Борис Изаков - Всё меняется даже в Англии
Многочисленные законы подстерегают словно ловушки те газеты, которые вздумали бы чересчур вольничать. Тут и «акты о государственной тайне», и законы о «подстрекательских пасквилях», «преступных пасквилях» и «богохульных пасквилях», законы о клевете и даже закон о «слухах, порочащих товары». Некоторые из них пребывают в забвении столетиями, но это отнюдь не мешает властям при случае извлекать их из архивной пыли и пускать в ход. Всю тяжесть такого законодательства приходится испытывать на себе рабочей печати, — пресса монополий обладает целым штатом юристов, неограниченными фондами, и порой какой-нибудь громкий процесс о диффамации служит для нее лишь желанной рекламой…
На отшибе от Флит-стрита, на окраине Лондона, размещаются здания Британской радиовещательной корпорации (Би-Би-Си) и ее студии телевидения. Би-Би-Си считается «независимой», но созданный при ней совет управляющих сформирован из представителей правящей элиты. Коммерческое же телевидение прибрали к рукам все те же «лорды прессы».
Любопытно, что в Англии широко распространено скептическое — чтобы не сказать большего — отношение к Флит-стриту и особенно к так называемой «популярной», то есть многотиражной, прессе. Вы часто слышите ходячую фразу: «Кто же поверит газетам!» Бросив такую фразу да еще пожав при этом плечами, англичанин… тут же берется за газету.
Есть только одна ежедневная газета, которая не находится в руках у капиталистов, — она целиком существует на средства читателей: это прогрессивная «Дейли уоркер».
Я помню «Дейли уоркер» тех времен, когда она, недавно превратясь из еженедельной газеты в ежедневную, еще только становилась на ноги. Ее редактор — веселый и смелый Билл Раст — и человек пять сотрудников самоотверженно трудились в двух комнатушках. Печаталась газета в частной типографии. Редакционные работники еще не научились лавировать между подводными рифами враждебного законодательства, и смелое слово то и дело приводило их на скамью подсудимых. Так, за то, что «Дейли уоркер» назвала судью Свифта «марионеткой в парике», один из редакционных работников был оштрафован на крупную по тому времени сумму в 250 фунтов стерлингов, другие — приговорены к тюремному заключению на сроки до девяти месяцев. В январе 1941 года газета была запрещена; запрет был снят только в августе 1942 года. Тогда же читатели внесли в фонд газеты 50 тысяч фунтов стерлингов, необходимых для приобретения типографского оборудования.
После войны было создано акционерное общество «Дейли уоркер»; его капитал — 250 тысяч фунтов стерлингов. Акционерами состоят рядовые читатели. Рекламодатели бойкотируют рабочую газету, она почти совсем не имеет объявлений и выходит только благодаря постоянной поддержке рабочего люда.
Я посетил редакцию «Дейли уоркер» на Фаррнигдон-роуд. Газета имеет теперь собственное здание, оно называется: «Дом Билла Раста»; долго не мог я оторвать глаз от барельефа Раста на фасаде. Нынешний редактор Джордж Мэтьюз рассказал мне о редакционных буднях; газету делает небольшой, но крепкий и преданный своему делу редакционный коллектив, ему помогают рабочие корреспонденты. Директор типографии Леннарт Кук с гордостью показывал линотипы, ротационную машину.
«Дейли уоркер» бросает вызов Флит-стриту.
Перемены
есшумно закрылась за нами тяжелая дверь красного дерева, покрытая искусной резьбой. Мы в одном из клубов на улице Пэл-Мэл.
Английский клуб — учреждение уникальное. Он напоминает гостиницу закрытого типа: член клуба может провести в нем по своему усмотрению несколько часов, дней, недель или месяцев. При клубе есть ресторан (кухня и винный погреб — гордость членов клуба), читальный зал, библиотека, рабочие кабинеты, наконец, жилые номера со всеми удобствами. Член клуба испокон веков был вправе приглашать сюда гостей мужского пола. Женщинам доступ всегда был строго воспрещен; даже обслуживающий персонал состоял из одних мужчин.
Но что это? Не успел седовласый швейцар передать моему спутнику накопившуюся корреспонденцию и почтительно доложить, что в читальном зале его дожидаются друзья, как наши мокрые плащи приняла миловидная гардеробщица; а когда мы зашли в ресторан, обнаружилось, что он обслуживается одними официантками. По пути в холле я успел прочесть объявление: «По пятницам членам клуба разрешается приглашать дам».
Поймав мой удивленный взгляд, спутник — англичанин не старых лет, но старых правил — сокрушенно говорит:
— Да, Англия идет ко всем чертям!
После ужина мы направляемся в бар — за стойкой тоже стоит женщина! — и тут у камина, где тлеют толстые поленья, завязывается неторопливый разговор. В числе собеседников — пожилой литературный критик (его перу принадлежат и два-три романа), актер с громким именем, молодой журналист лейбористских убеждений, работающий в консервативной газете и потому излагающий в своих статьях точку зрения консерваторов, и еще человека два-три. Изредка кто-нибудь поднимается и молча уходит, но на его место, заслышав спор, тут же подсаживается кто-нибудь другой: английский интеллигент в наши дни стал таким же завзятым спорщиком, как интеллигент русский.
Не без умысла завожу я разговор о переменах в клубной жизни Пэл-Мэла. Женский обслуживающий персонал! Дамы в стенах клуба по пятницам! Вот уж никогда не подумал бы!
— И не говорите! — вздыхает мой хозяин. — Если бы все это видел тот старый джентльмен, — он кивает на портрет одного из основателей клуба, строго взирающий на нас со стены, — он бы пришел в ужас. Но разве это единственное новшество в Англии? Все кругом переменилось. И продолжает меняться.
— Возьмите наш престиж, — желчно замечает критик. — Никогда еще он не котировался так низко. Из державы номер один, какой мы были в начале столетия, мы превратились в державу номер три. Впрочем, и это место оспаривается у нас сейчас Францией…
—...И Западной Германией, — вставляет актер. — О, эта Лорелея на Рейне! Так сладко пела после войны, так плакалась, мы давали ей подачку за подачкой. А теперь она стала богаче нас, да и армия у нее сильнее нашей.
— Что касается сухопутных сил, — замечает молодой журналист, — Англия никогда не делала на них ставку. Но вот военно-морской флот… Знаете, меня очень удивило заявление американского адмирала Джорджа Андерсона. Он сказал на заседании комитета начальников штабов США, что наш военно-морской флот безусловно на третьем месте — после американского и советского. «Безусловно» — так он выразился.
— Ну уж этого не может быть! — восклицает только что подсевший к нашему столику румяный здоровяк. — Чтобы мы уступили военно-морское превосходство русским!
— А почему, собственно, не может быть? Уступили же мы им превосходство в космосе, — кстати, не только мы, но и американцы тоже!
— Космос — совсем другое дело. Это новая область. Превосходство на море принадлежало нам по традиции.
— Традиции! — произносит актер с трагической ноткой в голосе. — Нет больше традиций!
— Некоторые традиции вряд ли стоит оплакивать, — осторожно вставляет журналист. — Может быть, даже к лучшему, если их не станет.
— Во всем виновата война, — со вздохом говорит мой хозяин.
— Вы какую войну имеете в виду? — спрашивает кто-то.
— Что значит — какую? Последнюю, разумеется.
— Но наши беды начались еще с первой мировой войны. Или даже еще раньше.
— При чем тут война? Возьмите Советский Союз — он, бесспорно, потерпел от войны больший ущерб, чем все другие страны вместе взятые, а поднялся после войны быстрее других и продолжает всех обгонять.
— Во всем виноваты международные факторы…
— Ну, это не объяснение!
— Давайте скажем правду: виновато правительство! Консервативное правительство, которое послушно выполняет все, чего хотят американцы.
— Если на то пошло, ответственность с ним должны разделить ваши бездарные лейбористские лидеры. Не забудьте: это они были у власти в первые послевоенные годы. Это они обременили наши финансы непомерными расходами на всякие там социальные мероприятия — бесплатное лечение, пенсии и так далее!..
Кашлянув, актер декламирует бархатным, хорошо поставленным голосом:
Те, кто трудились для Англии,—
Нашли в ней последний приют,
И певчие птицы Англин
Над могилами их ноют.
Но те, кто сражались за Англию
И отдали жизнь за нее,—
О горе, горе Англии,—
Могилы их далеко.
А те, кто правит Англией
По мере скорбных сил,—
О горе, горе Англии,—
Для них еще ист могил[2].
— Чьи это стихи? — спрашиваю я.
