Михаил Антонов - Капитализму в России не бывать!
Бухарин просто впал в истерику, узнав о таком решении Сталина. Он назвал его «неотроцкистом». Да и сами троцкисты заговорили о том, что Сталин взял на вооружение их концепцию, и они были недалеки от истины.
Признавал ли Сталин, что взял эту идею у Троцкого, которого за неё же прежде и критиковал? Конечно, нет. Как всегда в подобных случаях, он объяснял свой поворот тем, что изменились условия. Раньше данное решение было бы невозможным и неправильным, а теперь, когда обстановка изменилась, можно его принять. Вот образчик одного из таких поворотов из речи на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1927 года (я здесь не вдаюсь в обсуждение вопроса по существу — прав он или не прав, а лишь показываю, в какую словесную форму облекался поворот очередной поворот):
«Судите сами, могли ли мы тогда заменить кулацкое производство и кулацкий товарный хлеб производством и товарным хлебом наших колхозов и совхозов? Ясно, что не могли. Что значит при таких условиях предпринять решительное нападение на кулачество? Это значит наверняка сорваться, усилить позиции кулачества и остаться без хлеба…
Ну, а теперь? Как теперь обстоит дело? Теперь у нас имеется достаточная материальная база для того, чтобы ударить по кулачеству, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс и заменить его производство производством колхозов и совхозов».
В СССР на проведение коллективизации были брошены коммунисты из городов, подчас свысока смотревшие на крестьян, не понимавшие ни их забот, ни их психологии. По сути, крестьян силой загоняли в колхозы, где предполагалось тотальное обобществление всего имущества, а те сопротивлялись — пассивно, забивая скот, либо активно, берясь за оружие. Такая коллективизация вылилась в новую Гражданскую войну, осложнённую массовым голодом, её жертвами стали миллионы людей. Сталину, который только что торжественно провозгласил, что в «год великого перелома» в колхозы пошёл середняк, пришлось трубить отбой — писать статью «Головокружение от успехов». По сути, в ней вина руководства партии перекладывалась на исполнителей кампании поспешной коллективизации. Выправлять эти перегибы пришлось долго и трудно, не случайно Сталин в беседе с Черчиллем говорил, что обстановка в СССР в годы коллективизации была гораздо опаснее, чем в начальный период Великой Отечественной войны. Главным теоретическим достижением этого периода стало понимание того, что колхоз — это не киббуц, заимствованный из опыта еврейских поселенцев, а сельскохозяйственная артель — форма, издавна близкая и понятная русскому крестьянину. В русской сельской общине крестьяне вели индивидуальное, семейное хозяйство на своих наделах, но луга, пастбища, леса находились в общем пользовании. В колхозе общим стало и основное производство, а индивидуальное, семейное хозяйство велось каждым колхозником на приусадебном участке. Становление колхозного строя было трудным и болезненным, но без колхозов страна не выдержала бы той страшной войны, какая пришла на нашу землю в 1941 году.
Так и в дальнейшем. Преодолев сопротивление всех оппозиционных группировок, Сталин взял на себя ответственность за всё, что происходит в стране. А тут нерешённые вопросы теории вставали перед ним каждый день.
Надо было проводить индустриализацию страны, создавать вторую угольно-металлургическую базу на Востоке, а для этого — сравнивать варианты размещения гигантских предприятий, выбирать тип технологии, — Сталин берётся за учебники по металлургии, электротехники и по другим специальностям и отраслям экономики. Специалисты потом будут удивляться глубине его познаний в различных областях народного хозяйства.
Надо было срочно перевооружать Красную Армию, выбирать наилучшие виды вооружения, — Сталин советуется со специалистами, конструкторами, — и скоро на равных может обсуждать с ними специфические вопросы по разным типам военной техники, принимать окончательные решения, как правило, безошибочные.
Сталин не собирался становиться полководцем и стратегом, он вполне полагался на знания и мастерство своих военных, в первую очередь Ворошилова. Я хорошо помню хвастливое выступление Ворошилова незадолго до войны, в нём приводились данные о мощи огневого залпа советской дивизии в сравнении с аналогичными показателями дивизий из армий ведущих капиталистических стран Европы. Из выступления складывалась картина неоспоримого превосходства Красной Армии. Бахвальство наших военных доходило подчас до неприличия. Так, кое-кто из них заверял, что в случае нападения на нас единственная задача советских войск будет заключаться в том, чтобы догнать в панике убегающего от нас противника. В таких случаях Сталин остужал таких горе-героев, напоминая, как они драпали от белополяков, потерпев поражение под Варшавой. Не один раз он упрекал военных руководителей в том, что они не учатся, не повышают своего мастерства. Но всё же вплоть до финской войны у него не было оснований опасаться за боеспособность нашей Красной Армии и тем более изучать военное дело, искусство полководца. Всё изменилось после начала Великой Отечественной войны.
Сталина часто упрекают в том, что он плохо подготовил Вооружённые силы к моменту нападения на нас гитлеровской Германии, и даже 22 июня, когда немецкая агрессия стала фактом, не проявил понимания сложившейся обстановки. (Утверждение, будто он в этот день уединился и никого не принимал, давно уже опровергнуто документально. К тому же недавно стало известно, что Сталин давно страдал тяжкими приступами ангины. И в этот день у него было как раз очередное обострение болезни с очень высокой температурой. Он практически не мог говорить.) Но его можно понять.
Он рассчитывал, что в случае нападения Германии немцам удастся потеснить наших пограничников, но затем, как это было в боях у озера Хасан и у реки Халхин-Гол, подойдут регулярные части Красной Армии и выбросят зарвавшихся агрессоров вон со священной советской земли. Ведь наши военные руководители всё время твердили о превосходящей мощи Красной Армии. А ссылки на, что войска поздно получили приказ о приведении их в полную боевую готовность, казались ему неоправданными: разве армия не должна быть готова в любой момент встретить агрессора во всеоружии?
Тут Сталин допустил роковой просчёт. Он, как и профессиональные военные, не понял, что Гитлер применил новейшую стратегию и тактику, позаимствованные немецкими генералами у советских отрядов Будённого и Махно, — прорывы подвижных соединений в тыл противника, захват его войск в клещи и уничтожение в образовавшихся котлах, только роль прежней конницы в новых условиях выполняли танковые дивизии. Поражённые скоропалительным поражением Франции (где, как говорят, де Голль и разрабатывал теорию маневренной войны), советские военачальники проглядели это новое слово в военном искусстве.
Результаты этой недооценки опасности были страшными. Ужасали данные о миллионах красноармейцев, сдавшихся в плен в первые же месяцы войны. Тяжело было пережить потерю огромных территорий, на которых размещалась большая часть производительных сил страны, проживали десятки миллионов наших соотечественников. Было невозможно в короткий срок восполнить утрату созданного с таким трудов вооружения, оставленных врагу огромных запасов продовольствия, горючего, боеприпасов — всего, что копилось для победы.
Жесточайшие поражения Красной Армии и выявившаяся полная неспособность полководцев типа Ворошилова и Будённого заставили Сталина вплотную взяться за овладение стратегией, оперативным искусством и тактикой боёв. И со временем он овладел необходимыми знаниями и в этой области, что признавали почти все наши маршалы, прославившиеся победами в ту великую войну.
И наряду с этой непрерывной и разносторонней работой, требовавшей колоссального напряжения сил, Сталин направлял внешнюю политику страны, решал повседневные задачи внутренней жизни СССР. Мало того — он ещё следил за всем новым в области литературы и искусства, вовремя поправляя тех деятелей, которые, на его взгляд, допускали ошибки, и поощряя других, создававших высокохудожественные произведения и ставивших назревшие новые вопросы.
И так во всём. Жизнь ставила перед Сталиным новые задачи, к которым он никогда ранее не готовился. Но он не уходил от их решения, а настойчиво овладевал нужными знаниями и каждый раз достойно справлялся с новым делом. И часто находимые им решения можно было назвать прозрениями, озарениями, настолько трудно было их объяснить с точки зрения обычной логики (хотя и в логике Сталин был очень силён). При этом он заглядывал далеко в перспективу. Бывший министр финансов СССР Зверев рассказывал, как в разгар войны он пришёл к Сталину за указаниями по текущим вопросам денежного обращения, а тот спросил его, как он мыслит проведение будущей денежной реформы. Профессиональные финансисты даже не задумывались над её необходимостью, а Сталин уже представлял её контуры.
