Виталий Бондаренко - Борьба за власть: Троцкий, Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов
Но существует и другой подсчет. Как сказано выше, к началу Отечественной войны в СССР проживало 194,1 миллиона человек, из них примерно 45 % были мужчины, что соответствовало 87,3 миллиона человек. Только половина из них физически могла исполнять военную службу, так как примерно такую же долю составляли дети, инвалиды, подростки, старики. Другими словами, численность пригодных для участия в обороне страны мужчин составляло около 44 миллионов человек, при этом не менее 1/4 из них находились в пограничных и территориальных войсках нефронтовых регионов, работали в органах управления всех уровней, были незаменимыми по квалификации работниками военного и гражданского производства. К этому заметим, что не все мужчины, удовлетворяющие мобилизационным требованиям, считали своим долгом с оружием в руках отстаивать независимость Родины и, используя клановые связи и подкуп, добивались так называемой брони или, в крайнем случае, были несменяемыми служащими в тыловых воинских учреждениях. Это же относилось к некоторым номенклатурным работникам (например, А. Шелепин, В. Семичастный и Ю. Андропов, руководящие комсомольские функционеры и последовательно сменявшие друг друга председатели Комитета госбезопасности СССР, откровенно уклонялись от мобилизации в армию и непосредственного командирования во фронтовые части). Между тем оба сына И. В. Сталина – Яков и Василий воевали, причем Яков погиб в плену, сыновья Н. С. Хрущева и Д. Ибаррури погибли в боях, можно привести еще много аналогичных примеров.
Таким образом, расчетный потенциал мужского населения составлял не 44, а 33 миллиона человек. В строю же находилось 29,5 миллиона человек, т. е. 90 %. Страна почти исчерпала резервы мужского населения.
Из приведенного количества военнослужащих в боевых действиях первой линии непосредственно участвовало немногим более 2/3, то есть 20 миллионов человек (остальные служили в подразделениях обеспечения, управления и связи).
При этом безвозвратные людские потери, как отмечено выше, составили 8,7 миллиона человек. Однако если к этому счету добавить вернувшихся с фронта и вскоре умерших калек, а также гибель части бывших военнопленных в лагерях ГУЛАГа, то общее число потерь окажется около 10 миллионов человек. Значит, погиб каждый второй (а не каждый третий!) фронтовик. При этом важнейшим фактом является то, что из числа фронтовиков первой линии (1920–1925 гг. рождения), то есть тех кто стоял насмерть в Брестской крепости, при обороне Одессы, Ленинграда, Москвы, Севастополя, Сталинграда; участвовал в Московской, Курской, Смоленской, Киевской, Вяземской, Харьковских, Белорусских операциях, форсировал Днепр, – к концу войны выжило только 5 %, то есть один из двадцати (ныне их осталось в живых менее, чем один из ста). Разумеется, что другие призывники, рождения 1926 и 1927 годов, также имели боевые потери, но доля выживших все же значительно выше, хотя они также прошли все восточные страны Европы, штурмовали Зееловские высоты, Кенигсберг, прошли тяжелые бои в Карпатах, в Венгрии, брали Берлин. Разгромом милитаристской Японии закончилась Вторая мировая война.
Бесспорно, что фронтовики – самая пассионарная и самая жертвенная часть населения страны. Именно они, как правило, были потом наиболее последовательными и бескомпромиссными в поисках справедливости. Но именно многие из выживших солдат, как и семьи погибших воинов – беспомощные родители, сироты и вдовы, – оказались наименее материально благополучными после Победы.
А затем произошло то, что некоторые современные «умники», сами не прошедшие ничего приблизительно похожего на фронт, пренебрежительно называют «синдромом победителей». Неудовлетворенные своим положением, реагируя на случаи несправедливости, часть уцелевших на войне фронтовиков оказалась протестно настроенной, вслед за чем неотвратимо последовали обвинения их в нелояльности к господствующим идеологии и власти и сами они подверглись различным мерам «воспитания», переходящими в наказания вплоть до арестов и заключения в ГУЛАГ. Так лечили «синдром победителей». Напомним, что, как отмечено выше, доля выживших в ГУЛАГе заключенных не превышала 15 %.
И вместе с тем солдаты Великой Отечественной – от рядового до генералиссимуса – не только История Родины, но и пример для более молодых ее граждан и власти, а те из них, которые дожили до наших дней заслуживают настоящих (а не пиара) внимания и заботы, достойного материального обеспечения старости – последних дней своей жизни.[19]
Итак, водружено советское Знамя Победы над немецким Рейхстагом. Подписаны акт о безоговорочной капитуляции Германии, отошло в Историю последнее военное событие – переговоры в Потсдаме глав великих держав-победительниц. Отгремели салюты в столицах. Радость в связи с победоносным окончанием войны согревала сердца всех живых, страна трепетно ожидала возвращения своих сыновей и дочерей, каждая семья – своего родного человека – героя и мученика, того, о ком помнили непрерывно, стоя у штурвала комбайна, в забое угольной шахты и т. п.
Но война окончилась не для всех, она продолжалась:
для бывших военнопленных, попавших в немецкий плен волею судьбы и неудач командования, для тех военнопленных – рядовых бойцов и командиров, которые чудом выжили в гитлеровских лагерях смерти (ведь 4 из 5 их товарищей остались навечно за лагерной колючей проволокой, погибнув от издевательств, непосильного труда, голода, холода, болезней) и которые теперь вместо возвращения к семьям были заключены органами безопасности в концлагеря ГУЛАГа;
для семей военнопленных, которые согласно приказу Верховного главнокомандующего обвинялись в измене Родине, что неизбежно влекло за собою дискриминацию и даже репрессии;
для матерей и жен, сыновья и мужья которых числились пропавшими без вести, но счастливого возвращения которых, несмотря ни на что, матери и жены ожидали, ожидали до самой своей смерти;
для сирот, которые, оставшись без кормильцев, без заботы отцов, предоставленные сами себе голодали и, умирая, предсмертным шёпотом звали на помощь своих погибших на войне (или томящихся в отечественных лагерях) отцов;
для 5 миллионов юношей и девушек, вернувшихся на Родину после насильственного рабского пребывания в Германии, а теперь вынужденных быть «без вины виноватыми» со всеми вытекающими из этого последствиями;
для жителей городов и сел, находившихся на оккупированной врагом территории, многие из которых были участниками сопротивления, потерявших имущество, средства к существованию, но теперь вынужденных конфликтовать с возвращающимися из глубокого тыла реэвакуантами из-за жилья и рабочих мест, из-за веры в свою равноправность с ними, веры в справедливость (эта конфликтность достигла такого уровня обострения и масштаба, что руководители государственных органов бывших в оккупации областей вынуждены были, как, например, секретарь ЦК Компартии Украины Н. С. Хрущев, обращаться к правительству страны с просьбами упорядочить сам процесс реэвакуации (и, кстати, именно в связи с этим Н. С. Хрущев был смещен с должности 1-го секретаря компартии Украины и заменен командированным из Москвы Л. М. Кагановичем);
для тех политзаключенных периода репрессий 1937–1938 годов, которые выжили в тюрьмах и лагерях и у которых окончились приговорные сроки наказания; этим страдальцам не разрешали покидать лагерных районов, а при особой настойчивости под всякими предлогами вновь судили и приговаривали к следующим годам заключения, а в других, немногочисленных случаях, разрешив выезд, запрещали (без учета прежнего места жительства) поселяться в крупных городах и некоторых других районах, а также работать по прежней специальности;
для жителей тех районов Западной Украины и республик Прибалтики, в которых продолжалась вооруженная борьба войск госбезопасности с отрядами УПА и «лесными братьями»;
наконец, для сотен тысяч воинов-калек, которые жертвенно сражались за Родину, были тяжело ранены или обморожены, затем спасены медиками, но изуродованные, нетрудоспособные, беспомощные, вдруг оказались никому, кроме самых близких людей, не нужными и вначале брошенными на произвол случайностей, а затем и вовсе изолированными в так называемых спецмедучреждениях.
Вернувшиеся с войны живыми фронтовики отличались от себя, довоенных, моральной, нравственной сущностью, исповедуемыми ценностями, прямотой и бескомпромиссностью и поэтому в большинстве не адаптировались к реальной жизни. Научившиеся презирать смерть и безразличные к страху, верящие в справедливость и товарищество, ожидающие естественного общественного и государственного признания своих военных подвигов и даже, быть может, материальной поддержки, мужественные и отважные, они столкнулись с равнодушием общества приспособленчества и потребительства, карьеризма и вероломства.
