Франк Шуман - Аферистка. Дело Тимошенко
Отель представляет собой новое здание, которое, возможно, достроили только перед чемпионатом Европы по футболу. Небольшой, но уютный. Несмотря на солидность, цены очень приемлемы, и ни в какое сравнение не идут с «Салютом» в Киеве. Здесь было то, чего я еще никогда в жизни не встречал: свежесрезанные цветы в ванной. В тумбочке вместо Нового Завета лежит собрание сочинений Гоголя на русском языке. Ничего удивительного: отель, в конце концов, носит имя одного из героев гоголевского романа «Мертвые души».
Какая метафора, подумал я, учитывая причины, которые меня сюда привели. Чичиков — мелкий налоговый инспектор в провинциальном городке Украины, живший в бедности и нужде, деловитый, гибкий и умный человек. Он постоянно растет, борется с коррупцией, привыкает к роскоши и вскоре сам становится коррумпированным чиновником, после чего стремительно летит вниз по карьерной лестнице и вынужден снова с трудом перебиваться с хлеба на квас, работая подпольным адвокатом. При этом у него есть гениальная бизнес-идея: в стране до сих пор господствует крепостное право, и помещики должны платить налоги в государственную казну за каждого крепостного крестьянина. Но государственная программа была не предусмотрительна, поэтому налоги взимались даже за мертвых. Списки крепостных лишь изредка пересматривались, и только тогда впервые из них начали вычеркивать эти «мертвые души». Красноречивый Чичиков выманивает обещаниями у таких помещиков «мертвые души», покупая их меньше чем за 300 рублей. Он приобретает около 400 таких душ, которые закладывает в опекунский совет как живых крепостных на сумму около 100 000 рублей.
Однако все дело проваливается, и попытки мультимиллионера морально очистить Чичикова терпят неудачу из-за его отношения к своим поступкам: «Но я не чувствую отвращения к греху: я измученный, я не чувствую никакой любви к добру». В конце книги нераскаявшегося грешника помиловали и выслали из страны. На свои последние деньги он незадолго до отъезда позволяет себе пошить богатый костюм на заказ — чтоб продолжать свое дело дальше.
Вид на ул. Гоголя в Харькове, сзади — отель «Чичиков», спереди — театральная академия
Случайность меня занесла в это место, а тут еще и такое литературное произведение! Тут я уже едва ли могу поспорить с Карлом Марксом и его теорией «18-е брюмера Луи Бонапарта», что история повторяется дважды: первый раз как трагедия, а второй — как фарс. Потому что Гоголь все придумал — Чичиков был ненастоящим, а Тимошенко же, наоборот, вполне реальна! Какая все-таки схожесть, даже в деталях.
После чудесной ночи я отправляюсь в путь. У меня есть еще немного времени до назначенной встречи в тюрьме, и я гуляю по противоположной от отеля стороне в парке, который — а как может быть иначе — назван в честь еще одного украинского национального поэта и художника. На площади возвышается памятник Тарасу Шевченко, возведенный в 1935 году и, очевидно, пощаженный фашистскими войсками. Буря накануне вечером сильно потрепала деревья в парке: по пути мне встречаются несколько групп садовников, которые очищают дороги от ветвей. Бегуны делают утренние пробежки в лучах утреннего солнца, с берушами в ушах, а женщины выходят на прогулку со своими собачками. Пробуждается новый день, воздух теплый.
Чтение перед сном: Гоголь вместо Нового Завета
Я прогуливаюсь по другой стороне, направляясь к Дворцу культуры, архитектура которого легко выдает время его возведения. Даже уродливые лампы с шарообразными светильниками, которые попадаются мне на пути, не раскрывают всю безвкусицу четырех архитекторов, которые занимались строительством во времена волнений и развала Советского Союза. И никто им не помешал тогда, потому что во времена перестройки и гласности это было бы расценено как непозволительная опека. Здание было закончено в 1991 году, после в общей сложности 25 лет строительства. Сейчас оно стало приютом для театра оперы и балета, который еще в 1829 году был основан в Харькове. Также в этой развалине-коробке показывают кино. Возможно, помещения внутри выглядят вполне сносно, а я всего лишь неправильно представляю себе их авторов.
Оперный театр в Харькове
Памятник Тарасу Шевченко
Из такси я выхожу прямо к женской тюрьме. Последствия войны здесь все еще видны. Проклятая война оставила дыры в городском пейзаже, которые кое-как были заделаны в последующие годы. Вряд ли непрочный кирпич выдержит добротную крышу, поэтому используются волнистые и гладкие стальные листы. Между домами много зелени. Когда летишь в самолете, то можно понять, что Харьков — это промышленный город. Даже из окна отеля на окраине обширного города с полуторамиллионным населением можно было распознать несколько дымящихся промышленных труб и увидеть испарения от башенных охладителей. К тому же Харьков является научным и образовательным центром Украины. Говорят, что здесь находится 42 университета и других высших учебных заведений.
Движение пульсирует на дорогах, по тротуарам куда-то торопятся люди, трамваи переполнены. Это летний будний день. Русская столица, которая не идет ни в какое сравнение с Киевом. Фасады зданий не такие шикарные, никаких сюжетов для почтовых открыток, ни одного места, где можно отгулять свой отпуск. (Позже я изменю свое мнение, когда буду прогуливаться по городу.) Вполне возможно, что легкость лета преподнесла мне все в более дружественных тонах, а мрачным поздним зимним вечером люди глубоко зарываются в свои пальто, и серый цвет является определяющим. Но даже если я мысленно представлю, что нет ни солнца, ни синего неба, я не вижу того, что видел и чувствовал корреспондент газеты «Neue Osnabrucker Zeitung» 29 апреля 2012 года на своем пути по юго-восточной окраине города, где я в этот момент прохожу:
«Путь в колонию — опасен. На грязных дорогах зияют дыры и ямы. Отсутствуют крышки люков. Вставленные в люки ветви предупреждают об опасности упасть в глубины канализации. По серым стенам панельных домов в Коминтерновском районе Харькова стекает ржавая вода. Ряды колючей проволоки отделяют женскую исправительную колонию № 54 и заводы от прилегающей промышленной зоны».
И в самом деле, среди зелени и большого количества маленьких и средних предприятий находится та тюрьма, в которой с начала года содержится Юлия Тимошенко. Это учреждение выглядит немного иначе, чем другие подобные тюрьмы, которые известны нам в наших широтах. Здесь есть огромная стена по всему периметру тюрьмы с воротами, шлагбаум которой сразу же поднимается, когда вы говорите, что у вас назначена встреча с полковником Первушкиным. Это начальник колонии. Далее следуют свободно разбросанные по территории здания и, наконец, блок, увенчанный колючей проволокой широкой тюремной стены.
Подполковник проводит меня через ворота, потом следует процедура осмотра, которая мне известна еще по Киеву. Только на этот раз ее проводит женщина, которая заносит мои паспортные данные в свою записную книжку. Всё, за исключением камеры и ноутбука, я должен сдать.
Мы сразу же входим во внутренний двор, где женщины в синих комбинезонах стоят на солнце. Как только они видят офицера в моей компании — а это заместитель начальника, как я позже узнал,— в их рядах начинается движение. Женщины выстраиваются и демонстративно поворачиваются к нам спинами. Причину такого поведения очень скоро я также узнаю от сокамерников Тимошенко. Вряд ли кто-то хочет быть сфотографированным. Например, Таня, учительница, говорит, что ее семья не знает, что она здесь. Понятно, что для нее это неприятно. Как только я с камерой заворачиваю за угол, женщины бросаются врассыпную, как серебристые рыбки, если на их убежище направить свет. Только немногие, к которым я обращаюсь с вопросом, можно ли их сфотографировать, соглашаются. Возможно, они поставили крест на жизни вне тюрьмы. Самой старшей заключенной 69 лет, на ее совести смерть мужа и обоих сыновей. Она их зарезала в пьяном угаре во время просмотра телевизора. Вероятно, это было местью за угнетения и унижения, длящиеся всю жизнь. Стала ли она лучше?
Мы быстро идем по диагонали через двор в покрашенное в светло-зеленый цвет здание. Там находится руководитель учреждения. Полковник — загорелый мужчина, который уже 27 лет работает в местах лишения свободы. Всего через 3 года все закончится, и он уйдет в отставку, на пенсию, говорит он. Первушкин приветливый и непосредственный мужчина. Когда он наклоняется вперед над своим столом, то можно увидеть, как на золотой цепочке у него на груди блестит крест. Во встроенных шкафах за ним стоят инструкции и законы, одинаковые переплеты которых образуют позолоченную стенку в метр длиной. Ничего личного. Перпендикулярно к его письменному столу стоит еще один стол с пятью стульями. Очевидно, здесь проводятся служебные совещания в узком кругу.
