Максим Акимов - Преступления США. Americrimes. Геноцид, экоцид, психоцид, как принципы доминирования
Было немало теоретиков англосаксонской школы, которые выступали как поборники «настоящего» американизма. К примеру, «мыслитель» по фамилии Фримен предложил свой способ «разрешения» национального вопроса в США. По мнению этого английского «либерала», Америка достигнет величия при условии, если «каждый ирландец в США убьет по одному негру и будет, в свою очередь, за это повешен» [35]. А господин Фиске, будучи президентом Лиги по ограничению иммиграции, требовал удаления из США славянских и итальянских иммигрантов. Некто Барджесс выступал за ограничение въезда в США «неполноценных арийцев», утверждая, что усиление забастовочного движения в США — дело рук иммигрантов, не привыкших к законам англосаксонской расы [36].
О каком зарождении широкой и единой нации можно говорить, если ее «строительство» происходило на таком «фундаменте» и отталкивалось от таких «постулатов чистоты»? Даже если не принимать в расчет лютую, животную ненависть англосаксов к индейцам и неграм, о которых и помыслить невозможно было, как о вероятной части «американской нации», так ведь даже итальянцев не ставили вровень с собою, любимыми. Вообще-то это смешно, что к итальянцам, носителям настоящей, великой культуры (а ее-то невозможно сравнить с островной традицией замшелой периферийной Англии, которая во всем вторична и имитационна), было такое отношение. Но тем не менее «исконная» американская нация не собиралась включать и их в состав своего субъекта, по крайней мере, как равных.
Мания исключительности англосаксов, доходящая до карикатурных форм, подпитывающихся лишь химерами, диктовала, однако, весьма любопытные «доктрины» и «концепции» как для обоснования факта существования американской нации как «чистой расы белых англоговорящих людей», так и для обоснования причин, по которым эти замечательнейшие люди имеют право творить террор по отношению к другим, грабить, душить и резать.
В ранний колониальный период преобладала «теологическая» доктрина, основывавшаяся на некоем «предопределении судьбы». Во времена основания Плимута и Джеймстауна переселенцам из Европы Америка представлялась «землей обетованной», «Новым Ханааном»; мысль о том, что американцы находятся под особым покровительством Бога, встречается еще в ранних пуританских хрониках [37]. И творя чудовищный террор по отношению к индейцам, отнимая у них земли, «боголюбивые» протестанты уверяли себя, что вершат Божье указание.
Начиная с войны за независимость, на первый план выдвигается концепция политического «предопределения судьбы». Принципы буржуазной свободы, провозглашенные Американской революцией, имели большое значение в первой половине XIX века. США являлись в тот момент единственной в мире крупной буржуазной республикой. Эти и другие особенности политического развития, завоевания в области буржуазной демократии породили иллюзии о коренном отличии американских политических учреждений от иных, существовавших в мире, новую пищу получила теория «исключительности» американского пути. А уже в первой половине XIX века получила широкое распространение доктрина «избранного народа», призванного нести «демократию» в другие страны.
Термин «предопределение судьбы» (Manifest Destiny) был введен в оборот журналистом Дж. О’Салливэном в 1845 году, обосновавшим необходимость аннексии Техаса [38].
Теоретики «избранности» были, особенно в первые два века англоамериканской истории, ярыми сторонниками сохранения рабства, эти люди с пеной у рта отстаивали правильность и верность системы, которую городили на отнятых у индейцев землях, завезя на них негров-рабов. Апологеты английской школы американизма считали, что система их установлений очень неплоха, что она вполне отвечает тому пути, который самим господом предназначен для их «избранной нации». И они выпускали законы, согласно которым хозяин обязан бить рабов, не имеет права давать им образование, может убить чернокожего и быть безнаказанным, может поступать как угодно бесчестно и подло, если имеет дело с представителем «низших рас» (а список этих «рас» был довольно широк, не одни лишь индейцы и негры удостаивались быть включенными в него).
В конце XIX века расизм получил и биологическое обоснование на почве искаженных или предвзято истолкованных данных науки (прежде всего антропологии). В это время он приобрел также внешнеполитическую направленность, служил обоснованием колониальных захватов [39].
Нельзя не отметить примитивность расовых предрассудков «белых» американцев, как и примитивность, незамысловатость всех английских спесивых бредней вообще. Из их «исключительных» теорий торчат ушки вульгарных европейских реакционных теорий, топорно приспособленных к местным условиям. Разумеется, особенно глубокое влияние не могла не оказать германистская концепция европейской историографии, в которой англосаксонское направление американской буржуазной исторической мысли нашло готовую и тщательно разработанную аргументацию тезиса о «политическом превосходстве англосаксов». Эти идеи вошли в американскую историографию прежде всего под влиянием малогерманского направления Зибеля — Трейчке. Большое воздействие на формирование англосаксонской школы в США оказали также английские историки Э. Фримен, У. Стеббс, Дж. Грин. С помощью «сравнительной политики» Фримен рассматривал политические институты вне вызвавших их к жизни социально-экономических условий и объяснял сходные черты политического устройства государств, существовавших в различные исторические эпохи, расовой общностью.
Представители англосаксонской школы в США утверждали, что только народы «арийской расы» создали совершенные конституционные учреждения, «тевтонское политическое наследие», заявляли они, англосаксы перенесли в V веке в Англию, а затем английские колонисты-пуритане — в Северную Америку.
Центром нового направления стал университет Джонса Гопкинса в Балтиморе, а его энергичным пропагандистом — Г. Б. Адамс.
Обращение англосаксонской школы к германистской теории и «сравнительной политике» было во многом продиктовано желанием найти в глубине веков дополнительное обоснование «исключительности» американской буржуазной демократии. Группа историков этой школы пошла еще дальше. Она провозгласила «право» и «обязанность» США распространить конституционные учреждения англосаксонского происхождения за пределы страны и даже на весь мир.
В работах историка Дж. Фиске была предпринята попытка с позиций методологии англосаксонской школы проследить происхождение и развитие американских политических институтов. «В самом глубоком и широком смысле слова, — писал Фиске, — американская история началась не с Декларации независимости и даже не с основания Джеймстауна или Плимута. Она восходит к тем дням, когда отважный Арминий в лесах Северной Германии разбил легионы Римской империи» [40]. Под углом зрения эволюции так называемых англосаксонских политических принципов были рассмотрены важнейшие события истории США и провозглашено улучшение в Новом Свете староанглийской политической модели. Сконструированная генеалогия американских политических институтов служила экспозицией к обоснованию политического превосходства англосаксов над другими народами и провозглашению миссии США в политическом обновлении мира [41].
Замечательные «мыслители», подобные Фиске, несли свою невообразимую псевдоисторическую ахинею, но находились люди, которые очень хотели им верить, несмотря на несоответствие этих бредней исторической правде, в которой, даже если признавать этого Арминия предком англосаксов, никак не получится утвердить за «тевтонской общностью» каких-то высших черт, высокой политической воли либо чего-то еще, поскольку в те времена, когда в Римском государстве уже существовала цивилизация, сложноорганизованные формы общества, уникальная культура и искусство, в лесах Германии-то так и бегали орды диких племен, не имеющие ничего более уникального, чем то, что можно было обнаружить в любом другом лесном племени.
На самом-то деле замедленность развития германских народов даже слегка удивляет, когда углубляешься в детальный контекст истории, ведь всякий этнос Европы и Малой Азии тем быстрее развивался, чем ближе находился (географически) к очагу греко-римского наследия. И до падения Рима, и после него огромный пласт этого наследия дарил многое тем народам, которые способны были воспринять его знания. Но несмотря на то что германцы являются непосредственными разрушителями Рима, они сумели воспользоваться плодами античной культуры менее цивилизованно и разумно, в меньшей степени развить тенденции античной научности, чем даже славяне. Пока германцы контролировали постримскую территорию, в Западной Европе стояли так называемые «темные века», характеризовавшиеся глубоким упадком. Однако на востоке Европы, а именно в Греческой Византии и на Руси в это время наблюдалась другая картина, был замечен подъем, развитие ремесел, технологий эффективного выживания (то есть выведение новых пород животных, новых сортов растений, орудий производства и т. д.). Византийские греки, являвшиеся, в отличие от германцев, законными наследниками античной культуры, имели гораздо более высокий уровень жизни по сравнению с германцами, гораздо более развитые институты государственной политики и культуры. Русь тоже резко отличалась от Западной Европы, русские города процветали! В одном только Новгороде экономическая активность, как сказали бы сейчас, превосходила любую западноевропейскую столицу, а населения было больше, чем в Лондоне и Париже, вместе взятых. И когда возникали вопросы о династических браках, то византийские басилевсы, хотя и не без колебаний, соглашались-таки породниться с русскими князьями, а вот вступать в династические союзы с германскими «императорами» брезговали, ведь в Западной Европе царила дикость, духовное убожество, даже мыться было не принято.
