С. Кара-Мурза - Нациестроительство в современной России
В том же 1989 г. аятолла Xомейни вынес смертный приговор писателю Салману Рушди и призвал к его исполнению на территории Англии. Принципиальным моментом здесь было именно отрицание юридических границ законодательства Великобритании — именно это потрясло жителей Западной Европы, жители которой стали объектом неизвестного им судопроизводства по неизвестным для них законам иных стран.
Именно этим символическим изменением, а не уровнем реальной угрозы для жизни обывателя объясняется тот мистический страх перед международным терроризмом, который овладел европейцами и американцами. «Международный» террорист, который устраняет национальные границы, обрушил один из важных устоев того национального государства, которое западная цивилизация три века выстраивала для защиты своих наций от «варваров».
Этнизирующие «иные»
И примордиалисты, и конструктивисты выделяют в качестве очевидного условия для этнизации людей их контакт с иными (как говорят, этносы — категория сопоставительная). Иными словами, силой (или условием) созидания этноса всегда является иная этническая общность. Для появления самой ситуации, в которой возникает проблема своей этнической идентификации, требуются (наяву или в мыслях) внешний стандарт, особая система координат, чтобы определиться.
Дж. Комарофф, как представитель конструктивизма, пишет: «Процесс становления любой конкретной формы этнического самоосознания происходит в условиях повседневных контактов между теми, кто этнизирует, и теми, кого этнизируют. Признаки этнизации регистрируются одновременно на экономическом и эстетическом уровнях. Они связаны с одновременным же и вполне земным процессом производства объектов и субъектов, знаков и стилей».80
Важные для этнического самоосознания «значимые иные» меняются в зависимости от исторических обстоятельств. Так, для немцев в 1920-е гг. главными «иными» были англичане, которые воспринимались как основные победители в войне. В 1930-е гг. на первый план вышли евреи, из которых фашистская пропаганда сделала виновников всех национальных бед, а также славяне (прежде всего русские), которых предполагалось превратить во «внешний пролетариат» для немецкого национал-социализма.
Понятно, что выполнять роль этнизирующей силы, т. е. той, которая побуждает к выработке тех или иных сторон собственной национальной идентичности, могут не всякие иные. Это должны быть те общности, стереотипы поведения которых прямо влияют на жизнь этнизируемых. Русским, живущим на Дальнем Востоке, приходится вырабатывать и воспроизводить свою этничность, соотнося себя с китайцами и корейцами; но стереотипы этнического поведения китайцев пока что не оказывают влияния на этногенез русских на Северном Кавказе.
В целом для русских как большого народа (нации) некоторые этнологи дают такую историческую «карту» важных для их этногенеза других: «Существенным для исследования русской нации как историко-политического и культурного конструкта было бы описание исторических метаморфоз и констант образов немцев в русском сознании. Для того чтобы понять, «что значит быть русским», необходимо вычленить те ключевые исторические сюжеты, символические ситуации, набор ключевых контрагентов, в контексте взаимодействия с которыми русское сознание определяет самое себя. Можно выявить, как различаются «референтные» группы (нации, этнические общности) для различных пластов русской общественной жизни и действующих здесь социальных акторов.
В русской культуре было несколько доминантных контрагентов, несколько «исторически значимых других», определяя которые, конструируя их узнаваемые образы, формировалась собственная русская идентичность. В этнокультурной картографии значимых для русского восприятия иных — сходящие на нет былые, исторически доминантные контрагенты татар и поляков; сильное присутствие французов, хотя оно исторически неустойчиво и разновесно для разных социальных страт русского общества; «сквозное» присутствие евреев.
Но, вероятно, основным контрагентом для русского восприятия еще с петровской эпохи являются немцы. Определения следуют как реакции вслед за некоторым историческим (культурным или военным) вызовом. Именно европеец в исконном или в американском исполнении — и сегодня составляет главный вызов для русского исторического сознания. Так что и сегодня русскость в качестве «особого национального характера преимущественно определяется в соотнесении с европейским контрагентом».81
Здесь отмечена главная причина того, что «европеец» является стандартом, от которого отталкивается самоидентификация русских — именно он (в том числе в американском исполнении) составляет для них главный вызов. И вызов этот уже с XVI в. стал очевидным практически для всех (а в XIII в. решение Александра Невского, оказавшегося перед угрозой двух одновременных нашествий — монголов и тевтонов, — было очень смелым и далеко не очевидным). Причем вызов Запада проявлялся не только в военных нашествиях или их угрозе, но и в периодических волнах модернизации, проводимой по западным шаблонам с привлечением западных «экспертов».
Уже с начала XVI в. Запад стал особой цивилизацией, для существования которой была необходима экспансия. Он «вышел из берегов» и предстал почти перед всеми народами мира в качестве путешественников, миссионеров и завоевателей. Западные европейцы стали для других народов этнизирующими иными. При этом и они сами сплачивались, этнизировались как европейцы, противопоставляя себя иным. Важным средством для этого стали всякого рода фобии — страхи и ненависть к иным. Прежде всего к тем, от которых исходил вызов, и к тем, кого Запад подавлял и угнетал — и потому ожидал угрозы, которая до поры до времени таится под маской покорности.
Например, когда Россия возродилась после татарского ига в виде Московского царства, на Западе началась программа выработки интеллектуальных и художественных оснований русофобии. О ней надо помнить без эмоций, хладнокровно — ведь так европейцы защищали свою идентичность, боясь соблазна русскости. Но и игнорировать этот их способ защиты нельзя.
Прежде всего русских представляли жителями восточной и мифологической страны. В первой половине XVI в. Рабле ставил в один ряд «московитов, индейцев, персов и троглодитов». В апреле 1942 г. Геббельс писал: «Если бы в восточном походе мы имели дело с цивилизованным народом, он бы уже давно потерпел крах. Но русские в этом и других отношениях совершенно не поддаются расчету. Они показывают такую способность переносить страдания, какая у других народов была бы совершенно невозможной».82
Это история уже пяти веков. Дж. Грей пишет об этом: «Рефлекторная враждебность Запада по отношению к русскому национализму… имеет долгую историю, в свете которой советский коммунизм воспринимается многими в Восточной и Западной Европе как тирания Московии, выступающая под новым флагом, как выражение деспотической по своей природе культуры русских».83
Сейчас, когда гражданское общество западных стран оказалось неспособно к поддержанию «цивилизованных» межэтнических отношений с массой дешевой рабочей силы, завезенной из бывших колоний, сплочение своих опять достигается с помощью архаических фобий.
Цифровые выкладки на этот счет можно получить по материалам Всемирного обследования ценностей и Европейского обследования ценностей 1990-1993 и 2000 гг. Полученные результаты дают основания утверждать о крайне высокой степени этнической некомплиментарности. В среднем каждый шестой представитель западных сообществ является сознательным этнофобом. И это на сравнительно благополучном в социальном отношении Западе (рис. 1.1).84
Рис. 1.1. Уровень этнической нетерпимости в странах Запада
При том, что 75% европейцев, согласно опросу 2005 г., приветствовали политику мультикультурализма, 86% из них выступали против любой дискриминации; треть опрошенных признала у себя расовые предрассудки (тесно связанные с религиозными); 63% европейцев считают, что иммигранты способствуют безработице; 51% лично столкнулись с негативными проявлениями со стороны этнических меньшинств.85
В Восточной Европе уровень ксенофобского напряжения существенно возрастает, зашкаливая за отметку трети населения, а в отдельных странах — даже численного большинства (рис. 1.2)86.
Рис. 1.2. Уровень этнической нетерпимости в странах Восточной Европы
