Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №10 от 08.03.2011
Сейчас Дм. Быков лауреат многих литературных премий: «Студенческий Буккер», «Национальный бестселлер», «Большая книга», трех «Премий братьев Стругацких» и некоторых других.
О том, как начинался его путь к большой литературной славе, Быков рассказал следующим образом. На его первый роман «Оправдание» в прессе появился ряд разгромных, резко негативных рецензий, писали о бездарности и претенциозности автора, графоманстве и т.п.
После этого Быкову позвонил французский издатель Рубинштейн (!) и сказал: если так ругают, значит, надо издавать. Его и стали издавать сначала во Франции, а затем и в других странах, что немало способствовало авторитету Быкова уже в России.
Последовали романы Быкова «Эвакуатор», «Списанные», «На пустом месте», «ЖД», «Живой», была фантастика, детские сказки, книги из серии ЖЗЛ о Пастернаке, Горьком, Окуджаве. За работу «Борис Пастернак» Быков получил сразу две премии - «Национальный бестселлер» и «Большая книга». Многим эта книга понравилась, но были и отрицательные отзывы со стороны специалистов по творчеству Пастернака.
В книге о Пастернаке Быков продемонстрировал в очередной раз характерное для него болезненное внимание к теме еврейства. Он выводит многие особенности творчества поэта из его еврейского происхождения. Сам же Пастернак свое еврейство никак не выпячивал и был крещен в православие.
Точно так же в статье о двукратном лауреате Гонкуровской премии французском писателе русского происхождения Гари Быков целую теорию возвел вокруг его сомнительного, по отцу, еврейства. Оно превозносилось как исток настоящего писательского таланта. Гари, однако, евреем себя никак не считал и был воспитан только своей русской матерью, с которой был очень близок духовно.
В интервью Шендеровичу Быков как-то сказал: «Я сам еврей. Во мне есть и русская половина, она определяет все мои поступки, а еврейская – определяет все мои убеждения». Далее он демонстрирует свое понимание национального вопроса в России очень характерным для либерала образом. «Когда человек при мне говорит «Я - француз», я не чувствую никакой опасности, а когда говорит «Я – русский», причем нагло (!), агрессивно, с напором, все начинают понимать, что за этим стоит национализм, фашизм». Вероятно, психолог объяснил бы такой странный подход чем-то вроде комплекса вины.
И, наверное, именно русофобская половина Быкова ответственна за многие его оценки русской истории и жизни в романах, а также за такие его высказывания, как - «имеет место отрицательная селекция русских»; «зловонная необразованная среда (в России)»; «евреи делают российскую историю не вместе с русскими, а вместо них» (он точно имел в виду не победы в войнах, свершение пятилеток и выход в космос, а перестройку и приватизацию); «интеллигенция – единственно хорошее, что породила Россия».
Интересный разговор, как раз об интеллигенции, с участием Быкова состоялся в прошлом год на канале «Культура». На очередном национально-демократическом междусобойчике Архангельского речь шла о том, что представляет собой интеллигенция в России. Говорили с пафосом, что представителям интеллигенции свойственен высокий уровень культуры, национальной терпимости, критическое отношение к власти, особая совестливость и т.п.
В завершении этого кастового самовосхваления Быков, один из главных собеседников-интеллигентов, заявил, что не считает скромность качеством, которым должен обладать интеллигент. Он привел известное высказывание Черчилля (переврав, впрочем, авторство) о том, что именно скромностью маскируются серость и заурядность. «Лично мне, - сказал он, - скромность просто противна» (кто бы сомневался, большего нарцисса трудно сыскать). И «интеллигенты», которые только что говорили о своей культурности и совестливости, согласно закивали головой.
После получения в короткие сроки стольких литературных премий самомнение Быкова поднялось до уровня восприятия себя современным классиком русской литературы.
Есть ещё один такой «классик» в либеральной тусовке – Виктор Ерофеев, но у того и романов, и премий существенно меньше, хотя есть участие в «Метрополе», которым он не перестает гордиться. Быков его себе равным не признаёт и при случае умело опускает:
«Думаю, что последние работы В. Ерофеева, Дм. Пригова и Вл. Тучкова сделали для легитимизации почвенничества больше, чем любой Бондаренко». Под термином почвенничества Быков имеет в виду ненавистное ему патриотическое направление в русской литературе.
И он, в качестве одного из самых активных борцов с «русским национализмом» и с позиций признанного либерального авторитета, «классика», считает себя вправе исключать из так называемого «современного литературного процесса» Белова, Распутина, Кожина, Куняева, Проханова, Кузнецова, Бондаренко и других русских писателей, озабоченных судьбой народа.
Отлично зная, как и кем сегодня в России унавоживается это агитпроповское идеологическое поле, называемое литературным процессом, Быков лицемерно утверждает: «Нет никакой нужды приращивать к русской литературе то, что отрублено никак не демократами и не жидами, а самим ходом литературного процесса».
Однако «классиком» Дм. Быков признаётся только своей либеральной литературной тусовкой. Такой, например, авторитетный литератор, как Ю. Поляков, считает Быкова ярким публицистом, но очень слабым прозаиком.
И судя по многочисленным отзывам в Интернете в отношении большой прозы Быкова, с этим мнением согласно большинство читателей, осиливших его романы.
Даже в благожелательных оценках отмечается затянутость его 500-700-страничных работ, перегруженность лишними деталями, крайний негативизм в изображении российской жизни.
В одном из таких отзывов, о романе «Списанные», читатель пишет: «К середине текста Быкова начинает откровенно нести, рассказ о злоключения[ героя оставляет исключительно неприятное впечатление, поскольку допустить, что известный конъюнктурщик Дм. Быков не смог свести воедино все сюжетные линии, практически невозможно».
Ещё более негативные выводы читатели делают о романе «ЖД», который автор якобы вынашивал около 20 лет, а значит, в нём ничего случайного в смысловом плане нет. Роман, именованный с оглядкой на «Мертвые души» поэмой, отличает попытка совместить в себе целый ряд жанров: фантастику, антиутопию, философский трактат и памфлет. «ЖД» повествует о непрекращающейся на территории России борьбе племен «варягов» и «хазар» с участием «СМЕРШа», «РУСОЙЛа» «политработников», НКВД и т.п.
Читатели пишут о «ЖД»: «Отвратительный взгляд на Россию»;
«Графоманство, продолжение традиций еврейской литературы Довлатова, Веллера, Тополя. Идейки-то ворованные, и при этой краже из них отобраны самые гаденькие»; «Выпирает, что писатель еврей. Маразматическое писание поколения пепси».
И последний роман Быкова, именованный им повестью, «Остромов», даже комплиментарными литературными критиками признан затянутым.
А В.Торопов отмечает: «Стиль «Остромова» - подбулгаковское и подъильф-петровское бла-бла-бла с безуспешными попытками на заданное фамилией титульного персонажа остроумие».
Многие читатели, которым не нравится содержание романов Быкова, отмечают, однако, хороший русский язык в его произведениях.
В этой связи вспомнилось, как «совесть нации» академик Лихачёв однажды высказался: «Вот в народе так ругают Чубайса, а он мне нравится, у него очень хороший русский язык».
В отношении стиля Быкова, которым, как уже отмечалось, многие восхищаются, вспомнилось одно очень характерное для него эссе по случаю наступления Нового 2010 года – года тигра.
В целом обычное новогоднее словоблудие, трудно придумать что-нибудь оригинальное. Тем более теперь – кликнул в Интернете на сочетание слов «железный тигр» - и куча тебе самых умных и глубокомысленных рассуждений, только выбирай.
Вот и Быков в новогоднем эссе покомбинировал ассоциациями с тигром, вспомнил Шерхана. Использовать Кафку, это закодированное свидетельство эрудиции либерала, в связи с тигром оказалось сложным - тот ведь себя ощущал насекомым, и Быков привел цитату из Блейка: «Тигр, о тигр светлогорящий в глубине полночной чащи, кем задуман огневой, соразмерный образ твой».
Но и с Блейком в тот год не он был первым. Видимо, чувствуя это, Быков уже вне какой-либо связи с тигром увидел себя «на паперти возле пагоды Мульмейской в Бирме, дальней стране с потускневшим обаянием, пьяным вдрибадан, одиноко предающимся сочинительству». Как изысканно и романтично! С блейковским колониальным флером. Кто из россиян в этой таинственной Бирме мог бывать даже в наше подвижное время. Это вам не Турция и Египет.
Однако некоторые все-таки, в отличие от автора, там бывали и свидетельствуют, что нет в Бирме Мульмейской пагоды, есть близкий по созвучию город Моулмейн и пагод там сотни. И никто еще не называл пространство перед входом в пагоду, обычно обрамленное всякими мифическими животными, папертью. А выходить на улицу для сочинительства даже вдрибадан пьяным в Моулмейне не захочется – слишком жарко, лучше предаваться сочинительству под кондиционером.
