Сергей Кургинян - Суть времени #5
Поскольку "номер 2", то есть весь этот класс, всё это сообщество таково – система оторвана от него и гниёт. Она пока только гниёт. Она не то чтобы сильно отличается от этого класса, она плоть от его плоти, кровь от его крови. Но у неё как социального организма есть собственная жизнь. Класс-то может переползти во Францию, Германию и так далее, а система никуда переползти не может. А руководители её могут дорого заплатить за то, что она грохнется вместе с Россией. И они это понимают. И плату эту, этот счёт им предъявят отнюдь не только внутри страны, но и за рубежом. И они это тоже понимают. Значит, система живёт своей отдельной жизнью.
Что же касается "номера 3", то есть новых социальных организмов, новых социальных классов, то есть [существует] самая амбициозная из всех возможных, невероятно сложная, почти не решаемая задача – это собрать эту сущность. Вот этими передачами, нашей деятельностью, нашими идеологическими посиделками, нашими организационными, достаточно беспомощными пока что, телодвижениями – всем этим вместе собрать её в исторически короткие сроки. Мне скажут, что это безумие, это невозможно сделать, это неподъёмная задача и так далее. А я другой не вижу! Не вижу, не понимаю, как можно действовать иначе. И считаю, что тут шансы, пусть и минимальные, есть, а ни на что другое шансов нет. Нет вообще.
Что это за социальный организм? Как он должен строиться? За счёт чего он может собраться быстро?
Отвечаю. Быстро он может собраться не за счёт новой утопии – это невозможно. А за счёт внимательного, настойчивого, энергичного и, прошу прощения, умного вглядывания в собственное прошлое и выявления в нём какой-то драгоценности. Это притча о советской жемчужине. Что такое советская жемчужина? Что такое послание, которое содержится внутри советской реальности? Что из этой советской реальности мы можем и должны использовать? И почему мы сегодня это можем использовать?
Разбор подобных вещей связан с двумя видами деятельности.
Первый вид деятельности – это критика капитализма. Поскольку эта критика была здесь запрещена и казалась смехотворной (и всем было понятно "на раз", что капитализм вообще – это светлое будущее, что это панацея от всех бед, что никогда ничего другого, кроме него, не было и не будет, что только он может нас всех спасти и только он эффективен), то критика капитализма, серьёзная критика, всё время была под запретом. Даже не в идеологическом или тоталитарном [смысле:] "Не сметь, а то мы вас посадим в тюрьму!". А просто очевидность преимуществ капитализма настолько "висела" над сознанием постсоветского гражданина, даже если он внутренне и считал, что он более привержен какому-нибудь там социализму, социал-демократии, но, упаси бог, не коммунизму. [И настолько] это всё навернулось, что постсоветскому гражданину казалось страшным повернуться в ту сторону, начать смотреть туда и уж тем более критиковать капитализм: "Ну, да, да, загниваем. Знаем, знаем – загниваем . Империализм у нас загнивающий, ха-ха-ха. Да, да, да, капитализм сейчас падёт, га-га-га."
Всё это было до 2008 года. Потом по поводу этих вещей заговорил весь мир, кроме России. В России это всё не звучит. А опыт критики капитализма в России (а это обязательное занятие, коль скоро мы действительно хотим собрать "номер 3"), опыт этой критики - коммунистический. А внутри коммунизма существовала цензура на огромное количество сущностных вещей, связанных с нашим реальным советским укладом, с коммунизмом как таковым, со всем остальным. Это всё было запрещено обсуждать.
Значит, к "коммунистическому вчера" мы в этом обсуждении вернуться не можем. Нам это надо переосмысливать заново. Как бы мы ни уважали своё прошлое, "в карете прошлого далеко не уедешь". Это надо переосмысливать. И самое страшное-то заключалось в том, что гнать любую диссидентскую "пургу" на советскую систему было разрешено – проклинать её, ухмыляться по её поводу – а вот искать внутри неё эти жемчужины, подвергать её интеллектуальному переосмыслению и доосмыслению, было запрещено. И платить за это приходилось, как ни странно, гораздо большую цену, чем за критику системы. Так странно была устроена сама советская система. И нам эту странность тоже придётся обсудить.
Но пока что давайте чуть-чуть поговорим о том, как именно критику капитализма осуществляли люди огромного масштаба, существовавшие и на Западе, и во всё мире. Как это делали корифеи? Корифеи безусловные, не имеющие отношения ни к Институту марксизма-ленинизма, ни к ВПШ, ни к ЦК КПСС. Как это делали другие люди огромного масштаба?
Я должен сказать, что я далеко не со всем согласен, из того, что говорит Эрих Фромм, один из людей такого масштаба. Мне есть в чём оппонировать ему, и есть слабые точки, на которые могу показать, что Фромм здесь категорически неправ. Я не хочу, чтобы его книги стали новой Библией. Я просто хочу, чтобы чуть-чуть послушали то, как это делают не советские начётчики из Высшей партийной школы, а люди мирового класса. Мирового класса, подчёркиваю.
Фромм говорит о том, что капитализм – это общество, основанное на том, чтобы разбудить алчность, себялюбие, конкуренцию всех против всех. И он тут не первый. Об этом говорил и Гоббс, об этом говорил Адам Смит. Давно говорилось о том, что якобы если разбудить алчность и низменные чувства в каждой конкретной человеческой особи, которая начнёт воевать с другой, то в целом человеческое сообщество вдруг начнёт огромными темпами развиваться. Что единственное, на что мы можем опираться в развитии, – это на низменное в человеке, на его алчность, себялюбие и всё прочее, на его человеческую природу.
Фромм говорит, что опора на такую природу, которая далеко не является природой вообще и которая выдумана в значительной степени для того, чтобы оправдать определённое устройство общества, приводит к отчуждению. Потому что формируется общество, в котором хотят "иметь", "обладать", но не "быть".
Фромм разбирает не то, больше или меньше в этом обществе будут кушать. Фромм смотрит в корень и бьёт в самую больную точку, он говорит: "Потребление – это одна из форм обладания и, возможно, в современных развитых капиталистических обществах наиболее важная. Потреблению присущи противоречивые свойства. С одной стороны, - говорит он, - оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства". Человек понимает, что он смертен, что он неустойчив, что он один (а ведь его сделали индивидуалистом!) абсолютно беззащитен перед роком. Он начинает тревожиться и беспокоиться, и тогда ему, в виде наркотика, предлагают потребление. Оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства. Иди в магазин, покупай всё больше, и ты временно успокоишься, ты защитишь своё "Я" скорлупою этих вещей. Ты потрогаешь их, они тебе понравятся, и ты забудешь о том, что ты смертен, что ты одинок, что, по большому счёту, ты несчастен.
Все эти супермаркеты, все эти гипермаркеты, вся эта беспрерывная жизнь в "шопингах" и так далее нужна для того, чтобы заглушить внутреннее экзистенциальное беспокойство, говорит Фромм. А все эти показы по телевидению бандитов, каннибалов и бог знает ещё кого, нужны для того, чтобы разбудить страх и, чтобы потребитель, который начнёт беспокоиться еще больше, побежал снова потреблять. Фильмы ужасов, вся эта культура агрессии нужны для того, чтобы загнать человека в "шопинг". "Современные потребители, - пишет Фромм, - могут определять себя с помощью следующей формулы: я есть то, чем я обладаю и что я потребляю".
Дальше он спрашивает простую вещь: а к чему, говорит он, это приводит? К чему это приводит? "Все эти соображения, по-видимому, говорят о том, что людям присущи две тенденции", пишет Фромм. "Одна из них – тенденция "иметь", "обладать"", т.е. бегать по "шопингам" и грызться друг с другом, "в конечном счете, черпает силу в биологическом факторе стремления к самосохранению." И это очень большая сила, говорит Фромм, на которую, конечно, можно опереться. Это вся та звериная толща, которая существует, это все инстинкты, которые спят, но никуда не исчезли. Это всё то, что существует в человеке дочеловеческого, природного. Самосохранение, вот эта грызня, джунгли, "война всех против всех".
"Вторая тенденция – "быть", жертвовать собой", говорит Фромм, "обретает силу в специфических условиях человеческого существования и внутренне присущей человеку потребности в преодоления одиночества посредством объединения с другими.
Те культуры, которые поощряют жажду наживы, а значит, модус обладания, опираются на одни потенции человека. Те же, которые благоприятствуют бытию и единению, опираются на другие потенции в том же человеке". Но не надо, указывает Фромм, говорить, что этих других потенций нет. Не надо говорить о том, что можно опираться только на те потенции, которые нужны культурам, поощряющим жажду наживы, даже ради развития. Адам Смит, Гоббс, "война всех против всех". Адам Смит: алчные индивидуумы начинают грызться, порождают развитие, общественное благо, благо из алчности.
