Борис Николаевский - История одного предателя
Непосредственно после этого разговора Азеф покинул Петербург. С членами Боевой Организации он условился встретиться после покушения, 4 апреля, в Двинске, но поехать он предпочел не в Двинск, а заграницу: сначала он сообщил Гоцу о предстоящем покушении, — вместе с подробным изложением своих сомнений. Затем явился в Париж к Ратаеву. Таким путем он перестраховывал себя на все стороны, — от всех возможных обвинений. Если бы полиция воспользовалась его указаниями относительно подготовки покушения против Лопухина и организовала бы внимательный надзор за подходами к зданию Департамента, она могла бы натолкнуться на боевиков, готовивших покушение против Плеве. Заслуга этого ареста в глазах полиции принадлежала бы ему, Азефу, — но в глазах террористов подозрение на него пасть не могло бы: он был как раз тем, кто указывал на эту опасность задуманного предприятия; его не послушались, — в этом и беда; из допросов же стало бы ясно, что о покушении на Плеве полиция и не подозревает, — что она предполагает, будто имеет дело с планом покушения против Лопухина. При самой настороженной подозрительности пришлось бы арест объяснить внешним наблюдением. Если же полиция окажется невнимательной и, несмотря на предостережение Азефа, покушение против Плеве же состоится как раз у здания Департамента, то у Азефа заранее подготовлено объяснение: о том, что какое то покушение готовится, он предупреждал и даже точно указывал, в каком месте оно намечено; он только не знал, против кого оно направлено, — в детали плана он не был посвящен, а, впрочем, возможно, что в последнюю минуту план был изменен, — после того, как революционеры в процессе подготовки установили, что можно убить не Лопухина, а самого Плеве. В глазах же революционеров удачное покушение против Плеве, совершенное отрядом Азефа, все равно было бы поставлено в заслугу больше всего ему: все знали, что без него неопытные боевики испугались и разбежались из Петербурга, и что только он своим авторитетом вернул их на места и заставил продолжить работу…
Игра была рассчитана тонко, — и Азеф при всех ее исходах оставался в чистом выигрыше.
В беседе с Ратаевым Азеф сообщил о своем визите к Лопухину, — и в ответ несомненно узнал от него, что запроса о прибавке ему жалованья из Петербурга не поступало. Лопухин не собирался ее делать. Тем временем прошло 31 марта. Покушение почему то не состоялось, но зато не было известий и об арестах. Полиция явно не могла, несмотря на все намеки, поймать неопытных молодых боевиков, которые целой стаей бродили вокруг здания Департамента, непосредственно под носом у многочисленной и разнообразной охраны. Не трудно понять, какие настроения владели теперь Азефом: с дураками, которые ничего не понимали в деле полицейского сыска и к тому же так скупились на прибавки, конечно, не имело никакого смысла церемониться.
И Азеф действительно перестал «церемониться».
Уже через несколько дней после своего приезда в Париж Азеф заявил Ратаеву, что у него опасно заболела старуха-мать и ему необходимо нужно выехать к ней во Владикавказ. Ратаев не хотел его отпускать, по Азеф «так просил и настаивал, что, скрепя сердце», Ратаев вынужден был согласиться на его поездку. Конечно, при этом Азеф надавал всяких обещаний, и, прежде всего, обещал выяснить тех неизвестных террористов, о посещениях которых он докладывал Ратаеву в Петербурге. По-видимому, повидался Азеф перед отъездом и с Гоцом, — как он ему объяснил необходимость поездки, догадаться нетрудно: молодежь опять что-то напутала, приходится ехать, чтобы привести дела в порядок.
В Двинске на условленной явке Азеф террористов уже не нашел, но в поезде, по дороге в Петербург, 11-го апреля он случайно столкнулся с одним из них, с Покотиловым, и от него узнал о событиях за время его отсутствия.
31-го марта весь отряд вышел на улицу, — согласно с выработанным планом: бомбы были у троих, — Сазонова, Покотилова и Боришанского; Каляев и Мацеевский были сигнальщиками, Савинкову принадлежало общее руководство. Все они сгруппировались на небольшом участке, — между зданием Департамента и Невою. Министра обкладывали, как зверя в берлоге. Но совершить покушение не удалось. То ли внимание охраны на улицах, в результате визита Азефа к Лопухину, было более настороженным, чем обычно; то ли необстрелянные боевики несколько нервничали, — но одному из них, Боришанскому, показалось, что его окружают сыщики, и он счел правильным удалиться со своего поста. Это внесло расстройство во всю диспозицию, и покушение не состоялось, — хотя свободно могло бы быть произведено двумя остальными метальщиками, которые никакой слежки за собою не замечали. После этой неудачи Савинков и Покотилов выехали в Двинск, где на 4 апреля была условленна их встреча с Азефом. Последнего там не было, — не было и писем от него. Молодые террористы решили, что Азеф арестован и что они теперь предоставлены собственным силам, — и Савинков вновь потерял равновесие.
По существу свободно можно было бы держаться за старый план и попытаться осуществить покушение в день следующего выезда Плеве к царю: отряд ведь остался весь нетронутым, бомбы имелись. На этом и настаивал Покотилов. Но Савинков был другого мнения. Он полагал, что отсутствие Азефа вызвано его арестом, и считал, что сил Организации после потери Азефа недостаточно для проведения покушения против Плеве. Отказываться от участия в террористической деятельности он не собирался, но предлагал в первую очередь заняться менее трудным делом, — совершить покушение на киевского генерал-губернатора Клейгельса. Это покушение было делом сравнительно легким, так как Клейгельс не скрываясь ездил по Киеву, но и политического значения оно никакого не имело: в свое время, года за 3 перед тем, Клейгельс был ненавистен особенно для студентов Петербурга за ту жестокость, с которой по его приказу полиция избивала студентов-демонстрантов. Но с тех пор произошло так много событий, что о Клейгельсе помнили только немногие.
Состоялось совещание боевиков, на котором Савинков развил свою точку зрения. С ним согласились Каляев и Швейцер; остальные настаивали на продолжении похода против Плеве. Решение было принято наихудшее из всех возможных: решено было разбить отряд на две части, из которых одна (Сазонов, Покотилов, Боришанский и Мацеевский) попытается довести до конца дело против Плеве, а вторая (Савинков, Каляев и Швейцер) займутся Клейгельсом.
Таким образом, из первоначальной посылки Савинкова о том, что весь их отряд в целом недостаточен для проведения дела против Плеве, получился неожиданный вывод, согласно которому это дело поручалось одной части этого отряда. В таких условиях все предприятие становилось делом явно безнадежным.
Покотилов, когда его встретил Азеф, ехал в Петербург для проведения покушения. Он с Боришанским уже выходили перед тем, 7-го апреля, на улицу, но не встретил Плеве. Теперь он собирался сделать еще одну попытку. — 14-го апреля. Азеф попробовал его отговорить, но не имел успеха: у Покотилоза были слишком напряжены нервы, чтобы он мог согласиться на отсрочку. Его судьба, как террориста, была действительно исключительной: он был террористом-неудачником совершенно особого сорта. Еще весною 1901 г. он приехал в Петербург, решив убить министра народного просвещения. Но пока он делал подготовительные шаги, министр был убит Карповичем, совершенно самостоятельно пришедшим к этому решению. После этого Покотилов встретился с Гершуни и предложил себя для покушения на Сипягина. Его кандидатура столкнулась с кандидатурой Балмашева, и выбор Гершуни пал на последнего. Покотилов добился, чтобы Гершуни предоставил ему право на ближайшее покушение, которое предпримет Боевая Организация. Гершуни обещание дал и сговорился с Покотиловым, что последний выступит против Оболенского. Но уже в последний момент свои услуги для этого дела предложил Фома Качура, — рабочий, уроженец тех губерний, крестьяне которых были перепороты Оболенским. Покушение, произведенное именно им, произвело бы значительно большее впечатление, — чем покушение, совершенное студентом Покотиловым. И Гершуни еще раз уговорил последнего уступить Качуре свое право на выступление. Теперь пришла, наконец, его очередь. Он уже два раза выходил на улицу с бомбами, — и оба раза неудачно. Ждать дальше он не может. Что бы ни случилось, он пойдет и в этот раз. Все уговоры были бесполезны. Покотилов поехал в Петербург и там в ночь на 14 апреля, — день, когда было назначено покушение, — погиб при взрыве бомбы, которую он приводил в боевую готовность. Террористом-неудачником он остался до конца.
Известие об его гибели, естественно, не могло не произвести самого тяжелого впечатления на остальных членов Организации, — и без того, как мы знаем, сильно растерянных и потерявших веру в свои силы. Боришанский немедленно примчался в Киев, и здесь на совещании оставшихся членов Организации было решено ликвидировать дело Плеве, — сконцентрировав все внимание на одном Клейгельсе. В Петербург выехал Швейцер, который должен был предложить обоим оставшимся еще там «извозчикам», — Сазонову и Мацеевскому, немедленно продать их извозчичье снаряжение и выехать заграницу, — так сказать, выйти в резерв.
