Валентин Турчин - Инерция страха. Социализм и тоталитаризм
Вспомним теперь об отличии в механизме образования иерархии целей у человека и животных. Для животного высший уровень иерархии — "Высшая Цель" — представляет собой совокупность фундаментальных инстинктов. Этим инстинктам соответствуют наиболее фундаментальные эмоции. У человека мы находим способность социально обусловленного конструирования наивысшего уровня иерархии целей. Теперь зададим себе такой вопрос: если механизм эмоций заложен глубоко в структуре центральной нервной системы, то не следует ли ожидать, что в процессе метасистемного перехода, превратившего животное в человека, появление нового целевого аппарата должно было сопровождаться, в плане субъективном, появлением нового класса эмоций?
Я отвечаю на этот вопрос утвердительно и даю следующее определение: религиозным чувством я называю эмоцию, соответствующую продвижению к Высшей цели.
В своей отрицательной форме эта эмоция проявляется как безотчетная тоска, когда ясно, что чего-то очень важного не хватает, а чего - непонятно. (Это одно из первых глубоко человеческих чувств.) В положительной форме эту эмоцию называют также ощущением присутствия Бога, мистическим чувством, просветлением, благодатью и другими именами. Но и в своей высшей положительной форме религиозное чувство не лишено привкуса тоски — ибо в отличие от физического голода, духовный голод неутолим до конца: можно продвигаться к Высшей цели, но достичь ее невозможно по определению. Существо, достигшее своей Высшей Цели, должно умереть, как лосось после икрометания.
Попытаемся проанализировать понятия, связанные с религиозным чувством. Первое из этих понятий — понятие о смысле, то есть о смысле существования. Религиозность прежде всего понимается как наполненность существования смыслом, который делает осмысленным также и повседневные детали бытия. В свете данного мною определения религиозного чувства и взаимоотношения между высшими и низшими целями в иерархии этот аспект религиозности становится само собою понятным. Другой аспект религиозного чувства — то, что его всегда описывают как нечто "высшее" — также является очевидным следствием из нашего определения.
Далее, с религиозным чувством тесно связаны понятия о бесконечности, вечности, бессмертии. "Приобщение к вечности" — термин, который используют для описания своего опыта многие, если не все, мистики. Этот аспект связан с осознанием человеком своей смертности и со сверхличным характером Высшей Цели. Уже инстинкт продолжения рода, который мы находим у животных, ставит перед особью "сверхличные" (если можно так говорить о животных) цели. Но инстинкт животного не является осознанным. У человека выработка Высшей Цели происходит в сознании, в котором отражены как все уже поставленные ( в том числе инстинктивно обусловленные) цели, так и ограниченность во времени своего личного существования. Ясно, что такое сознание может быть удовлетворено только сверхличной Высшей Целью. Сознание своей смертности— один из ведущих факторов человекообразования. Оно требует какой-то формы приобщения к вечному, бессмертному.
И единственным ответом на это требование для смертного существа является формирование сверхличной Высшей Цели, выраженной в терминах вечного — или, по крайней мере, столь далеко выходящего за пределы человеческой жизни, что наше воображение не отличает его от вечного.
Еще одним важным свойством религиозного чувства является то, что, подобно другим собственно человеческим эмоциям (как например, чувству прекрасного или чувству смешного, связь которых с процессом очеловечивания я анализирую в "Феномене науки"), оно обусловлено культурой, а не только биологией. Биологически человек получает лишь возможность религиозного чувства, способность к нему. Чтобы реализовать эту способность, религиозное чувство должно быть развито, подобно тому как развивают воображение, понимание красоты, чувство юмора. Не будучи развито, оно может сохраниться в виде смутных, неосознанных импульсов, не играющих большой роли в жизни.
Логическое понятие о Высшей Цели входит в религиозное чувство, но оно отнюдь не порождает его автоматически. Глубокая связь между миром идей и миром эмоций, конечно, существует; доказательством тому служит хотя бы волнение, испытываемое человеком при удачной мысли. Но связь эта не простая. Смешно было бы думать, что религиозное чувство можно навязать простым декретированием "Высшей Цели", выраженной в тех или иных словесных формулировках. Воспитание религиозного чувства — обычно процесс длительный, требующий не только усвоения каких-то логических понятий и идей, но и каких-то образов, а также личного примера и непосредственного воздействия на эмоциональную сферу. Поэтому вся культура общества в целом участвует в воспитании религиозного чувства, во всяком случае — в том, что касается большого числа, масс людей; отдельные люди всегда могут иметь непохожую на других внутреннюю жизнь. Совокупность способов воспитания религиозного чувства, включая сюда, конечно, и сами словесные формулировки Высшей Цели, образуют религию общества.
Реальность и сила религиозного чувства не вызывает сомнений: когда человек идет на лишения и трудности и даже жертвует своей жизнью ради каких-то высших целей, то именно религиозное чувство поддерживает его и заменяет другие эмоции.
К вопросу о терминах
Когда мы используем старые термины в новом контексте -и следовательно, модифицируем соответствующие понятия, — мы берем на себя смелость утверждать, что какие-то аспекты этих понятий "существенны", и мы их сохраняем, а какие-то "несущественны", и мы можем обращаться с ними по своему усмотрению. Я беру на себя смелость утверждать, что в употреблении термина "религия" существенным является установление сверхличной Высшей Цели (или, что то же самое, сверхличных Высших Ценностей) и наличие системы воспитания соответствующих этой цели эмоций. Наличие этих признаков необходимо и достаточно, чтобы говорить о религии и религиозном чувстве. Остальные признаки известных нам религий, в том числе и столь общие как вера в "потустороннее", выраженная в той или иной форме, должны считаться, я полагаю, несущественными, вторичными. Ибо формирование Высшей Цели это как раз и есть тот основной элемент религии, который придает ей историческую роль, приводя в движение массы людей. Поэтому я буду называть религией, без всяких кавычек, любую систему формирования Высшей Цели, независимо от того, в какой связи она находится с традиционными религиозными учениями. Что касается этимологии слова "религия", то она тоже не мешает, а напротив, согласуется с расширительным толкованием. Это слово производят от латинского корня, означающего "связывать"; речь идет о связывании низшего, земного, человеческого с высшим, вечным, божественным. Несколько осовременивая эту трактовку, мы можем переформулировать ее как связывание личного со сверхличной Высшей Целью.
Но почему все традиционные религии мира так упорно держатся за элемент потустороннего или, выражаясь более философским языком, трансцендентного? Потому что трансцендентные понятия дают им обоснование Высшей Цели, узаконивают ее как единственно "истинную". Они подводят человека к принятию Высшей Цели.
Одна из тенденций человеческой культуры, хорошо изученная с позитивистских позиций, это тенденция к объективированию явлений человеческой сферы, переосмыслению их как явлений вселенского масштаба, внешних по отношению к человеку. Я не знаю, кто впервые в ясной форме указал на эту тенденцию, но у Фейербаха, в его "Сущности христианства", эта идея уже сформулирована и является основой всего сочинения. Объективирование появляется в истории культуры в разных обличиях. Объективирование связи между именем и значением порождает магию первобытных народов. Объективирование абстрактных понятий порождает теорию идей Платона, а затем и другие формы философского идеализма. Трансцендентный элемент религии является объективированием трансцендентности Высшей Цели. Действительно, Высшая Цель не может быть выведена ни из какой другой цели, ибо она — высшая. Она не может быть найдена или открыта, потому что она — цель. Она может быть только установлена волевым актом, "создана из ничего", из "запредельного". В объективированном виде существование Высшей Цели преломляется как существование "другого" мира, выходящего за пределы нашего ощущения и познания.
Понятие о Боге маскирует происхождение Высшей Цели. Центр тяжести перемещается на вопрос о существовании Бога, а Высшая Цель объявляется одним из его аспектов, выводится из существования Бога. Вопрос воли превращается таким образом в вопрос знания или веры (принципиального различия между этими понятиями нет). Волевой в своей основе акт предстает как акт откровения, раскрытия сущего. Когда этот акт свершается и религиозное чувство становится для человека неоспоримым и самоочевидным фактом его внутренней жизни, оно принимается как неоспоримое свидетельство существования Бога. Круг замыкается.
