоткой, вертевшей следственной работой Копичко!.. Копичко торговал своим судейским званием. Он продавал себя проститутке. Совесть судейскую продавал…
Когда Боннель и Ко попадаются, Копичко не находит данных к привлечению их к уголовной ответственности и с развязностью уличного сутенера заявляет, что он дело прекратил «по закону» По какому такому «закону» он прекратил дело в отношении Боннель и ее приятеля Гольдина, этого типичного сутенера, активного посредника в этой взяточнической эпопее? Благодаря Копичко освобождаются из тюрьмы Боннель, потом Гольдин, который уже на последующий день орудует на квартире Копичко. Из этой компании я хочу выделить только несчастную Матеди, попавшую в кабалу к этой бывшей «звезде», к этой великосветской кокотке, жестоко ее эксплуатировавшей как служанку, экономку, наперсницу.
Баллод. Откуда взять краски, чтобы нарисовать картину грязи, разврата, зла и преступлений, совершенных этим человеком?
Вот Михайлов, бывший народный следователь, совершенно разложившийся и опустившийся до того, что таскается по всякого рода притонам, самогонным фабрикам и клоакам. Он не только таскался сам, но таскал за собой и других, развращая и растлевая их своим примером. На Михайлове и Васильеве лежит за это немалая ответственность. Они — учителя разврата, растлители кое-кого из молодых работников.
Товарищи судьи, воздайте этим «учителям» по заслугам! Товарищи судьи, отнеситесь со снисхождением к двум молодым загубленным ими людям…
Вот Добржинский — паук, мало сказать: паук, — это паучище. Этот паук уже — раз выскользнул из рук правосудия. Вторично ему выскользнуть не удастся! Вы не должны этого допустить!
Славский — это человек чрезвычайно интересный, человек исключительной силы воли. Он в 1920 году был бандитом, налетчиком, его товарищи были присуждены к смертной казни, а он ушел от этого. Он использует в преступных целях свою жену, которая, как загипнотизированная, как автомат, делает все, что он ей внушает… Он неустанно твердил ей: «Дело идет о моей голове, спасай меня, доставай мне подложные документы, достань документы, что я латвийский подданный…» Уличенный в совершенном им преступлении, он бьет на искренность, обещает говорить правду, но тут же врет, обманывает, увертывается. Он действует по сговору с Михайловым, Елисеевым и Демидовым, откровенно заявившими: «Да, мы это делали, мы хотели «заработать».
Славский — с ними. Он тоже хочет «заработать». Славский, как и они, рассуждает так, хочу заработать, а что касается государства, то это меня не касается, пусть государство хоть гибнет!
Но, господа Славские, государство наше живет и будет жить, — пусть погибнут Славские!
Перехожу к Васильеву. Васильев прошел перед судом как взяточник, как государственный служащий, грубо и позорно нарушивший свой долг перед государством. Мы установили, что он врывался в чужие квартиры с необоснованными обысками, создавал в корыстных целях грязнейшие дела; арестовав свою жену, бросив на произвол судьбы своего ребенка, он склонял к преступлению судью Прокурова.
По эпизоду с Баллод установлено, что Васильев бывал у него, пьянствовал с ним, получил от него 3000 руб. и дело о нем прекратил. Это доказано показаниями ряда людей, не вызывающими никакого сомнения.
Васильев пробует защищаться ссылкой на то, что его постановление о прекращении дела Баллод утверждено прокурором. Но Васильев лжет, так как прокурор признал необходимым дополнить следствие и предложил предъявить некоторым лицам дополнительное обвинение, чего Васильев, однако, не сделал.
Возьмите дело Борисовой. Борисова судится, сидит. Но Борисовой хочется освободиться. И вот является Лосева, как Борисова ее назвала, — «агентка», у которой есть знакомый следователь, «хороший человек». Кто такой этот следователь? Васильев. Этот Васильев находился с Лосевой, как она выразилась, в интимных отношениях. Васильев берется за дело, соглашается это дело прекратить за взятку, за «пустяковые» деньги — 250 млн. руб. (по тогдашнему курсу. — А. В).
Правда, для Васильева такие деньги — пустяки. Но Васильев рассуждает так: с паршивой овцы хоть шерсти клок. Васильевы и гривенничками не брезгают. Но все свидетели по делу Борисовой утверждают, что он взял гораздо больше. Кто его изобличает? Во-первых, Борисова, во-вторых, Лосева и, в-третьих, сам Васильев. Лосева всячески старалась выгородить Васильева. Она призналась, что до сих пор любит этого Дон-Жуана; это объясняет поведение Лосевой как свидетельницы. Лосева упорно защищает Васильева — она у него не бывала, она ни о каких делах не знает, она, правда, получила деньги для Васильева, но не передала их и пропила, и не с Васильевым, а с самой Борисовой. Она не останавливается даже перед клеветой, говоря, что взяла эти деньги для того, чтобы заплатить такому-то за поручительство. Она ни перед чем не останавливается, чтобы как-нибудь не напортить Васильеву. Но мы должны квалифицировать поведение Лосевой как определенное запирательство и ложное свидетельство. Она была у Васильева не один раз по делу, как она говорила, а 15 раз была в течение трех недель. Она сама проговорилась Борисовой, что Васильев, к которому она приходила за справкой, оттягивал ей выдачу справок, чтобы она приходила к нему почаще. Васильев изобличается во взяточничестве, в частности в том, что через Лосеву стряпал делишки самого разнообразного, но всегда одинаково грязного свойства. Я считаю предъявленное Васильеву обвинение по ч. 2 ст. 114 полностью доказанным.
Интересный штрих: Лосева получает постановление об освобождении Борисовой и сама идет в тюрьму ее освобождать. Трудовую книжку Борисовой Васильев выдает Лосевой, а не Борисовой. Борисова показала, что Лосева ей прямо сказала: если ты пойдешь к Васильеву, он тебе книжку не даст, а мне даст. И, действительно, пошла получила и принесла. Вот эта наивная женщина, которая с 20 лет начала пьянствовать, и на вопрос, чем она занимается ответила: пьянством. Она не сводит концы с концами, она не может их свести, но то, что она сказала, полностью доказывает наличие крепкой связи Лосевой с Васильевым, как и совершенных Васильевым преступлений.
Дело Бородавкиной. За два года в семье Бородавкиной милиция сделала четырнадцать обысков и из них пять обысков, как говорится, с результатом. Но меня интересуют больше те обыски, которые были без результатов; таких было 9. Эта «безрезультатность» обысков указывает на хорошую связь, которую держали с следственными органами эти «бородавки», которые, будем надеяться, будут наконец срезаны.
И дело благополучно кончилось ничем.
Васильев доходил до того, что составлял подложные заявления, налетал на частные квартиры, незаконно задерживал людей и вымогал у них ложные показания против людей, которых потом обдирал как липку. Он, например, застал на одной квартире некоего Сахарова, задержал его и стал требовать нужных ему показаний, Сахаров отказался и оказал сопротивление. Что делает Васильев? Он его арестовывает, держит под арестом шесть дней и отпускает только тогда, когда убеждается, что из Сахарова ничего выжать нельзя.
Я думаю, что совершенно достаточно обратить внимание на показания Сахарова, показания Петрова, который то же самое показывает, достаточно прочитать показания Аушева, чтобы убедиться в преступлениях Васильева.
То же самое мы видим в деле Добржинской. Здесь фигурируют Елисеев и Васильев. Елисеев — друг его детства, десять лет не виделись. Дело возникло по обвинению мужа Добржинской в «самогонных» делах. Дело попало к Васильеву. Началась наглая, циничная торговля, закончившаяся преступным соглашением.
Елисеев здесь говорил: «Когда я стал советоваться с Васильевым, он рассердился и сказал: «Бери». Я и взял…».
Сам Васильев показал об этом 6 октября следующее: «По поводу сердитого тона я не помню Елисеев говорил, что предлагают сумму денег, я указал, что ничего нельзя сделать, так как у них серьезное преступление, и я должен перечислить их за уголовным розыском, который все равно арестует». На самом деле было иначе: возьмем, а потом посмотрим, как быть. Вот как было дело.
