Алексей Кожевников - Русский патриотизм и советский социализм
В советской и российской историографии сложилось устойчивое мнение о подлинности авторства этого документа. Однако вышедшее в 2003 г. исследование историка В. А. Сахарова, посвященное «Политическому завещанию» Ленина, ставит под сомнение общепринятую версию. Опираясь на широкий круг источников и проведя научную экспертизу «Письма», автор делает предположение, что этот документ – продукт политической игры и авторство Ленина, стилистическое и даже теоретическое – сомнительно[247].
Отношение В. И. Ленина к русскому народу, его истории, культуре, его роли в революционном движении крайне противоречиво. Не подлежит сомнению, что Ленин был убежденным и последовательным интернационалистом. Национальный вопрос рассматривался им с позиций решения конкретных задач классовой и национально-освободительной борьбы. Построение бесклассового и безнационального коммунистического общества являлось для него главной целью всей политической деятельности. Любые проявления русского национализма и консерватизма (в литературе, публицистике, искусстве) рассматривались им как выражение идеологии эксплуататорских классов и решительно осуждались, как идейно враждебные «демократическому направлению» в политической теории и культуре. Однако в повседневной жизни В. И. Ленин не был человеком, лишенным национальных пристрастий, вкусов и патриотических чувств. Об этом, к примеру, свидетельствует близко знавший Ленина писатель М. Горький: «Я нередко подмечал в нем черту гордости Россией, русскими, русским искусством. Иногда эта черта казалась мне странно чуждой Ленину и даже наивной, но потом я научился слышать в ней отзвук глубоко скрытой, радостной любви к своему народу»[248]. О Ленине как о национальном политическом лидере писал Л. Д. Троцкий: «Ленин глубоко национален. Он корнями уходит в новую русскую историю, собирает ее в себе, дает ей высшее выражение… Через Ленина социалистическая революция, давно имеющая свое интернациональное теоретическое выражение, нашла впервые свое национальное воплощение»[249]. Показательно, что подобные характеристики «вождю мирового пролетариата» давались людьми, нисколько не идеализировавшими русский народ. Русские поэты A. А. Блок, С. А. Есенин, Н. А. Клюев, С. Д. Дрожжин, B. Я. Брюсов писали о Ленине как о народном вожде[250]. Один из ведущих публицистов эмигрантского движения сменовеховцев Н. В. Устрялов в статье «Памяти Ленина» отмечал: «Пройдут годы, сменится нынешнее поколение, и затихнут горькие обиды, страшные личные удары, которые наносил этот фатальный, в ореоле крови над Россией взошедший человек, миллионам страдающих и чувствующих русских людей. И умрет личная злоба, и “наступит история”. И тогда уже все навсегда и окончательно поймут, что Ленин – наш, что Ленин – подлинный сын России, ее национальный герой – рядом с Дмитрием Донским, Петром Великим, Пушкиным и Толстым»[251].
Идейные оппоненты Ленина – Н. А. Бердяев и В. В. Шульгин позднее признавали в нем выдающегося государственного деятеля, создателя новой России[252]. Парадоксальным является и тот факт, что признания масштабности личности вождя русских коммунистов были характерны даже для их непримиримых идеологических противников – представителей зарождавшегося немецкого национал-социализма. В своей книге «Die Zweite revolution» («Вторая революция», 1926 г.) один из тогдашних лидеров «левого» крыла национал-социалистической партии Йозеф Геббельс утверждал: «Ни один царь так не постиг русский народ в его глубине, в его страстях, в его национальных инстинктах, как Ленин»[253]. Впрочем, можно привести немало высказываний известных ученых, мыслителей, писателей XX столетия о Ленине как о русском человеке и выдающемся национальном политическом деятеле. Поэтому проблема «Ленин и русский вопрос» еще ждет своего всестороннего и объективного исследования.
В апреле 1923 г. письмо В. И. Ленина «К вопросу о национальностях или об «автономизации» было зачитано руководителям делегаций на XII съезде РКП(б)[254]. Указания главы партии по вопросу «великорусского шовинизма» были учтены и нашли свое отражение в резолюции съезда: «Партия обязана вести решительную борьбу прежде всего с остатками великорусского шовинизма. Только решительной борьбой с великорусским шовинизмом можно обеспечить прочность союза[255] и обеспечить влияние партии среди трудящихся масс других стран»[256]. Идею о необходимости поставить русский народ в «неравное» положение по отношению к другим советским нациям, изложенную в ленинском «письме», развивал Н. И. Бухарин: «Мы в качестве бывшей великодержавной нации должны идти наперерез националистическим стремлениям и поставить себя в неравное положение в смысле еще больших уступок национальным течениям. Только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить себе настоящее доверие прежде угнетенных наций»[257]. Обращаясь к Сталину, Бухарин заметил, что генсек партии, выступая на съезде, уделил недостаточное внимание опасности «русского шовинизма», сделав главный упор на борьбу с местным национализмом: «Я понимаю, когда наш дорогой друг, т. Коба, Сталин, не так остро выступает против русского шовинизма, и что он как грузин выступает против грузинского шовинизма»[258]. В своем заключительном слове по национальному вопросу Сталин отвел выдвинутые против него обвинения в игнорировании «русской шовинистической опасности», указав при этом на недопустимость искусственного принижения национально-политического статуса великорусского пролетариата: «Говорят нам, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно, я согласен с этим, – не надо их обижать. Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного в отношении бывших угнетенных наций, – это значит сказать несообразность. То, что у т. Ленина является оборотом речи в его известной статье, Бухарин превратил в целый лозунг»[259]. Вместе с этим И. В. Сталин разглядел новую «шовинистическую» опасность, возникшую в условиях НЭПа: «В связи с нэпом во внутренней нашей жизни нарождается новая сила – великорусский шовинизм, гнездящийся в наших учреждениях, проникающий не только в советские, но и в партийные учреждения… Если мы ее не подсечем в корне, – а нэповские условия ее взращивают, – мы рискуем оказаться перед картиной разрыва между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянами ранее угнетенных наций, что будет означать подрыв диктатуры пролетариата»[260]. Примерно за месяц до этого выступления Сталин на страницах «Правды» указал и на новый источник, идейно подпитывающий русские националистические настроения: по мнению автора статьи, «они получают подкрепление в виде “новых” сменовеховских великорусско-шовинистических веяний, все более усиливающихся в связи с нэпом»[261].
Сменовеховство – идейное движение, зародившееся в среде русской эмиграции в начале 1920-х гг., явилось своеобразной реакцией части либеральной интеллигенции на процессы, происходящие в Советской России. Новый курс коммунистического руководства в экономике (НЭП), образование Советского Союза, который представлялся как модернизированная форма Русского государства, пробуждали у сменовеховцев уверенность в «национальной» трансформации большевистского режима. Публицисты (Ю. В. Ключников, Н. В. Устрялов, С. С. Лукьянов и др.), группировавшиеся вокруг издававшегося в Париже журнала «Смена вех» и берлинской газеты «Накануне», в своих статьях призывали русскую эмиграцию к отказу от борьбы с Советской властью, признавали необходимость сотрудничества с нею во имя национального согласия и возрождения России. По мнению сменовеховцев, Октябрьская революция явилась закономерным событием русской истории, а Советская власть с ее интернациональной идеологией могла бы стать надежной основой для объединения народов России вокруг государство образующего этноса[262]. В наиболее яркой форме идеология сменовеховства нашла свое выражение в публицистике Н. В. Устрялова, охарактеризовавшего собственные взгляды как «национал-большевистские»[263]. Отвергая «белую» альтернативу развития России как «отрыжку прошлого», Устрялов предлагал свой путь, предопределенный условиями НЭПа. Отмечая, что «только в изживании, преодолении коммунизма – залог хозяйственного возрождения государства»[264], идеолог сменовеховства утверждал, что новые силы, вызванные революцией к активной политической деятельности, способны возродить страну: «Старая мощь России» может быть восстановлена лишь новыми силами, вышедшими из революции и поныне пребывающими в ней. Это нужно признать раз навсегда. Ориентироваться можно только на эти новые силы, на их активный авангард, разбуженный взрывом и прошедший столь изумительную школу за страдные годы революционной борьбы»[265]. В отличие от идеологов белой эмиграции, Устрялов воспринимал Октябрьскую революцию и предпринятые большевиками меры по упрочению новой государственности, как начало возрождения Великой России. В статье, приуроченной к 5-й годовщине Великого Октября, он писал:
