Алексей Кожевников - Русский патриотизм и советский социализм
В сложившихся условиях необходимость объединения советских республик в единое государственное образование становилась для большевиков главной задачей их политического будущего. Центром «кристаллизации» национальных республик могла стать только РСФСР, как наиболее значимое в военном и политическом отношении советское государство.
Вопрос о преобразовании военного союза республик в постоянный «революционный союз между центральной Россией и окраинами России», входившими до 1917 г. в состав царской Империи, был со всей определенностью поставлен еще осенью 1920 г. народным комиссаром по делам национальностей И. В. Сталиным. В статье «Политика Советской власти по национальному вопросу в России», опубликованной 10 октября 1920 г. в газете «Правда», он подчеркивал: «Требование отделения окраин от России, как форма отношений между центром и окраинами, должно быть исключено не только потому, что оно противоречит самой постановке вопроса об установлении союза между центром и окраинами, но, прежде всего, потому что оно в корне противоречит интересам народных масс как центра, так и окраин. Не говоря уже о том, что отделение окраин подорвало бы революционную мощь центральной России, стимулирующей освободительное движение Запада и Востока, сами отделившиеся окраины неминуемо попали бы в кабалу международного империализма. Достаточно взглянуть на отделившиеся от России Грузию, Армению, Польшу, Финляндию и т. д., сохранившие лишь видимость независимости, а на деле превратившиеся в безусловных вассалов Антанты, достаточно, наконец, вспомнить недавнюю историю с Украиной и Азербайджаном, когда первая расхищалась немецким капиталом, а второй – Антантой, чтобы понять всю контрреволюционность требования отделения окраин при настоящих международных условиях». Вывод автора статьи был однозначен: «В обстановке разгорающейся смертельной борьбы между пролетарской Россией и империалистической Антантой для окраин возможны лишь два выхода:
либо вместе с Россией, и тогда – освобождение трудовых масс окраин от империалистического гнета;
либо вместе с Антантой, и тогда – неминуемое империалистическое ярмо.
Третьего выхода нет»[216].
Помимо военной и экономической необходимости объединение с РСФСР советских республик – бывших национальных «окраин» Российской империи определялось также и рядом других факторов. Большинство народов России на протяжении столетий связывала общая историческая судьба. Несмотря на трагические годы войны и гражданского противостояния, приведшие к распаду страны, еще недавно централизованная хозяйственная система, общероссийский рынок, многовековые культурные, межнациональные и языковые связи не были окончательно разрушены. Это служило основой для возрождения единого государства. Экономический и военный потенциал Советской России был несоизмеримо выше, чем у других советских республик. Ведущая роль русского населения, прежде всего русского рабочего класса, в революционных событиях и победе в Гражданской войне также способствовала упрочнении авторитета РСФСР. Существенным фактором был и значительно больший по сравнению с другими национальностями процент русских в РКП(б). В 1922 г. их численность составляла 72 % от всего состава партии, наиболее массовой политической организации пролетариата на всем советском пространстве[217]. Значительной была и общая доля великорусского населения среди граждан РСФСР – 52 % в 1921 г. (по переписи населения Российской империи 1897 г. – 44,3 %). Наряду с русскими (75 млн. человек) своеобразным «ядром централизации» могли быть и родственные им в этнокультурном отношении братские славянские народы – украинцы (30 млн.) и белорусы (4,5 млн.)[218]. Еще в июне 1919 г. между РСФСР, Украиной и Белоруссией был заключен военно-политический союз для совместной борьбы с белым движением и интервенцией. Однако, по справедливому замечанию английского советолога Э. Карра, даже такие наиболее крупные и развитые после русских славянские народы, как украинцы и белорусы «…не имели достаточных сил и не были достаточно объедены, чтобы успешно сопротивляться в течение долгого времени. Поэтому первым этапом в процессе воссоединения народов бывшей Российской империи было сплочение трех славянских народов, составлявших около четырех пятых всего населения. Когда они были объединены, сила их воздействия на некоординируемое скопление неславянских народов, гораздо менее развитых, оказалась непреодолимой. Это объединяющее воздействие усилилось и приобрело социальную и экономическую основу благодаря сосредоточению промышленной и торговой мощи в руках великороссов»[219].
Более сложным было решение задачи интеграции РСФСР с новообразованными республиками Средней Азии и Кавказа, народы которых не только существенно отличались по своей этнокультуре, религии и традициям от славянства, но и находились на разных уровнях экономического и социального развития. Однако и здесь Россия могла стать объединяющим центром, как и в XIX столетии. На эту характерную особенность русской политики в отношении «восточных окраин» ранее указывали и основоположники марксизма. Так, в своем письме к Марксу от 23 мая 1851 г. Фридрих Энгельс отмечал: «…Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку. Несмотря на всю свою подлость и славянскую грязь, господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии, для башкир и татар»[220]. Примечательно, что несмотря на хлесткую характеристику русского государства, Энгельс в этом письме признает его геополитическую и культурную роль в отношении других национальностей более прогрессивной, нежели действия «цивилизованных» поляков, которые, по мнению мыслителя, «никогда не совершали в истории иного, кроме смелых драчливых глупостей»[221].
К началу 1920-х гг. надежды большевиков на скорую революционную поддержку Советской России пролетарскими массами Запада не оправдались. Буржуазная Европа оставалась оплотом против коммунизма. Поэтому внешнеполитический вектор «революционности» необходимо было направить на «пробуждающийся Восток». События в Монголии и Китае (1921 г.) подтверждали правоту такой позиции. Эта возможная стратегическая линия была обозначена В. И. Лениным еще до революции в его статье «Отсталая Европа и передовая Азия» (1913 г.): «В “передовой” Европе передовым классом является только пролетариат. А живая буржуазия готова на все дикости, зверства и преступления, чтобы отстоять гибнущее капиталистическое рабство… В Азии везде растет, ширится и крепнет могучее демократическое движение… Просыпаются к жизни, к свету, к свободе сотни миллионов людей»[222]. Упрочение Советской власти на Кавказе, особенно в Средней Азии, в 1920-е гг. рассматривалось большевиками не только как необходимое условие защиты своих южных и восточных рубежей, но и как возможность оказывать политическое влияние на развивающееся революционное движение в азиатских странах. Партийные и хозяйственные кадры, направляемые из Центральной России, должны были содействовать этим процессам.
Еще одним определяющим фактором, способствовавшим объединению бывших национальных окраин вокруг России, следует считать возрождение патриотической идеологии, служащей задачам интернационального братства, социального и национального развития. Марксистская идея освобождения народов от гнета международного капитала, партийная пропаганда «революционного оборончества» в годы Гражданской войны и действия РКП(б), направленные на централизацию страны в условиях враждебного окружения, наконец, ведущая роль великорусского пролетариата в защите революционного Отечества и государственном строительстве – все это парадоксальным образом окрашивало подчеркнуто «интернационалистскую» политику большевиков в русские патриотические тона. Показательно, что идеи русского красного патриотизма получили широкое распространение у части партийного аппарата и рядовых членов РКП(б). При этом многие большевики отождествляли себя и свою политическую деятельность не только со своей партией или «всемирным пролетариатом», но, прежде всего, со своим народом. Популярность этих идей была с сожалением констатирована в выступлении одного из партийных лидеров Украины В. П. Затонского на X съезде РКП(б) в марте 1921 г.: «Национальное движение выросло также и в Центральной России, и именно тот факт, что Россия стала первой на путь революции, что Россия из колонии, фактической колонии Западной Европы превратилась в центр мирового движения, этот факт исполнил гордостью сердца всех тех, кто был связан с этой русской революцией, и создался своего рода русский красный патриотизм. И сейчас мы можем наблюдать, как наши товарищи с гордостью, и небезосновательно, считают себя русскими, а иногда даже смотрят на себя прежде всего как на русских»[223]. Это свидетельствовало о том, что процесс национальной самоидентификации, нового понимания своей «русскости», своего Отечества в результате победы в классовом противостоянии с контрреволюцией и внешним врагом, уже затронул значительные слои партии, интернациональной по своей идеологии, но на три четверти состоящей из представителей государствообразующего народа.
