Борис Кагарлицкий - Варварство, социализм или...
Есть какой-то протест против этого у тех, кто страдает от клерикализации, кроме музейщиков? Может, есть родители, учителя?
Учителя у нас, к сожалению, зависят от администрации и боятся политики. С учителями, которые выступают открыто, оказывается, справиться сравнительно легко на местах, редкие исключения только подтверждают правило. Но тут опять церковь наступает на те же грабли. Опора на государственную поддержку будет означать, что её будут отождествлять с государством. И непринятие государственной политики будет перенесено и на РПЦ. Тем более, когда церковь ведёт себя как корпорация, когда она выселяет людей, как это было на Валааме, предоставляя им жильё за сорок километров от острова в провинциальном городке, где нет работы, и где самый прибыльный бизнес — это обслуживание сексуально-алкогольного финского туризма.
Люди в конце 80-х годов сами приветствовали приход церкви на Валаам, они хотели, чтобы был монастырь, духовное возрождение, и воспринимали всё именно так. Но после такого урока, многие, если и остались верующими, то их отношение к РПЦ вообще и к Валаамскому монастырю, в частности, принципиально изменилось.
Но после нашего знакомства с этими людьми стало понятно, что протестным потенциалом большинство из них не обладает, большинство, даже доведённое до крайности, будет молчать. А с немногими «буйными» справиться сравнительно легко.
Музейщики… Это люди в большинстве искренне верующие, но они уже объявляли голодовки, как в Костроме, выходили на улицу, как в Рязани и Калининграде. Чтобы музейщики вышли на улицы с протестом — надо людей довести до полного отчаяния. Но они из-за своей социальной позиции (они — государственные служащие) оказываются в двойственной ситуации, оказываются заложниками своей работы. Но факт — они пытаются объединяться и бороться, среди них складывается протестное профессиональное сообщество, на что совершенно оказалось неспособна куда потенциально более сильная среда работников сферы образования. Но в целом, я думаю, что они будут стремиться сохранить хоть что-то, в ситуации социальной апатии они просто не смогут переломить ситуацию. Увы, практика нашего общения с музейщиками показывает, что они сочувствуют тем, кто в каждый конкретный момент является объектом этого вандализма, но выступают крайне редко. Хотя примечателен один случай, когда всё-таки отдельные представители музейного сообщества (начал эту историю Левон Нерсесян) не побоялись вынести сор из избы и открыто выступили против передачи церкви на «временные службы» «Троицы» Рублёва. Это был знаковый момент, потому что если бы тогда удалось это продавить, то церковь получила бы карт-бланш.
Но есть и другой аспект: наглая, грубая пропаганда вызывает отторжение на индивидуальном уровне и у школьников, и у студентов, и у вполне взрослых людей. Не у всех, конечно, но многие начинают задумываться. К примеру, у одного из подростков была воскресная школа, родители его туда отправили; школьник походил, а потом увидел, что тот поп, который им рассказывал про христианские ценности, в совершенно непотребном алкогольном состоянии как-то вечером возвращается домой. Для подростка это было шоком, больше ни в воскресную школу, ни в церковь человек не ходит. Или другой пример: многих просто шокировала история попытки захвата части территории реабилитационного центра для детей-инвалидов «Детство», когда «высокодуховная» и «выско-моральная» церковь ради 25 обитателей монастыря «наехала» на центр, в котором проходит лечение и реабилитацию около 6000 больных детей в год. Кристально ясная с этической точки зрения ситуация, дальше ехать некуда. И это всё неизбежно будет порождать протест, а наша задача — сделать так, чтобы люди понимали, как деятельность отдельных чиновников и попов связана с деятельностью всей РПЦ и государства в целом.
Как я уже говорил, в условиях господства неолиберализма нужна идеология для быдла, для тех, кто должен работать, для тех, кто иностранный язык должен знать, как выразился один из наших реформаторов образования, в таком объёме, чтобы объяснить иностранцу, как пройти к вокзалу. Для них — «православие, самодержавие, народность». А для тех, кто уровнем повыше, предлагается собственно неолиберальная модель — то, что в социологии называют меритократией, — власть якобы лучших. Для них — идеология успеха, идеология, очищенная от некоторых «перегибов», напоминающих о фашизме, но в целом — идеология социал-дарвинизма. Точка невозврата пройдена, социальное и культурное наследство советского периода уже невосстановимо. Так что здесь, как и в экономике, как и в социальной сфере, всё надо начинать сначала.
Кто виноват — ясно. Что делать?
Что делать? Мы, по сути дела, оказываемся отброшены в прошлое, в Россию середины XIX века, а в случае с клерикализмом — едва ли не в допетровский период. Вновь необходимо радикальное просвещение. Необходимо опять доказывать и показывать очевидное: что наука и религия — принципиально разные вещи. Что существует, например, только научная психология, а христианская психология — это оксюморон, всё равно что арийская физика, советский творческий дарвинизм («лысенков-щина») и тому подобная ерунда. А между тем, в научном сообществе нашлось немного людей, кто открыто выступил против клерикализации науки, причём в подавляющем большинстве эти немногие — учёные-естественники. Гуманитарии тихо скурвились.
Надо в нашей просветительской деятельности связывать отдельные эпизоды в одну картину. В систему. И на этой основе вести контрпропаганду. Просвещение без контрпропаганды сейчас попросту невозможно, сейчас по сути это синонимы.
Что должно измениться в стране, чтобы этот процесс затормозился или пошёл вспять?
Всё! В нынешней ситуации я не вижу никаких тенденций, благодаря которым ситуация может перемениться. Обратных — сколько угодно. Для того чтобы процесс пошёл на спад, нужно, чтобы неэффективность этой идеологической модели стала всем очевидной. Она и станет очевидной. Неминуемо, потому что она действительно неэффективна. Тандем государства и РПЦ в который раз уже наступает на одни и те же грабли, и результат будет такой же. Церкви в деревнях жгли не злобные жидомасоны-большевики, не латышские стрелки, направляемые дьяволами во плоти Свердловым и Троцким, а жгли и грабили те самые крестьяне, для которых священник был тот же барин, только в облачении. Но если священник в деревне был на стороне крестьян, защищал их от помещиков и богатеев, ставил себя вровень с ними, тогда они, наоборот, защищали его от особо рьяных комиссаров.
В конечном итоге, надеюсь, этой болезнью общество переболеет (в противном случае оно просто не сохранится), но нескоро, и последствия этой болезни уже трагические, а будут — куда более драматичными, чем сейчас. Повторюсь: надо свыкнуться с мыслью, что очень многое, что нам — благодаря советскому периоду — казалось само собой разумеющимся, всё дальше и всё больше придётся объяснять, показывать, восстанавливать, строить заново. И далеко не только в сфере антиклерикальной борьбы — во всех сферах: от науки до промышленности, от образования до политики.
АНАЛИЗ
Нравственность и социальная революция
Валерий Паульман
«…Включение пролетариата, созданного как класс капитализмом и осознавшего своё историческое своеобразие в культурной общности современных государств в качестве нового самостоятельного элемента, стало неотвратимой проблемой всей государственной политики».
Макс Вебер
«Всякое же стремление к прогрессу основано на отрицании настоящего положения вещей и на полноте нравственной отчуждённости от него».
Себастьян Франк
Нравственность, как и другие формы общественного сознания (наука, философия, идеология, право, религия, искусство), является одним из важнейших факторов, определяющих образ жизни любого общества. Однако её роль особенно возрастает в переломные периоды, когда происходит качественный скачок из одного состояния данного общества в другое. Как я пишу в своей книге «Мир на перекрёстке четырёх дорог. Прогноз судьбы человечества», к началу XXI столетия масштабы и уровень назревших проблем глобализации возросли настолько, что стихийное развитие уже недопустимо.
Необходимо активное вмешательство общественного разума для сознательного регулирования экономики[60] и политики, чтобы предотвратить угрозы назревающих глобальных катастроф. А это в свою очередь предполагает мобилизацию всего интеллектуального потенциала человечества, развитие активного общественного сознания по всем направлениям, добавим — обязательно и в сфере нравственности. Перед людьми на этой планете со всей остротой встала дилемма: либо вступление в новую эпоху, где жизнью будут править не стихия, а сознание, свобода и справедливость, либо путь постепенной, более или менее медленной деградации, которая неизбежно приведёт к катастрофическим последствиям. В связи с этим, обращаясь к новейшей истории, к процессам, протекающим в настоящее время как в отдельных странах, так и в глобальном масштабе, нас, безусловно, должна в первую очередь интересовать проблема социальной революции, путей трансформации капиталистического способа воспроизводства общественной жизни в социалистический способ. А в сфере морали, вне всякого сомнения, центральным является вопрос о нравственной оценке в буржуазном обществе определяющего экономического отношения — процесса создания прибавочной стоимости или эксплуатации наёмной рабочей силы классом капиталистов: воспринимается ли она наёмными работниками и капиталистами как безнравственное деяние?
