Лев Гинцберг - Ранняя история нацизма. Борьба за власть
Что касается международной стороны дела, то ни США, ни Англия, хотя их правящие круги были против дальнейшего ослабления Германии и усиления Франции, не предприняли ничего, чтобы затруднить положение Франции. Из всех государств тогдашнего мира лишь Советский Союз выступил с официальным протестом против французской агрессии. Внутри же страны подавляющее большинство буржуазных партий, а также социал-демократия объединились под лозунгом «пассивного сопротивления» оккупантам, лозунгом, который не мог принести успеха, ибо ограничивал цели сопротивления, а главное создавал ложную видимость общности интересов монополистов Рура (которые, как показал опыт, находили общий язык с французскими властями, представителями одного с ними класса) и эксплуатируемых ими трудящихся.
Влияние оккупации Рура на фашистское движение было поначалу неоднозначным. С одной стороны, она еще более усилила разброд между отдельными организациями крайне правого лагеря. Дело в том, что большинство их, в том числе «Партия свободы» (а значение ее в фашистском лагере возросло, ибо в этот момент она продолжала существовать легально, в то время как аналогичные нацистские организации были запрещены в значительной части страны), присоединилось к «пассивному сопротивлению», НСДАП же отвергла интеграцию в общий националистический фронт. Это было тем более неожиданно, что из всех ненавистников Франции национал-социалисты отличались наибольшей кровожадностью, от них исходили наиболее яростные призывы к «решительной» борьбе. «Пусть они только вторгнутся, — изо дня в день повторяли нацистские главари, — тогда еще более возрастет разжигаемая нами, национал-социалистами, воля к тому, чтобы разделаться с ними и порвать (Версальский договор) в клочки». На поверку выяснилось, что это — одни слова, и вместо призывов к отпору «исконному врагу» — Франции — фашисты вновь и вновь твердили о необходимости уничтожить «ноябрьских преступников» прежде, чем начинать борьбу против французских оккупантов. До этого какой-либо отпор в Руре якобы бессмыслен, так как французы-де находятся под тем же еврейским ярмом.
Эта позиция, кстати сказать, не мешала нацистам получать немалые суммы из общего фонда, предназначенного для сопротивления оккупации Рура. Фашисты охотно примазывались также к славе тех, кто оказывал не пассивный, а действенный отпор оккупантам. Некоторые из этих людей становились жертвами захватчиков; наибольшую известность из них приобрел лейтенант Л. Шлагетер, являвшийся участником партизанской борьбы и расстрелянный оккупантами. Хотя Шлагетер до начала рурских событий принадлежал к лагерю крайне правых (отметим, что аналогичных взглядов придерживались тогда и такие военнослужащие, как Б. Узе, Б. Ремер, Р. Шерингер и другие, позднее перешедшие на сторону демократов), нацисты не имели никаких оснований спекулировать на имени Шлагетера; известно, например, что неучастие НСДАП в объединенном фронте партий против оккупантов вызвало с его стороны недовольство.
Шлагетер приписывал это нежеланию перенести политический центр партии на север страны. Но такая точка зрения была не единственной. Весной 1923 г. появилось еще одно мнение, на первый взгляд весьма примитивное, но не беспочвенное: она объясняла позицию НСДАП тем, что ее лидеры подкуплены французским генеральным штабом. Именно в это время в Мюнхене начался судебный процесс над группой баварских политических деятелей правого лагеря по обвинению в государственной измене в пользу Франции. Главными обвиняемыми являлись некие Фукс и Маххаус, теснейшим образом связанные не только с основными фигурами политического лагеря Баварии, но и с командирами военизированных формирований реакции, расположенных там. Некоторые из них выступали на процессе свидетелями, ибо считалось, что они приняли участие в заговоре (имевшем целью с помощью Франции и в ее интересах осуществить отделение Баварии от остальной Германии) только с целью его разоблачения. Прогрессивная общественность указывала, что если между этими лицами и обвиняемыми есть разница, то она минимальна. О политическом значении процесса Фукса — Маххауса будет еще сказано специально, сейчас же нас интересует судьба тех крупных средств, которые французский полковник Ришер вручал обвиняемым, а те в свою очередь главарям фашистских военизированных организаций. Величина переданных сумм по самым минимальным подсчетам составляла 70 млн марок, но не исключено, что она достигала 100 млн... Ко времени процесса от этих миллионов не осталось ни одного пфеннига, на вопросы же судей, куда подевались деньги, «свидетели» отвечали предельно лаконично: «Они были полностью использованы на национальные цели». Следовательно, на средства французской казны баварские фашисты вооружались для борьбы со своими политическими противниками внутри страны. Самоотстранение НСДАП от борьбы против оккупации Рура дает, таким образом, основания для размышлений и подозрений.
В первой половине 1923 г. все внимание нацистов было обращено на внутриполитическое положение, резко обострившееся после франко-бельгийского вторжения. Оккупация Рура нанесла новый тяжелый удар экономике Германии, еще не успевшей перестроиться после потерь, вызванных Версальским договором. Непосредственным и чрезвычайно ощутимым последствием этого было ускорение обесценения германской валюты, начавшегося еще в предшествующем году, а в 1923 г. пошедшего невиданными до того темпами. В то время как крупные предприниматели, банкиры, биржевые спекулянты наживали крупные состояния (наибольшее из них сумел сколотить Стиннес), рабочие, служащие и представители различных мелкобуржуазных слоев города, имевшие небольшие сбережения, многочисленные пенсионеры — инвалиды войны и труда — неуклонно нищали.
В подобной обстановке фашисты чувствовали себя как рыба в воде, ибо могли выдвигать самые чудовищные по своей лживости объяснения причин создавшегося положения и такие же по своему характеру рецепты преодоления массовых бедствий, постигших страну. Но если в более или менее спокойной обстановке нацистская проповедь наталкивалась у многих на барьер элементарной логики (мы уже не говорим о тех, кто обладал определенным зарядом классовой сознательности, хотя бы в тех пределах, которые давала принадлежность к социал-демократии), то в 1923 г. не только немалое количество представителей мелкой буржуазии, но и отдельные прослойки пролетариата попросту теряли голову перед лицом видимого крушения привычных основ существования и становились жертвами фашистской пропаганды, как всегда сочетавшейся с жестоким террором.
Таким образом, хотя особая позиция, которую заняла НСДАП по отношению к «рурской войне», вначале несколько поколебала ее позиции, усилила рознь между отдельными составными частями лагеря крайней реакции, в последующие месяцы фашисты сумели наверстать упущенное, паразитируя на обнищании десятков миллионов немцев. Активность фашистов росла не только в Баварии, но даже в тех землях, где основные организации фашистского толка были запрещены: этому способствовали сама политическая атмосфера, существовавшая в большинстве земель, и связи, имевшиеся у представителей крайней реакции со всеми звеньями государственного аппарата.
На последние числа января нацисты назначили в Мюнхене свой съезд. Однако власти запретили фашистское сборище. В этом шаге, как можно полагать, проявилось недовольство противоестественным, по мнению баварского правительства, отношением лидеров НСДАП к оккупации Рура. В запрете могло сказаться и желание несколько поуменьшить гонор Гитлера и его организации, фактически ставших «государством в государстве». Но у них нашлись столь влиятельные покровители, что властям пришлось пойти на попятную. Одним из них был тогдашний регирунгс-президент Верхней Баварии (административной единицы, в которую входил и Мюнхен) Г. Кар, другим — капитан Рем. Благодаря их усилиям в дело вмешался командующий войсками рейхсвера в Баварии генерал JТоссов: он принял Гитлера, который (как это уже не раз было в прошлом) клятвенно обещал не прибегать к путчу. Спустя 4–5 дней Гитлер вновь пообещал это министру-президенту Баварии Книллингу и присутствовавшему при их разговоре промышленнику Шарреру, обильно субсидировавшему НСДАП. После этого нацистский съезд был разрешен.
Как видно из донесения представителя баварского правительства в Берлине, военные круги мотивировали свою позицию опасениями, будто в случае конфронтации с штурмовыми отрядами НСДАП и другими военизированными формированиями войска не могут считаться вполне надежными. На деле, и об этом уже шла речь выше, влияние ультраправых на рейхсвер было определяющим и о конфронтации не могло быть и речи. Подобные разговоры лишь прикрывали недвусмысленный курс Лоссова и других баварских генералов, кровно заинтересованных в сотрудничестве рейхсвера с «патриотическими», как они их именовали, союзами.
